Пес войны (СИ)

Никогда ещё за всю богатую войнами историю Коэны пехота не атаковала кавалерию. Кавалерия пехоту - сплошь и рядом, и единственным возможным ответом со стороны пехоты считалась глухая оборона, пока не подойдут собственные конники. Но Гирхарт уже не в первый раз опрокидывал все представления о "правильном бое".

Вооружённые копьями пехотинцы яростно кололи коней и всадников, словно вознаграждая себя за вынужденное бездействие во время первой фазы боя. Теснимые с двух сторон, коэнцы явно растерялись. Длинные копья всадников в этой тесноте были бесполезны, поэтому многие побросали их и схватились за мечи. Что до повстанцев, то их более короткие копья тоже были не очень приспособлены для рукопашной, но всё же они превосходили длиной клинки мечей. Бой стремительно превращался в беспорядочную свалку, и в конце концов коэнцы не выдержали напора. Роли поменялись, теперь уже имперцы отступали, теснимые противником, мимо продолжавшейся в центре поля резни, пока отступление не сменилось бегством, на этот раз - непритворным.

На какое-то мгновение битва снова показалась зеркальным отражением самой себя парой часов назад. Кавалерия Гирхарта с гиканьем набросилась на правый фланг коэнцев, вот только некому было развернуться и ударить по увлекшемуся наступлением врагу. Всадники уверенно сминали порядки Ларча, и его армия дрогнула. Приостановилось и наступление в центре, уже приближавшееся к третьей линии Гирхарта.

Гирхарт приподнялся на стременах, пытаясь получше разглядеть, что творится на той стороне поля и махнул рукой ожидавшим сигнала командирам третьей линии:

- Пора!

Командиры отсалютовали и поскакали к своим частям. Возле маршала остались только вернувшийся адъютант и несколько вестовых.

Измаявшиеся от безделья пехотинцы третьей линии с остервенением набросились на врагов. Оба войска смешались в кипящую кашу яростно убивающих друг друга людей. Крики, ржание, звон и лязг оружия, топот, хрипы умирающих слились в дикую какофонию. Из-за сырой погоды пыли не было, и происходящее на поле боя можно было разглядеть во всех подробностях. Лучники давно оставили свои луки, опасаясь попасть в своих, и рубились, как простые солдаты. Обладавший достаточно острым зрением Гирхарт мог разглядеть отдельные эпизоды этой большой бойни. Вот его солдат оказывается между двумя коэнцами, убивает одного, но пропускает удар от второго, однако успевает последним усилием развернуться и достать своего убийцу, вот другого коэнцы подняли на копья, вот какой-то лучник успел-таки схватить лук и в упор всадил стрелу в противника. У кого-то выбили меч, и он защищается обломком копья, врагов несколько, но товарищи уже спешат на помощь...

Теперь, когда в бой было брошено всё, что можно, Гирхарт ощутил странное спокойствие. От него уже ничего не зависело, но с каждой минутой становилось все яснее, что исход битвы предрешён. Свежие силы, введенные в бой именно тогда, когда это было нужно, не раньше и не позже, шли вперёд по всему фронту, на фланге конница продолжала напирать, и враги начали подаваться назад. Их боевые порядки ломались всё больше и больше, знамена дрогнули, и вот сначала небольшие группы, а потом и целые отряды бросались бежать, стремясь вырваться из смыкающихся клещей. Обычно в таких случаях многие складывали оружие, но коэнцы слишком боялись попасть в плен к бывшим рабам. Потому они, в зависимости от личной храбрости и представлений о долге, либо пытались бежать, либо стояли до конца, предпочитая умереть в бою.

Так и не принявший личного участия в сражении Гирхарт смотрел, как богиня Победы всё увереннее расправляет крылья над его войском. Бегущих становилось всё больше, и вот уже паника охватила всю коэнскую армию за исключением немногих всё ещё сопротивляющихся островков. Всё было ясно, и когда подскакавший вестовой радостно сообщил, что коэнский лагерь взят солдатами, ворвавшимися туда на плечах бегущих, Гирхарт только кивнул.

На другом берегу Совилы смунцы всё ещё штурмовали стены крепости, но маршала это уже не интересовало. Дойдет черёд и до Сарлы, а пока следовало заняться бегущим противником. Урок, полученный от Сави и Налани, не пропал даром: врага нельзя оставлять в покое, пока нет уверенности, что он уже не сможет тебе навредить. И потому, оставив один полк для охраны своего лагеря, Гирхарт собрал остальную армию, уже добившую последних коэнцев на поле, и бросился в погоню.

Конечно, пока армия повстанцев собиралась и выстраивалась в походный строй, коэнцы получили фору, но им ещё нужно было прийти в себя и навести хоть какое-то подобие порядка, а смунские проводники, ожидавшие наготове, гораздо лучше знали все возможные пути. К исходу ночи они вывели войско Гирхарта наперерез отступающим, и хотя повстанцы были изрядно вымотаны боем и последующим ночным маршем, но не менее усталые и к тому же деморализованные поражением коэнцы при виде внезапно вынырнувшего из сумерек врага предпочли отступить от своих правил и сдаться, поставив перед Гирхартом непростую задачу: что делать с таким количеством пленных?

Дело было сделано. Армия Рокуэда Ларча перестала существовать. Теперь можно было без помех разобраться с наместником Рооном и дожидаться известий из Коэны.

ГЛАВА 12

Сарла отражалась в водах реки, величественная и неприступная. Смунцы так и не смогли её взять, и теперь поглядывали на высокие стены злобно и жадно, как волки на выхваченную из пасти добычу. Гирхарт тоже окинул твердыню задумчивым взглядом. Роон и его люди видели поражение Ларча, и теперь самое время вступить с ними в переговоры. Ну, а если не удастся договориться - что ж, придётся штурмовать.

Впрочем, сейчас Гирхарт ни с кем говорить не собирался. Он провёл в седле около полутора отнюдь не спокойных суток, и спать ему хотелось зверски. Уставший конь косил взглядом на покрытое трупами поле - своих повстанцы собрали, а вот за коэнцев пока никто не принимался. Что ж, людей можно понять, устали все, но надо будет всё же отрядить сегодня похоронную команду. Ни к чему душам убитых носиться вокруг, а трупам гнить рядом с лагерем. Пусть пленных к делу приставят, что ли... Не зря же с собой такую толпу ведём.

Как только Сарла закрыла заходящее солнце, сразу стало прохладнее. Показались ворота лагеря и часовые возле них. Мысли Гирхарта невольно вернулись к прошедшему бою. Странно всё-таки. Победа далась ему даже легче, чем он думал. После атаки повстанческой кавалерии Ларч ещё мог выправить положение, пустив в ход так толком и не задействованную третью линию. Но почему-то не сделал этого, так же как и не попытался запереться в лагере или организовать мало-мальски достойный отпор погоне. Складывалось такое впечатление, что то ли сразу после кавалерийской атаки, то ли во время неё коэнцы лишились командования, и каждый оказался предоставлен самому себе. Ларч погиб от шальной стрелы? Возможно... Среди пленных его точно не было. Надо будет приказать повнимательнее осмотреть трупы. Правда, Гирхарт не был уверен, что узнает Рокуэда в лицо - тот выдвинулся при Арнари и самого начала воевал на их стороне. Но мародёры здесь вроде разгуляться не должны, узнаем по доспехам. Коэнский маршал заслужил должное погребение, он был враг, но враг достойный.

Труба пропела довольно сложную мелодию, и её звук далеко разнёсся в утреннем воздухе. Старый сигнал вызова на переговоры. Гирхарт молча смотрел на замершую крепость, молчали и его командиры. Прохладный ветер шевельнул волосы, зашелестел в кронах деревьев. Это был уже второй сигнал, первый горнист проиграл ещё на том берегу, после чего Гирхарт, его генералы и трубач медленным шагом проехали через брод и остановились под стенами. Они рисковали, но в них никто не стрелял. Сарла вообще никак не реагировала на вызов, казалось, что она вымерла.

Прищурившись, Гирхарт разглядывал зубцы на вершине стены. Если и после третьего раза никто не ответит, придётся возвращаться и решать, что же делать с крепостью. Сарла обещала стать крепким орешком. Вчера Гирхарт до хрипоты спорил со смунскими вождями, бывшими против того, что он собирался предложить коэнцам. По их мнению, если и стоило затевать эти переговоры, то речь на них могла идти только о безоговорочной капитуляции. Маршалу стоило большого труда вынудить своих союзников дать слово соблюдать условия соглашения, если оно будет достигнуто, но уверенности, что они это слово сдержат, не было никакой.