Череп епископа

вовсе не примет, - предупредил он священника. - Забираю я его.

- Пошто? - опять перекрестился монах.

- До дома провожу, посмотрю, как устроился, - успокоил отца Никодима опричник. - Наветов на него нет, от тягла пока не уклоняется. Но знать, кто таков, мне надобно. Ну что, хорошие мои, дать вам водицы испить, али рановато еще? Может, сена пока пожуете?

Последняя фраза относилась, естественно к лошадям.

Дожидаться обеда Зализа не стал, и даже в избу не вошел - а то железо отпотеет, ходи потом весь день в ледяных цыпочках. Он лишь выждал немного времени для отдыха коням, напоил, покормил, а затем потребовал, чтобы только-только начавшего ходить Хомяка посадили на заводного коня - сам он даже ноги до стремени поднять не мог. Вскоре оба всадника выехали за ворота, бодрым галопом пересекли Кауштин луг и скрылись в лесу.

Никита сказался, что сыт, и опричник, нарушая божьи заветы, но экономя время, поел мерзлой ветчины с луком и чесноком прямо в седле, после чего пустил коней в широкий намет. Зимний день короток, а ночевать в деревне Кельмимаа, как звучит на чухонском языке название "Земля мертвых" ему совсем не хотелось.

Украв день, зима зато надежно спрятала все ямы и канавы, а потому по сравнению с летом путь можно было заметно сократить: миновав Поги, Семен не стал делать крюк вокруг Никольского болота через Анинлов, Тярлево и Березовый россох, а сразу повернул на мелководную реку Винокурку, по ней, по окрепшему льду поскакал к Ижоре и дальше, на Неву.

Крест часовни возле устья, подле чухонской деревушки, показался где-то спустя четыре часа после начала скачки. Перекрестившись, опричник вывел коней на невский лед и повернул направо, к Кельмимаа, но спустя несколько минут затормозил. Близились сумерки, а с нею с новой силой всплывали в памяти зловещие слухи, что окружали странную деревню напротив единственного на Неве острова.

- Ну ее, - махнул рукой Зализа, натягивая поводья. - У чухонцев крещеных переночуем, а утром до места доберемся.

Он поворотил коней и перешел на шаг, прислушиваясь к дыханию коней. Прежде, чем они доберутся до деревни, жеребцов нужно успеть выходить, восстановить им дыхание. Тогда и напоить можно будет сразу, и овса насыпать.

Те годы, когда опричник не покидал седла своего верного Урака, отмахивая на нем по тридцать верст в день, прошли вместе с гибелью коня. На теплой конюшне боярина Волошина, в усадьбе которого обосновался Зализа, стояло два великолепных туркестанских жеребца и три кобылы умопомрачительной красоты, купленных угодившим в застенки Харитоном у известного усть-вымского конезаводчика крестьянина Щукина, благодаря своим коням скупившего столько окрестных земель, что теперь он имел поместья поболее, чем у иного родовитого князя. На этих красавцах Зализа, как и сам боярин, выезжал только в короткие дневные поездки, их самих размять, да этаким богатством покрасоваться - а на ночь неизменно возвращал в тепло.

В холодной же конюшне, под огороженным от ветра навесом стояли, обрастая