Тридцать один

Завещание!

Я, урожденный Кристоф Оливье, удостоенный звания мастера, настоящим завещаю всё имущество, которое будет у меня ко дню смерти передать моему ученику, оборотню Люсьену Носовскому. Также завещаю ему мои звания и секретные рецепты.

Заверено в присутствие поручителей.

За текстом шли три неизвестных имени с вензелями и оттиск всемирного банка.

– Прикоснись к магической печати, и завещание обретёт силу, – еле слышно выговорил дядя.

– Наследник? – поразился я, снова перечитывая завещание.

– Надеюсь, ты не прикончишь старика ради состояния? – пошутил Оливье.

Я потерял дар речи. Ожидал чего угодно, но не этого.

– Не может быть, – поразился Евлампий, тоже просматривая бумагу.

– Мхом зенки заросли, валун? Хочешь меня обидеть? – оскорбился дядя.

Голем зашуршал камнями, недоумённо пожимая плечами.

Оливье победоносно улыбнулся.

– Думали маэстро мерзавец? – в его голосе прорезались сварливые нотки. – Ну, да. Вас теперь и не переубедишь. Я об одном и мечтаю!

Свою мечту дядя так и не рассказал. Сурово посмотрел на меня и вернулся к архивариусу.

Я разглядывал то завещание, то голема, то снова магическую бумагу.

– Настоящая, – глупо протянул я. – Соглашаться? – сам не зная у кого спросил я.

– Ты же хотел стать поваром? – потребовал Евлампий.

– Хотел, – подтвердил я.

– Тогда коснись уже печати.

Я кивнул. И правда, чего это я? Сам же хотел. А тут богатство и кулинарные секреты сами сыплются на голову. Так чего медлю?

– А как же символ свободы и поглотители? – растерялся я.

– Всё имущество Оливье, в том числе артефакт, твоё! – веско заметил Евлампий.

– После его смерти, – резонно уточнил я.

– Перестань, – оборвал голем. – Если он решил сделать тебя наследником, ты сможешь убедить его отдать символ свободы.

– Думаешь? – все ещё не верил я.

– Да что с тобой такое? – удивился Евлампий.

Самому бы знать. Я столько раз получал по шее, что перестал верить в удачу?

– Больно не будет? – на всякий случай спросил я.

– Магическая печать подтверждает наследование. Отметит на бумаге магический знак, свяжет тебя с завещанием и поручителями, чтобы никто не оспорил право на наследство.

Я кивнул. Зажмурился и приложил руку к бумаге. В подушечках кольнуло, и все чудеса. Приоткрыв глаз, я покосился на руку. Пальцы на месте, ладонь не обгорела. Не магия, а скукота!

– Странный знак, – задумался голем. – Где-то такой уже видел.

Я бросил взгляд на завещание. Под банковским оттиском и вензелями поручителей появились синие оскаленные зубы. Чего ожидать от оборотня. Зверская натура всегда вылезает наружу. Присмотревшись, я распознал переплетенные буквы моего имени и фамилии.

– Так положено, – неубедительно соврал я.

– Ты не в суде, – отмахнулся Евлампий.

Оливье умиротворенно слушал архивариуса и смотрел на поднимающуюся воду. Приняв завещание, он мельком глянул на вензель и, широко улыбнувшись, спрятал бумагу в кошель.

– Маги остановили отливы и увели воду в другую долину, но как сказал королевский зерновик: «Рис стал не сырец!», пришлось вернуть всё обратно, – рассказывал Мровкуб.

– Прогуляемся к большой арене, – перебил дядя.

Я заглянул за балюстраду. Вода докатилась до середины огромных колонн и прибывала.

Всемирный банк остался за спиной. Под ногами призывно дребезжала волшебная брусчатка, но даже с магией я бы не щёлкнул пальцами. Хотелось пройтись. Мост до соседней платформы изгибался волнами перил, из которых время от времени выпрыгивали самые настоящие рыбы. Я попытался ухватить одну за хвост, но она проскочила сквозь ладонь. Обман! У магов всегда так. Главное пустить пыль в глаза.

Из-за домов возвышался гигантский шар с подкрашенным багряным закатом фонтаном.

– Арену построили за пятьдесят лет до мировой войны. Известный в Благодатных землях строитель… – архивариус практически не умолкал.

Его трескотня могла бы развлечь, если бы не мудрёные названия и зубодробительные имена чародеев. А так, от словесной мешанины, только мысли путались.

– Скрепляющие арену заклятья рассыпались из-за поглотителей, но, к счастью…

Вода поднялась до платформ, плескаясь об шар арены. Из длинной террасы торчали причалы. Пузатые, как бочки, баржи выгружали коробки и мешки. А рядом с низкими судёнышками гордо возвышалась чёрная шхуна.

Оливье приставил ладонь ко лбу и довольно улыбнулся.

– Точен, как гремлин в часах.

– Для судов построили пять каналов к морю. Легендарный архитектор…

Мы долго метались между мостами и лестницами, и к причалу вышли только к сумеркам.

Дядя первым поднялся на трап и, заскакав по палубе, весело заголосил:

– Свистать всех наверх!

– Я тута, капитан!

Поднявшись за Оливье, я обалдело уставился на боцмана. Он гордо сложил мускулистые руки на груди и жевал губу.

– Чего надо, макак в перьях? – напрягся дядя.

– Я предатель, – выдохнула летучая обезьяна.

Оливье прислонился спиной к мачте:

– Как сюда попал?

– Я привёл в замок отравителя. Команда отреклась от меня, – Чича опустил голову. – Чтобы смыть позор, я пошёл на штурм.

– Я так и думал, – зевнул дядя.

– Сдохнуть хотел! – горько вымолвил боцман. – В парус поймало. Ждал смерти, но гремлин пощадил. Теперь, как он, принадлежу кораблю и его капитану.

– Благородно, – проворчал Оливье. – Разберусь с тобой позже. Грузись в трюм и не высовывайся.

– Так точно.

Летучий обезьян опустив крылья, побрёл прочь, а я повернулся к дяде.

– Что лупишься, у нас с тобой дело. А ты! – Оливье махнул на архивариуса. – Вали за боцманом.

Мровкуб поклонился и припустил за Чичей.