За право летать

?

Адам повернулся, недоуменно уставился в голубые марцальские глазки, потом поднял палец и сказал:

—О!

— Что? — удивился марцал.

Адам отмахнулся и побежал к двери в спальню. Он бежал очень долго, дверь никак не хотела приближаться, а потом никак не хотела проворачиваться дверная ручка. Но он наконец справился со всем, столкнулся лоб в лоб со стариком — и через его плечо увидел описанный Барсом агрегат, этакий настольный органчик из полупрозрачных неодинаковых труб, в которых тек неяркий жидкий свет. Спиной ко входу сидел кто-то, виден лишь силуэт, а в углу стоял ещё один, вполне освещенный, и в поднятой руке его угадывалось оружие. Старика влево и вниз. Бросок. Того, кто сидит, — за шею, рывком на себя. Прикрыться, как щитом. Шаг назад, к окну. Локтем в стекло. Из угла — тусклая вспышка «щекоталки», «живой щит» начинает страшно биться, а левой руки нет по самое плечо. Последнюю команду она запомнила: держать, — и держит. Пока — держит. Снова вспышка «щекоталки» — и одновременно с нею в окно влетает черное продолговатое, отскакивает от пола…

Адам успевает наклонить голову и зажмуриться, но веки прожигает насквозь. Удар не слышен, просто Адам оказывается в воздухе и парит, парит, не зная верха и низа… Тело — сплошное желе. Потом становится больно, больнее, ещё больнее. Огонь в глазах сменяется угольной тьмой. Потом контурно всплывает картинка, застигнутая вспышкой: тот, кто стрелял, замер со вскинутыми руками, словно собрался взлететь.

Потом картинка исчезает, и плывут пятна.

А про Юльку просто забыли. Все происходило так стремительно и невероятно, и все так быстро исчезли куда-то, и некому было водворить на место, под стражу никому не нужную арестантку, забившуюся в уголок и на какое-то время окаменевшую…

Пусто.

Она не знала, сколько просидела в том углу, обхватив руками коленки и спрятав лицо. Может быть, внутри человека есть хитрый часовой механизм, который подзаводится от любого движения, а если долго-долго сидеть неподвижно, завод заканчивается, пружина соскакивает и весь механизм рассыпается-раскатывается бессмысленными колючими шестереночками…

Юлька механически растерла занемевшую ногу и неловко встала. Пусто. Никто не держит. Никто не говорит, что делать. Ее качнуло в сторону окна, она всмотрелась в бледное пятно отражения и не узнала. Кто-то чужой.

Переступая с ноги на ногу, она почему-то оказалась в соседней комнате. Здесь не было пустоты, наоборот — тягучее тяжелое присутствие смерти. Оно обволакивало, тянуло вниз, на колени, заглянуть в тусклые глаза и смотреть, смотреть, смотреть… Неясно помнились какие-то провода, какие-то коридоры, бархатный голос Барса… Он не мог их убить, неправда.

Но этот же голос, она сама слышала, охрипший и искаженный страхом, но тот же, тот же, неповторимый и единственный, — в деталях рассказывал, как все случилось.

Прочь отсюда.

Куда?

Бесплотным призраком Юлька скользила по коридору медотсека, не чувствуя пола под собой. Невнятный синеватый свет ночных ламп коридора