Герои

Доу приподнял брови.

– Вот те раз, распелся. Так, может, мне ее вместо тебя надо было брать?

– Может, – буркнул Зоб.

– Да, всегда нужен кто-то, кому ты можешь доверять, как своему второму.

Доу подошел к окну и выглянул наружу, в ветреную ночь.

– Доверие нужно всегда.

Зоб решил сменить тему.

– Мы ждем твою чернокожую подругу?

– Не берусь считать ее подругой, но да.

– А кто она?

– Та самая дочь пустынь. Или по ее цвету не видно?

– Я насчет того, в чем ее интерес к Северу?

– Точно не знаю, но, насколько могу судить, у нее какая-то своя война или счеты. Война давняя, и сейчас мы с ней на поле боя по одну сторону.

Зоб нахмурился.

– Война между колдунами? От которой нам нужна какая-то часть?

– Мы уже ее часть.

– Где ты ее нашел?

– Это она меня нашла.

Это отнюдь не успокаивало.

– Не знаю. Магия…

– Ты ведь, кажется, был вчера на Героях? Видел Треснутую Ногу.

Настроение от этого напоминания не поднималось.

– Ну да.

– У Союза есть магия, это бесспорно. И они с удовольствием ее используют. Так вот и нам надо на огонь отвечать огнем.

– А если мы все через это погорим?

– К тому оно и идет, – пожал плечами Доу. – Это ж война.

– Ну, а доверять ей ты доверяешь?

– Нет.

Ишри подпирала стенку возле двери, с видом, словно все мысли Зоба ей известны наперечет, и они ей не нравятся. Интересно, а догадывается она о том, что он думает о Кальдере? Зоб попытался эту мысль отогнать, но та лишь настырней лезла в голову. Доу даже не обернулся, воткнул факел в ржавую скобу на стене, глядя, как потрескивает огонь.

– Похоже, наш скромный жест мира пал на каменистую землю, – бросил он через плечо.

Ишри кивнула. Доу задумчиво выпятил нижнюю губу.

– Никто не хочет быть мне другом.

Ишри возвела тонкую бровь на невероятную высоту.

– А кто, по-твоему, пожелает обменяться рукопожатием с нелюдем, у которого руки в такой же кровище, как у меня?

Ишри пожала плечами. Доу посмотрел на свою руку и со вздохом сжал кулак.

– Видно, остается лишь сделать их еще кровавее. Знает ли кто-то, откуда они сегодня сходятся?

– Отовсюду.

– Я знал, что ты так скажешь.

– Тогда зачем спрашивал?

– По крайней мере, я тебя разговорил.

Наступила тишина, Доу наконец обернулся, опершись руками на узкий подоконник.

– Ну так продолжай, продолжай, еще немного можно.

Ишри сделала ленивый шаг вперед. Голова у нее откинулась назад, описывая медленный круг. Было во всем этом что-то неприятное, как скольжение змеи.

– На востоке командование принял человек по имени Брок и готовится штурмовать мост в Осрунге.

– А что он за человек? Вроде Мида?

– Его противоположность. Молодой, пригожий и храбрый.

– Люблю пригожих мужчин, молодых и храбрых, – Доу глянул на Зоба. – Потому я одного такого к себе вторым и назначил.

– Все трое как на подбор, – Зоб поймал себя на том, что опять грызет ноготь, и отдернул руку.

– По центру, – продолжала Ишри, – у Челенгорма море разливанное пехоты, готовой пересечь отмели.

Доу голодно усмехнулся.

– Что ж, есть к чему стремиться. Обожаю смотреть, как снизу карабкаются людишки, а я сижу над ними сверху.

Зоб не сказать чтобы пришел от этого в восторг, неважно, насколько выгоден рельеф местности.

– На западе рвется с поводка Миттерик, которому неймется пустить в ход красавиц-лошадок. Есть у него люди и за той речушкой, в лесу сбоку от вас.

– Ха, гляди-ка. Кальдер-то, оказывается, был прав.

– Он всю ночь провел в ратных трудах.

– Будь я проклят, если это у него, засранца, не самые первые труды за все время.

– Он в темноте похитил у Союза два знамени, и сейчас над ними потешается.

Черный Доу хмыкнул.

– Лучшего потешника и представить сложно. Мне этот парень всегда нравился.

– Вот как? – удивился Зоб.

– Ну а разве я бы давал ему столько возможностей? У меня достаточно жлобов, которые пинком вышибают двери. Не мешает иногда иметь парочку таких, которые пользуются дверной ручкой.

– Справедливо.

Интересно, что бы сказал Доу, узнав, что Кальдер пробовал подобраться к ручке его убийства. Хотя узнать – для него всего лишь вопрос времени. Посмотрим, как быстро он справится.

– То их новое оружие, – Доу сузил глаза в убийственные щели, – что оно собой представляет?

– Байяз.

Ишри тоже убийственно сузила глаза, видимо, по своим причинам. Любопытно, сыщется ли в целом свете две пары глаз более жестких, чем у этого дуэта.

– Первый из магов. Он с ними. И у него есть кое-что новое.

– И это все, что ты можешь сказать?

– Байяз не единственный, кто горазд на сюрпризы, – сказала Ишри. – У меня для него тоже кое-что припасено.

– Я знал, – торжествующе воскликнул Доу, – что у меня есть причина хранить тебя под крылышком.

– Твое крыло хранит весь Север, о великий протектор. – Глаза Ишри медленно закатились к потолку. – Пророка бережет крыло Бога. Меня бережет крыло Пророка. Разве не оно мешает дождю капать на голову?

Колдунья подняла руку, пальцы извивались, как черви в банке.

– И великим и малым – всем нужно прибежище.

Факел Доу щелкнул снопом искр; свет дрогнул, Ишри исчезла.

– Подумай об этом, – прозвучал ее голос в самом ухе у Зоба.

Имена

Бек понуро уставился в огонь. Вернее, на кучку почерневших головней с еще живыми розоватыми проблесками, да язычки огня, беспокойно и беспомощно мятущиеся на ветру. Выгорел костер-то. Совсем как он, Бек. Все мечтал заделаться героем и так долго хватался за свою мечту, что теперь, когда она прогорела до серого пепла, он даже не знал, чего хочет. Сидел под гаснущими звездами, названными в честь великих людей, битв и деяний, и не знал, а кто же он такой.

– Что, не спится? – В свет костра, шаркая, забрел Дрофд с одеялом на плечах.

Бек едва слышно хмыкнул; меньше всего хотелось говорить.

– Есть хочешь? – Дрофд протянул лоснящийся жиром кусок вчерашнего мяса.

Бек качнул головой. Когда последний раз ел, он и не помнил. Скорее всего перед тем, когда последний раз спал. Воротило от одного запаха съестного.

– Ну, тогда оставлю на потом.

Дрофд костью вверх сунул мясо в карман, потер руки – черные, будто он ворошил уголья, – и протянул к еле живому костру. Он, похоже, примерно одного возраста с Беком, помельче и потемнее, на скулах пучками торчит щетина. В эту минуту, да еще почти в темноте, он чем-то напоминал Рефта. Бек, сглотнув, отвернулся.

– Так ты имя сегодня, говорят, получил?

В ответ неохотный кивок.

– Красный Бек, – Дрофд хмыкнул. – А что, славное. Боевитое такое. Небось доволен.

– Доволен?

Так и захотелось сказать: «Доволен тем, что просидел в шкафу и убил своего?» Но вместо этого он произнес:

– Да так.

– Эх, мне бы вот имя. Ну да как-нибудь, наверно, заслужу.

Бек таращился в огонь, надеясь, что болтовня на этом стихнет. Но, видимо, Дрофд из разговорчивых.

– А семья у тебя есть?

Такие обычные, досужие вопросы. А ответ почему-то дался не сразу, с неимоверным трудом.

– Мать. Двое братишек. Один в долине, подмастерьем у кузнеца.

Стоило начать говорить, как остановиться оказалось невозможно.

– Мать скорей всего готовится к жатве. Урожай перед моим уходом уже созревал. Сейчас она, наверно, серп точит. А Фестен следом за ней колоски подбирать будет…

Именем мертвых, как он хотел быть с ними. Хотелось разом и улыбаться, и плакать – так, что боязно дальше говорить, а то голос ненароком дрогнет и выдаст.

– А у меня семеро сестер, – сказал Дрофд, – я самый младший. Как все равно восемь мамок суетятся вокруг, день-деньской поучают, и у каждой язык острее предыдущей. А мужика в доме нет, и о делах мужских ни слова. Это, я тебе скажу, еще та чертовщина. Особая.

Теплое жилище с восемью женщинами и без единого меча – так ли уж оно, если вдуматься, ужасно? Когда-то и Беку дом казался чуть ли не преисподней. Теперь же ад в его понимании выглядел иначе. А Дрофда все несло: