Герои

– Зобатый беседу с тобой проводил? – спросил Легкоступ.

– Какую беседу?

– Ну, насчет правильности.

– Так, упоминал.

– Я бы чересчур серьезно к ней не относился.

– Да?

Легкоступ пожал плечами.

– Правильность, она для каждого своя.

Он начал извлекать всевозможные ножи и выкладывать перед собой на землю, от громадного мясореза с костяной ручкой, больше похожего на короткий меч, до кривой крохотульки даже без ручки, а всего с двумя колечками для пальцев.

– Это чистить яблоки? – уточнил Бек.

– Нет, – Чудесница провела пальцем по жилистой шее. – Горло резать.

Бек подумал, что она над ним подшучивает, но тут Легкоступ поплевал на точильный камень, и этот ножичек в свете костра взыграл так, что Бек усомнился, шутка ли это. Легкоступ прижал лезвие к камню, жикнул им с обеих сторон – вжик, вжик, – и тут кто-то шумно завозился под ворохом одеял.

– Сталь! – крикнул Жужело, вскакивая и ошалело выдергивая из одеял запутавшийся меч. – Я слышу сталь!

– Да заткнись ты, – сонно отмахнулся кто-то.

Жужело вырвал-таки меч, сдергивая с головы капюшон.

– Я проснулся! Это что, утро?

Похоже, истории о неусыпности Жужела из Блая были несколько преувеличены. Он опустил меч и воззрился на небо, где между клочьями облаков проглядывали, подмигивая, звезды.

– А почему темно? Не бойтесь, дети, Жужело среди вас и готов драться!

– Хвала мертвым, – съязвила Чудесница, – мы спасены.

– О! Так это ты, женщина?

Жужело почесал волосы, слипшиеся с одной стороны и чертополохом торчащие с другой. Он ошалело оглядел Героев и, не увидев ничего, кроме догорающих костров, спящих людей и все тех же старых камней, подобрался к костру.

– Ну вот, теперь сиди наяву до утра, – вздохнул он, позевывая. – Я слышал, шел какой-то разговор об именах?

– Ага, – произнес Бек, не осмеливаясь вымолвить ничего больше.

Для него это все равно что разговаривать с самим Скарлингом. Он же вырос на историях о Щелкуне Жужеле из Блая и его великих деяниях. Завороженно слушал, как их рассказывает по деревне старый пьяница Скави и упрашивал его поведать побольше. Слушал и грезил, как он стоит рядом с этим героем на равных, тоже занимая место в песнях. И вот он в самом деле сидит с ним рядом – лгун-самозванец, трус, убийца друга. При попытке плотнее укутаться в материн плащ под пальцами что-то хрустнуло. Оказывается, плащ все еще пропитан запекшейся кровью Рефта. Бек еле унял дрожь. Красный Бек. В том, что красный, сомнения нет: руки-то в крови. Только стоило ли об этом с малолетства мечтать?

– Значит, имена?

Жужело поднял меч и поставил на острие в свете тускнеющего костра – такой длиннющий и тяжеленный, что диву даешься, как он вообще годится в качестве оружия.

– Вот он, Меч Мечей, и у людей существуют для него сотни имен.

Йон прикрыл глаза и ушел с головой под одеяло, Чудесница закатила очи к небу, а Жужело продолжал вещать заунывно и размеренно, как будто не в первый раз, причем далеко не в первый.

– Лезвие Восхода. Творитель Могил. Жнец Крови. Высочайший и Нижайший. Скаг-анг-Гиок, что на языке долин означает Рассекающий Мир. Битва, знаменовавшая собой начало времен, и которая снова разразится при их скончании. Это разом и награда моя и кара, благословение и проклятие. Его передал мне Дагуф Коль на смертном одре, а ему он достался от Йорвила по прозвищу Гора, который унаследовал его от Четырехлицего, получившего его во владение от Лиф-риф-Осканга, и так далее до самой младости мира. Когда сбудутся слова Шоглиг, и я буду лежать окровавленный, наконец-то лицом к лицу с Великим Уравнителем, я вручу его тому, кто, по моему мнению, заслуживает его больше всех, и дам ему славу, и перечень его имен и имен тех великих, кто им обладал и орудовал, и великих, кто был им сражен. И перечень этот прирастет, и удлинится, и протянется в туман за пределами памяти. В долинах, где я родился, бытует поверье, что это меч самого Бога, оброненный с небес.

– А ты в него веришь? – спросил Фладд.

Жужело отер пальцем приставшую к гарде грязь.

– Когда-то верил.

– А теперь?

– Бог, он же созидатель, верно? Пахарь. Ремесленник. Повитуха. Бог наделяет вещи жизнью. – Он запрокинул голову и поглядел на небосвод. – А вот чего бы Бог хотел от меча?

– Жужело, – Чудесница прижала руку к груди. – Ты так, драть тебя, глубоко роешь, что мне впору сидеть и часами пучиться для того, чтобы в твои словеса вникнуть.

– Жужело из Блая – само имя, казалось бы, не так уж глубоко и звучит, – рассудил Бек и тут же об этом пожалел, видя, как все на него поглядели, в особенности Жужело.

– Да?

– Я, это… Ну, ты же, наверно, из Блая, да?

– Сроду там не бывал.

– Тогда…

– Честно говоря, не берусь даже и сказать, как оно так вышло. Быть может, Блай – единственное место в тех краях, о котором здесь хоть что-то слышали. – Жужело повел плечами. – Да это и неважно. В имени самом по себе ничего такого нет. Суть в том, что из него создаешь ты. Скажем, люди не накладывают в штаны из-за одного лишь слова «Девятипалый». А накладывают они из-за человека, который за ним стоит.

– А почему тогда Жужело Щелкун? – спросил Дрофд.

– Ответ прост. Один старик под Устредом научил меня фокусу, как расщелкивать орех прямо в кулаке.

– То есть ты…

– Да ну, – фыркнула Чудесница, – Щелкуном тебя зовут не из-за этого.

– Разве?

– А вот и «разве», – подтвердил Йон. – Точно не из-за этого.

– Щелкуном тебя зовут по той же причине, что и Лифа, – Чудесница постучала по бритой голове. – Потому как всем известно, что у тебя в башке давно орех треснул.

– Вот как? – Жужело приуныл. – Вот гады. Это уже куда менее лестно. В следующий раз, заслышав это от кого-нибудь, я буду вынужден требовать разбирательств. Ой, как вы мне все, черт возьми, подпортили!

– Это подарок, – ехидно развела руками Чудесница.

– Доброго утра честному люду.

В круг, отдуваясь, медленно вошел Кернден Зобатый. Седина трепещет на ветру, вид откровенно усталый – под глазами темные мешки, края ноздрей с розовинкой.

– А ну все на колени! – прикрикнула Чудесница. – Правая рука Черного Доу пожаловала!

Зобатый сделал вид, что увещевает всех взмахом руки.

– Да ладно вам, хватит пресмыкаться.

Сзади подошел кто-то еще – оказывается, Хлад, отчего у Бека закрутило в животе.

– Ты как, воитель, в порядке? – спросил Дрофд, вынимая из кармана и протягивая тот кус мяса.

Зобатый болезненно поморщился, сгибая колени, и присел у огня. Одну ноздрю он зажал пальцем, а из другой высморкался долгим чихом, крякнув умирающей уткой. Затем взял мясо и лениво куснул.

– Смотря что считать порядком. За истекшие зимы это понятие, как выяснилось, во многом для меня изменилось. Если мерить его днями, то последние дни я чувствую себя вполне ничего. А лет двадцать назад я бы свое нынешнее состояние оценил как близкое к смерти.

– Как! А разве мы не на поле битвы? – лучась улыбкой, спросил Жужело. – Великий Уравнитель дышит нам в лицо.

– Хорошая мысль.

Зобатый передернул плечами, как будто кто-то дохнул ему в шею.

– Дрофд.

– Да, воитель?

– Когда нагрянет Союз, а это как пить дать произойдет… думаю, тебе лучше не соваться.

– Что значит не соваться?

– Битва будет настоящая, ожесточенная. Я знаю, в тебе есть кость, но у тебя нет снаряжения. Топорик и лук не в счет. А у Союза броня, хорошая сталь и все остальное… – Зобатый покачал головой. – Я могу найти тебе место где-нибудь…

– Нет-нет, воитель, я хочу биться!

Дрофд оглянулся на Бека, словно в поисках поддержки. Бек ее дать не мог. Он и сам не прочь переждать где-нибудь на задах.

– Я хочу добыть себе имя. Дай мне такую возможность!

Зобатый поморщился.

– Имя не имя, ты все равно останешься таким, как был. Не лучше. А может, только хуже.

– Эйе, – вырвалось у Бека.

– Легко говорить тем, у кого оно есть, – разобиделся Дрофд, хмуро глядя в огонь.