Исправляя ошибки (СИ)

Воспоминание о том, что довелось недавно пережить Бену — а вместе с ним и его матери, — заставило гнев, уже было отпустивший ее душу, вновь собраться в горле болезненным комом.

И тут страшное осознание, наконец, настигло ее: пытки. Служащие Разведывательного бюро по инициативе Диггона мучили Бена, чтобы заставить его выдать стратегически важную информацию. Теперь мнимая казнь Кайло Рена окончательно развязала им руки.

Потрясения этого дня уже достаточно подточили ее восприятие, благодаря чему Лее казалось, что ее, наверное, уже ничто сегодня не удивит. Иначе она и вправду могла бы не сдержаться. Генерал чувствовала, что готова растерзать на месте того, кто допустил подобное; кто отдал жертву, отныне беззащитную с точки зрения закона, на растерзание палачам.

Ей пришлось умолкнуть ненадолго, чтобы совладать с неровным, возбужденным дыханием. Вновь и вновь она повторяла в уме, что не ожидала таких вероломства и жестокости.

— Лея… — Викрамм поглядел ей в глаза — и встретил в них только холод. Однако он продолжил, надеясь, что его речь сумеет если не смягчить, то хотя бы образумить эту дерзкую женщину: — Такова действительность. В отношении вашего сына я готов был пойти на многое, вы не можете отрицать этого. Однако юноша сознательно добивался для себя самого сурового приговора. Вы ведь слышали, он сознался во всем, нисколько не колеблясь…

— И это дало вам повод выдать его разведке?

Теперь его превосходительство окончательно убедился, что генерал Органа разгадала их с Диггоном уловку. Впрочем, разве ее догадки что-то меняли? Дело уже сделано; смерть этого безымянного мальчишки, ложного Рена — сколь бы незначителен тот ни был сам по себе, — отрезала путь назад. Оставалось доиграть партию до конца.

— Выбирая между интересами единственного человека, военного преступника и врага Республики, и интересами своих сограждан, чему, по-вашему, я должен был отдать предпочтение?

— Закону. Справедливости, гуманности. Основополагающим принципам государства, чьи интересы, по вашему же заявлению, вы отстаиваете. Только подумайте, Лайам. Как вы можете говорить о верности Республике и демократии, грубо пренебрегая тем, что составляет их ядро, их главную часть?

Нельзя построить здание, не заложив фундамента; не бывает хорошего фрукта с гнилой сердцевиной. Уважение к закону, превосходство закона над всем, включая высочайшую власть, равноправие, гуманность — вот то, на чем построена Республика и за что она, генерал Органа, сражалась большую часть жизни. Без самого главного Республика не может существовать. Лея пыталась донести это до сознания Викрамма.

Однако тот упрямо не слышал ее, продолжая утверждать свое. А потом и вовсе заявил, что ничего другого, кроме наивной идеологической чепухи, он и не рассчитывал услышать от женщины, страдающей, судя по всему, затяжной формой поствоенного синдрома (последствием которого можно по праву считать создание Сопротивления). Вновь в душе Лайама Викрамма взяло верх давнее предубеждение.

Лея ответила обжигающим взглядом.

— Вы правы, Лайам, мне известно, что такое война. А также, в отличие от вас, я узнала на своей шкуре, что такое пытки. Это ужасная, недопустимая мера, которая лишает человечности обе стороны — и палача, и жертву. Оттого Мон и хотела запретить подобное раз и навсегда. Ни одна цель этого не стоит. Пожалуйста… — Ее голос вдруг переменился, став теплее и мягче. Теперь она говорила с ним так же открыто и пронзительного, как в тот раз, когда едва успела прибыть в столицу. — Пожалуйста, Лайам. Если не ради меня, не ради Бена, то ради Республики, за которую вы в ответе, ради вашего народа и собственной души откажитесь от этой затеи.

На мгновение в глазах канцлера действительно появилось нечто, внушающее надежду: какая-то чистота и ясность; какая-то особая глубина. Казалось, он готов, в самом деле готов прислушаться.

Однако вскоре эта иллюзия бесповоротно погибла. Викрамм вдруг издал странный, короткий вскрик, который, однако, прозвучал слишком высоко и надрывно для обыкновенной насмешки. А затем поглядел на Лею так, словно она и вправду была законченной сумасшедшей.

Разве может человек — политик, военный, действительно желающий блага Республике и народам принадлежащих ей миров, — будучи в здравом уме, говорить такое? Просить отказаться от единственной удачи, которую им удалось снискать? Воистину, идеализм на грани помешательства — это семейная черта Скайуокеров. Вместе с ограниченностью, глупостью и спесью.

— Едва ли мы с вами поймем друг друга, — со вздохом констатировал Лайам. — Вы живете среди призраков, Лея. Вы мыслите нереальными понятиями, не представляя, что такое ответственность за целое государство, тем более, в военное время. Я обязан поступить с вашим сыном так, как поступил бы с любым ценным военнопленным, если бы он вел себя аналогичным образом.

— Так с пленниками поступает только Первый Орден, — заметила Лея.

— Первый Орден сейчас побеждает нас, — парировал Викрамм.

— Но не их жестокость тому причиной.

— Не жестокость, а превосходство сил и тактическое преимущество. Они располагают большей информацией о нас, чем мы о них.

Лея на миг отвернулась, досадливо скривившись. Возможно, Лайам прав, и то государство, за которое она сражалась еще со времен своей юности — это царство равноправия, свободы и огромных возможностей существует и всегда существовало только в ее воображении? Если так — а Лея готова была признать, что это так — вся жизнь ее, выходит, прожита впустую. И их так и несостоявшаяся семья с Ханом — их так и не сыгранная свадьба, их ребенок, выросший без родителей, — все это было ненужной жертвой.

Впрочем, сейчас точно не время углубляться в такого рода рассуждения.

Она вновь подняла глаза на мужчину, в котором все отчетливее видела пустую куклу. Пустота вместо находчивости, мудрости и доброты — тех качеств, что необходимы каждому правителю.

— В таком случае, ваше превосходительство, я счастлива лично сообщить вам новость, которая, очевидно, вас обрадует. Вчера я официально сложила с себя обязанности главы Сопротивления. Приказ о моем увольнении будет готов в течение суток. Тогда я сделаю заявление, чтобы поставить в известность общественность.

От этой новости Викрамм явно опешил. Не моргающими глазами он смотрел на генерала Органу и торопливо раздумывал. Первой его мыслью было, что ее слова — очевидный блеф. Лея была слишком предана Сопротивлению, чтобы уйти сейчас, в разгар войны, каждый знал об этом.

Второй мыслью канцлера стало будущее, которое теперь казалось ему лишенным отчетливых очертаний. Если генерал Органа решила покинуть Сопротивление, их наверняка ожидает целая череда потрясений: выборы нового главы, реорганизация среди командного состава, как бывает, когда бразды правления переходят в новые руки. Все это, конечно, отразится на дееспособности организации, а возможно, и на ее политике в отношении Республики. Ведь неизвестно, какие настроения преобладают среди офицеров Сопротивления. Если им известна причина, по которой Лея уходит от них, возможно, они питают сочувствие к ней и к ее сыну, одновременно все меньше желая подчиняться официальным властям. А даже если им ничего не известно, не выйдет ли так, что половина командиров решит уйти следом за Леей?

Все эти опасения пронеслись в мозгу канцлера Викрамма в одно мгновение. Однако он успел понять достаточно отчетливо, что, по крайней мере, в настоящий момент уход Органы крайне нежелателен.

— Ваше решение — наивный демарш, — дрожащими губами произнес он.

— Я приняла это решение исключительно на благо своих друзей, — возразила генерал. — Не желаю, чтобы наша с вами вражда повредила им.

— И вы хотите, чтобы я поверил, будто вы, Лея, с вашими героическими поползновениями, известными всей галактике, готовы остаться в стороне от войны?

Генерал, преисполненная достоинства, горько улыбнулась, глядя прямо в глаза канцлеру.

— А это, Лайам, — сказала она, — уже не ваше дело.