Слово шамана

успели просохнуть, русский поднял всех на коней и, погнав в стремительный двухдневный переход, внезапно обрушился на тихие деревушки по берегам Сейма.

Здесь явно забыли про существование Крымского ханства, А может – понадеялись, что после зимнего разгрома татары в этом году не появятся. Во всяком случае, когда хохочущие степняки появились среди хат Терны и Дубовязовки, глупые русские сидели по деревням и занимались своими делами: в кузнях стучали молоты, мужики ремонтировали телеги, поправляли изгороди – хотя большинство, конечно, работали в поле, поднимая пашню для сева. Бабы развешивали на веревках постиранное белье, носили от колодцев воду, готовили еду, шлепали детей, просто болтали между собой и, кажется, так до конца и не поверили в ужас происходящего, даже когда на них набрасывали веревки, привязывали за шею к собственным телега, в которые грузили их же добро и запрягали их же коней, и даже когда опрокидывали на спину и задирали подолы, без стеснения запуская руки в срамные места, или начиная делать то, что позволительно только венчанному перед лицом Господа мужу.

Некоторых мужиков, хватавшихся за вилы или топоры, пришлось рубить тут же, на месте, но большинство побежало на веревках за лошадиными хвостами вместе со своими женами и плачущими детьми.

В конце мая Девлет-Гирей, по совету своего ближнего советника Менги-нукера, вышел в Путивлю и встал на обширных заливных лугах прямо под стенами древнего города – но на другом берегу Сейма. Татары знали, что делали – брод, позволяющий перейти реку, находился примерно в двух верстах от города вниз по течению. Чтобы добраться до него, а потом до лагеря степняков, решившимся на вылазку русским пришлось бы топать пару часов у всех на виду – и за это время даже ленивый успел бы приготовится отбить атаку. От стен стоящего на высоком холме города по прямой до шатров бея и его советника было всего три-четыре сотни саженей. Но половину этого расстояния составляла стремнина Сейма трехсаженной глубины.

Оставшись приглядывать за городским гарнизоном с двумя тысячами нукеров, Девлет-Гирей отпустил остальных воинов на облаву – и лихие степняки с готовностью ринулись во все стороны, отлавливая зазевавшихся путников, девочек, отправившихся отнести обед отцу в поле, самих пахарей. Они проносились по деревням, снося, подобно Змею-Горынычу, все, что могло представить хоть какую-нибудь ценность, и оставляя после себя хлопающие дверьми опустевшие дома и молчаливые разоренные сараи. Всего за несколько дней татарские тысячи дошли до Баник, Шалыги, разорили Бурынь и Конотоп.

Обитатели города могли наблюдать, как внизу, почти у них под ногами, к басурманскому лагерю, что ни час, подходят все новые и новые обозы, сгоняется скотина и толпы людей. Детей запускали в общие загоны, мужчин связывали спинами одного с другим.

Самых красивых девок радостные татары укладывали тут же на землю, распиная между колышков, и оставляли лежать целыми днями, по очереди подходя и насилуя. Некоторым задирали юбки и завязывали