За право летать

а перекрасил весь мир в ненастоящий — то ли стеклянные, то ли целлулоидный. В одном месте целлулоид прорвался: открытая дверь разлила яркий свет, а в нем оказался Санька. Он лежал лицом вниз, но Юлька узнала его — и не увидела, есть ли в комнате кто-то еще. Это было не важно. И Санька — тоже. Все важное, связанное с ним, выгорело, как пепельная тетрадная страничка, серая и съежившаяся, ещё хранящая буквы, только рукой не взять. Юлька отступила назад, обошла световое пятно по самому краю, переступила и забыла о нем навсегда.

Опустевшие коридоры. Опустевшая память. Не всколыхнуть.

Всколыхнулась. В холле два офицера прикрепляли черные ленты к большой фотографии. Адмирал Марков. Игорь Викентьевич. Игорь Викентьевич? Он ведь живой… а значит, и он тоже… как я…

Юлька отворила дверь и шагнула в ночь.

Теплое молоко тумана объяло и подхватило её. Она без страха скользила то в полной тьме, то в волнах света, идущего ниоткуда. Что-то пронеслось мимо, завывая и разбрасывая желтые и синие лучи. Потом ещё и еще. Потом за спиной её с шипением разлилось белое пламя и несколько раз глухо, как в вате, проревела сирена.

Юлька повернулась спиной к свету и ушла в глубокую темноту. Иногда из встречной мути выныривали знакомые предметы — мини-глайдер, фуражка с кокардой, стайка про-блесковых маячков, машина техпомощи, дежурный инженер, «скорая», два бушлата, стойка служебного телефона… Потом дорогу перегородила по-настоящему темная, почти черная громада. Юлька протянула руку, коснулась стеклянистой обшивки корабля, бездумно повернула налево и пошла, в такт шагам ударяя пальцами в борт.

Внезапно, неожиданно, неуместно — потянуло сладким дымом и ароматом жареного мяса, и тут же в тумане открылся оранжевый полумесяц, Юлька сделала ещё несколько шагов, и полумесяц раскрылся, как раковина, из которой донеслись голоса, веселые голоса! Все так же придерживаясь за борт корабля (он начал резко загибаться и уходить вверх, а значит, начинался нос), Юлька пошла на звук. Рука наткнулась на выступ — чертовски вовремя, иначе она неминуемо вписалась бы лицом в горизонтальную стойку гравигена, как раз в заднюю её заостренную кромку. Юлька пригнулась…

По ту сторону корпуса корабля горел костер, и возле костра прямо на бетоне полосы сидели ребята. Зная, что она бесплотна и невидима, Юлька подошла и села рядом. Ей тут же дали стакан и пластиковую тарелку, на которой шквар-чал кусок мяса. Чье-то лицо оказалось совсем близко, глаза смеялись, губы шевелились. «Попробуй. Это вкусно», — перевела она про себя,.

— Thanks. — Это слово вспомнилось автоматически, а что сказать еще, она не знала.

«Ты очень грустная, но очень красивая». Может быть, оя сказал не «грустная», Юлька не разобрала, просто парни с такими глазами говорят очень простые фразы.

— Such day, — сказала она и сообразила, что сказала что-то не то. — Heavy day.

Глоток. Язык обожгло, и это было лучше, чем ничего. О край стакана тут же звякнула бутылка. «Пей, это бурбон, очень хороший бурбон».

— Why this? —