Герои

– Какие же?

– Ты был тесно связан с Бетодом и его окружением, а до этого с Руддой Тридуба. Так что Доу наверняка думает, что через тебя может обзавестись друзьями, которых у него нет. Или что у него поубавится врагов.

Зоб нахмурился: причины действительно иные. И веские.

– Это одно, – продолжала Чудесница. – А другое, он знает: куда идешь ты, туда и Жужело, а лучше Жужела, если дело запахнет скверно, у себя за спиной и представить кого-то сложно.

Вот черт. Вдвойне права баба. Надо же, все разом так вынюхать и разузнать.

– А, зная Черного Доу, можно с уверенностью сказать: дело обязательно запахнет скверно… Так что ты ему сказал?

Зоб поморщился.

– Я сказал «да».

И с неловкой поспешностью добавил:

– Только пока длится битва.

– Понятно.

По-прежнему ни гнева, ни удивления. Только взгляд. Но такой, что уж лучше кулаком по мордасам.

– А как быть с дюжиной?

– С дюжиной? Э-э…

Стыд-то какой: он ведь об этом даже не подумал.

– Ну наверно, со мной пойдете, если будете не против. Ну а коли захотите обратно по хуторам, по семьям, то…

– То есть на покой?

– Ага.

Чудесница презрительно фыркнула.

– Хочешь сказать, трубка, завалинка и закат над водой? Ну так это для тебя, а не для меня.

– Ну тогда… Тогда, думаю, пусть это пока будет твоя дюжина.

– Что ж. Ладно.

– Получается, ты меня языком, как помелом, не отхлещешь?

– За что?

– Ну, что ни с кем не посоветовался. Для начала. Что мне бы лучше сидеть ниже травы, не высовываться, да чтобы все в дюжине были целы-невредимы, и что старый конь новых барьеров не берет, ну и так далее.

– Так это ты бы стал говорить, Зобатый. А я ж не ты.

Он моргнул.

– Наверно, нет. Значит, ты думаешь, я поступаю как надо? По-правильному?

– По-правильному, говоришь?

Она отвернулась с чуть заметной усмешкой.

– Да, в этом ты весь.

И пошла себе обратно к Героям, одной рукой придерживая рукоять меча. А он остался стоять, один на ветру.

– Именем, язви их, мертвых.

Зоб растерянно оглядел холм, попутно выискивая хоть один уцелевший ноготь, который можно погрызть. Оказывается, невдалеке стоял Хлад. Ничего не говорил, просто стоял. И смотрел. С таким видом, будто ему загородили дорогу. Вот тебе и раз. Лицо у Зоба, и без того кислое, совсем перекосило. Как будто именно это выражение теперь становилось у него естественным. «Худшие враги человека – его собственные амбиции», – сказал однажды Бетод. Вот и получается, что они завели его, Зоба, в то дерьмо, в котором он сегодня нежданно-негаданно очутился по уши.

– Добро пожаловать в срань, – пробубнил он сам себе.

Вот в чем незадача с ошибками. Совершаешь их в секунду. А годы и годы, что уходят на обходные маневры, дурацкую ходьбу на цыпочках, получается, псу под хвост. Вот так по неосторожности отвел на миг глаза, и… Бум.

Побег

Судя по всему, их упрятали в какой-то сарай или хлев. Пол земляной, от сырого сквозняка пробирала дрожь. Пахло плесенью и скотом.

Финри завязали глаза и, держа под мышки, через мокрое поле поволокли куда-то в деревья. За ноги цеплялись колосья, кусты хватались за платье. Хорошо, что на ней были сапожки для верховой езды, иначе ноги в конце концов оказались бы босыми. Финри почудилось, что сзади она слышала шум сражения. Ализ еще какое-то время вопила, голос все больше садился, и наконец она умолкла. Давно бы так, тем более что это ничего не меняло. На скрипучей лодчонке переправились через реку, судя по всему, на северный берег. И вот их запихнули сюда, хлопнула дверь, громыхнул засов. Теперь они сидели в темноте и ждали неизвестно чего.

Когда восстановилось дыхание, Финри почувствовала боль. Кожа под волосами горела, глухо шумело в голове, при повороте шеи стреляло между лопатками. Хотя она, бесспорно, была в несравненно лучшем положении, чем те, кого заперли в западне гостиницы.

Неизвестно, добрался до безопасного места Хардрик или его настигли в поле и бесполезное послание он так и не доставил. Перед глазами стоял балагур-майор, с бесконечно удивленным видом ковыляющий с разбитой в кровь головой. Мид, держащийся за рану на шее, из которой с журчанием хлещет кровь. Все они мертвы. Все.

Она судорожно вздохнула и прогнала эту мысль. Проку от нее не больше, чем канатоходцу от предательской мысли про землю. «Надо смотреть вперед, – учил ее отец, забирая очередную фишку при игре в квадраты. – Сосредоточивайся на том, что ты можешь изменить».

Ализ с той самой минуты, как захлопнулась дверь, не переставала бурно рыдать. Финри ужас как хотелось влепить ей пощечину, жаль, руки связаны. Неужели непонятно, что рыдания не помогут отсюда выбраться. Хотя толковых мыслей насчет этого тоже не приходило.

– Тихо ты, тихо, – сердитым шепотом увещевала Финри. – Прошу тебя, тише. Ты мешаешь мне думать. Ну пожалуйста.

Рыдания перешли в хныканье, что едва ли не хуже.

– Они нас убьют? – не то спрашивала, не то утверждала сквозь хлюпанье Ализ. – Замучат?

– Нет. Иначе они бы это уже сделали.

– Тогда что с нами сделают?

Вопрос вклинился меж ними бездонной пропастью, заполняло которую лишь нестройное дыхание. Финри, скрипя зубами от боли в шее и спине, удалось принять сидячее положение.

– Мы должны думать, понимаешь? Смотреть вперед. Пытаться бежать.

– Как? – промямлила Ализ.

– Как сумеем! Надо пытаться. У тебя руки свободны?

– Нет.

Финри, покряхтывая от натуги, поползла, извиваясь, по полу; платье скользило по влажной земле. Наконец она прижалась спиной к стене и стала пробираться вдоль нее, ощупывая пальцами влажную каменную кладку.

– Ты здесь? – боязливо вскрикнула Ализ.

– Ну а где, по-твоему?

– А что ты делаешь?

– Пытаюсь освободить руки.

Платье возле талии за что-то зацепилось, да так, что порвалась ткань. Финри, елозя лопатками по стене, подобралась к тому месту, перебирая пальцами по лоскуту. Заржавелая скоба. Финри взялась соскребать похожую на окалину ржавчину большим и указательным пальцами. Под ней, даря внезапную надежду, обнаружилась зазубренная поверхность. Финри, как могла, развела запястья, стараясь угодить на нее стягивающими руки путами.

– Ну освободишь ты руки, – пронзительным голосом допытывалась Ализ, – дальше что?

– Твои освобожу, – сдавленно произнесла занятая делом Финри. – А потом ноги.

– И что? А дверь? Там же, наверно, часовые? Где мы? Что нам делать, если…

– Не знаю! – Финри понизила голос. – Не знаю пока. Победа дается не сразу.

Она усердно пилила веревку о скобу.

– По-бе-да да-ет… А!

Финри упала набок, ощутив, как на руке оставил жгучий след металл.

– Что?!

– Порезалась. Ничего, не волнуйся.

– Что значит «не волнуйся»! В плену у северян, и не волноваться! Да какое там северян – у дикарей! Ты разве не видела…

– Я в смысле, о порезе не волнуйся. Да, все я видела.

Необходимо сосредоточиться на том, что можно изменить. Свободные от пут руки – ради этого стоит побороться. Согнутые в коленях ноги ныли от напряжения, пальцы скользили от крови, лицо – особенно под повязкой – чесалось от пота. С каждым движением плеч нарастал гул в голове, жжение в шее. Веревки ерзали по полоске заржавленного металла – туда-сюда, туда-сюда. Финри в отчаянии причитала:

– Да-чтоб-вас-да-драть-вас-да-чтоб… А!

Все, лопнули путы! Первым делом она сдернула с глаз и отбросила повязку. Впрочем, на зрение это особо не повлияло. Щели света вокруг двери, между досками. Стены лоснятся сыростью, по полу разбросаны клочья грязной соломы. В нескольких шагах на коленях поникла Ализ – платье в грязи, связанные руки уныло висят спереди.

Поскольку лодыжки все еще связаны, Финри подскочила к ней вприпрыжку и встала на колени. Первым делом она стянула с Ализ повязку и взяла ее руки в свои. Заговорила медленно, глядя прямо в опухшие красноватые глаза: