Череп епископа

уховье две семьи молодые на землю посадил. Год назад. Два года без оброка и барщины им обещал, и еще два года каждому двору, как ребенок первый родится. Ярыге Твердиславу, за то, что кровь за меня пролил, долг хотел простить.

- Все исполню, боярин, - кивнул Зализа, понимая, что только что услышал от невольного тестя духовное завещание. - Куда же ты теперь?

- После допросов твоих тело все мое ломит в плечах постоянно, силы в руках более нет, да и думы совсем другими стали. Ноне ничем, кроме молитвы, Руси святой я послужить не могу. Как ни больно мне, но Бог так распорядился, что защиту отчины своей придется твоим рукам оставить.

- Не беспокойся боярин, - твердо пообещал Семен. - Жизнь свою за землю русскую положу!

- Твоя жизнь ноне, не тебе, а дочери моей принадлежит! - повысил голос боярин Харитон. - А за землю не живот свой класть, землю ты оборонить обязан! Хоть живой, хоть мертвый! Смерть - не оправдание. Клянись...

- Именем Господа нашего...- перекрестился на церковное распятие Зализа и прикоснулся губами к иконе.

- Теперь ступай, кромешник. Видеть тебя более не желаю. Оставь меня с Богом.

Опричник отступил, приложив руку к груди, низко поклонился отцу своей жены, и покинул храм.

В усадьбу он вернулся уже в полной темноте. Ворота открыл сам ярыга, принял повод коня.

- Нет на тебе более долга, Твердислав, - хмуро сообщил Семен, спрыгивая на землю.

- Что ты сказал, воевода? - не осознал услышанного ярыга.

- Нет на тебе более долга, Твердислав! - громко и четко произнес Зализа. - Боярин завещал простить, за то, что ты кровь пролил, его от меня защищая! Не ярыга ты больше, за долг кабалу отбывающий, а обычный крепостной. Волен идти, куда пожелаешь, благо Юрьев дань на носу, волен здесь остаться, волен за труд свой по хозяйству платы просить. Так что, подумай, чего себе надобно.

- Ушел, стало быть, боярин Харитон?

- Ушел, Твердислав.

Зализа вошел в дом, сразу поднялся на второй этаж, вошел в светелку жены. Увидев супруга, заплаканная Алевтина кинулась к нему в объятия:

- Отец!..

Говорить тут было нечего, и Семен просто молча прижал осиротевшую женщину к себе, терпеливо дожидаясь, пока она успокоится. Алевтина вцепилась зубами ему в плащ, пытаясь сдержаться, но слезы текли по щекам и капали опричнику на юшман, пробивая на запотевшем доспехе длинные дорожки. В дверь постучали.

- Ну, кто там? - раздраженно рыкнул Зализа. Створка отворилась, и за ней оказался Твердислав в длинном тулупе, с лаптями поверх тряпочных обмоток и с простецкой мужицкой шапкой в руках.

- Прости, воевода, - низко, чуть не до поля поклонился бывший ярыга. Ухожу

- Куда, Твердислав? Да ты что?!

- За боярином пойду, воевода. Девять лет верой-правдой служил, и сейчас не брошу.

- Да куда же, Твердислав? Ушел он!

- Знаю я, воевода. В монастырь он пошел, на Валаам. И я следом отправлюсь.

- Час назад в Замежье он был, в церкви, - вздохнул опричник. - Прощай, ярыга.

- Прощай, боярин. Ты прости,