Слово шамана

когда не выдернешь. Даниил Федорович бросил бесполезный обломок, схватился за саблю – но из-за натянутых поводьев конь его поднялся на дыбы, и Адашев с удивлением увидел как из спины его, прямо перед седлом, выросла окровавленная пика. Скакун начал заваливаться набок, и дьяку оставалось только спрыгнуть на землю и, пригнувшись, метнуться назад, моля Господа, чтобы не затоптали.

Миновало. Сбавив шаг, боярин отбежал еще на несколько саженей и остановился, повернувшись к сече. Казаки и татары рубились практически на месте, широкой полосой. Находившиеся впереди ожесточенно махали саблями, те кто оказался позади, стремились им помочь, нанося издалека копейные уколы. Никто не отступал, но и не продвигался вперед. Просто давила сила на силу, в надежде, что кто-то выдохнется первым и побежит.

Из схватки вырвался конь без седока. Всхрапывая и высоко вскидывая ноги, помчался к обозу. Боярин кинулся было к нему наперерез, но скакун испуганно шарахнулся от незнакомого человека и помчался в степь. Адашев, махнув рукой, остановился.

Со стороны Перекопа широкой рысью примчалось две сотни казаков и, не обращая внимания на крики и взмахи царского посланца, с ходу врезались в сечу на левом крыле. Боярин разочарованно сплюнул, остро ощущая свою бесполезность, попытался поймать еще одного оставшегося без седока коня – но опять безуспешно. Только с четвертой попытки выбредшая из боя лошадь далась ему в руки, и Даниил Федорович смог опять подняться в седло.

За то время, пока он неприкаянным бродил за спинами казаков, положение чуть-чуть изменилось – левое крыло, получившее нежданную поддержку, начало медленно, шаг за шагом, теснить татар назад. Адашев проехал позади строя, вглядываясь в окровавленные, истоптанные копытами тела. Наконец он обнаружил именно то, что искал – целое копье, оставшееся в скрюченном казацком теле. Резко качнувшись вперед, витязь подхватил копье, промчался на левый край рати и там, с громким криком:

– Москва!!! – снова врезался в сечу. До темноты казакам удалось заметно потеснить басурман, затолкав их обратно в ту ложбину, из которой они появились, но окончательной победы, коренного перелома в битве, добиться не смогли. Спустившаяся мгла развела сражающихся в стороны, и над окровавленным полем повисла тишина. Обитатели степей – как донских, так и крымских, несколько часов махавшие саблями, вымотались до такой степени, что не имели сил даже развести костров. Они пожевали холодной баранины, оставшейся со вчерашнего дня, и провалились в глубокий сон.

А с первыми лучами солнца в широкой степи, по обе стороны от залитой кровью полосы, выстланной человеческими телами и конскими тушами, снова выстроились молчаливые конные сотни.

– Вот упрямые какие они нынче, Даниил Федорович, – тихо удивился атаман, – Может, подмоги какой ждут?

– Может, и ждут, – согласился дьяк. – Обоз-то ушел?

– Отары овечьи ребята гонят, – вздохнул Черкашенин. – Медленно бараны идут, ножки больно короткие...

Из-за татарских рядов донеслись радостные выкрики