Слово шамана

ы. Они появлялись из ложбины между поросшими травой взгорками и растекались по степи вправо и влево, удерживаясь примерно в двух полетах стрелы от воинства донского. Замерли, выровняв ряды.

Выглядели басурмане усталыми и потрепанными. На многих щитах имелись следы свежих зарубок, далеко белели ворсящиеся от вылезающей наружу ваты порезы на халатах. Некоторые из татар и вовсе носили окровавленные повязки, закрывающие свежие раны. Однако глаза из-под отороченных мехом шлемов и шапок смотрели на казаков злобно и упрямо, ясно показывая, что отступать они не намерены ни на шаг.

Впрочем, донские воины отступать тоже не собирались. Они помнили, что сейчас, в эти самые часы, у них за спинами уходит из Крыма длинный обоз. И от того, удастся ли уберечь его от басурман, зависело то, насколько сытно и весело удастся провести на Дону осень и следующую зиму.

Адашев не торопился. По его разумению – коли вовсе без боя удастся до завтра простоять, то и хорошо. Завтра после полудня можно будет спокойно уходить вслед за обозом, прикрывая его тылы. Поход заканчивался, и ничего более, кроме возможности спокойно уйти, боярин не желал.

Даниил Федорович поднял глаза на небо: далеко ли до вечера? А когда опустил, то обнаружил, что с правого татарского крыла выкатился отряд в несколько сотен сабель, который начал разгоняться, меча стрелы в сторону казацких рядов. А отстреливаться донцам нечем – луков нет. Промедли сейчас еще хоть немного – и побьют православных ни за что.

– Ну, братцы, с нами Бог, – он бросил взгляд вправо и влево, после чего опустил копье (рогатины взамен потерянной под Азовом в Крыму не нашлось) и дал шпоры коню. – Вперед!

Вырвавшегося вперед боярина оглушил раздавшийся за спиной вместо привычного “Ур-ра!” разбойничий посвист, но сейчас это уже ничего не меняло.

Он метился в бок пускающему стрелы отряду – но татары успели извернуться, броситься наутек, просочившись в проходы между своими конниками. Крымское войско тоже колыхнулось и устремилось навстречу – басурмане не хотели, чтобы сила удара казацкой лавы повышибала их из седел и опрокинула на спину. На душу снизошло холодное бешеное спокойствие.

На этот раз Божья воля поставила перед ним какого-то зажиточного воина, а то и мурзу. Во всяком случае, одет он был не в халат, и не в старый потрепанный куяк или кольчугу, а в самую настоящую немецкую кирасу – черненую, с позолоченными наплечниками. Шапку железную татарин носил шляхетскую, рукава наружу торчали шелковые.

Правда, пикой своей он метился высоковато – последний момент боярин поддернул щит выше, откидываясь на правый бок, почти вытягиваясь вдоль крупа коня, и одновременно посылая копье вперед, вкладывая в удар весь свой вес и набранную конем скорость.

Вражеский наконечник только чиркнул по щиту, выгрызая щепу, а боярское копье, без труда пробив нагрудник – копейный удар вообще любое железо пробивает – вошло глубоко внутрь и неожиданно, изогнувшись, лопнуло посередине.

Ну и ладно – из кирасы наконечник все равно никогда