Герои

– О-о. А вот я знавал некоторых великих воинов, которые безумными не были ну ни на понюх. А просто бессердечными, самовлюбленными сволочами, которым на все наплевать. Кроме, пожалуй, серебра.

Жужело надкусил нитку.

– Еще одно общераспространенное суждение.

– Ну а ты, Жужело, в таком случае кто? Безумец или бессердечный хер?

– Я пытаюсь лечь мостом между тем и другим.

Зоб хмыкнул, несмотря на то, что щека болезненно пульсировала.

– Ах, вот ты каков. Это, я тебе скажу, и есть усилие хренова героя. Верный его признак.

Жужело откинулся на пятки.

– Ну все, готово. И кстати, неплохо получилось, хотя это, наверно, смелое самовосхваление. Возможно, в конечном итоге я все-таки покончу с калечением и займусь лечением.

Сквозь все еще ощутимый звон в ушах Зоб услышал рычащий голос:

– Ага, но только после битвы, ладно?

Жужело поднял взгляд.

– Ба, да это же ни кто иной как наш защитник и благодетель, протектор Севера. Я чувствую себя таким… защищенным. Прямо-таки спеленутым, как дитя.

– У меня у самого всю жизнь такое ощущение.

Доу, руки в боки, смотрел сверху вниз на Зоба, а на него самого сверху вниз смотрело солнце.

– Ты хочешь подкинуть мне какую-нибудь драчку, Черный Доу?

Жужело медленно встал, поднимая за собой меч.

– Я пришел сюда наполнять могилы, да и Меч Мечей у меня вот-вот проголодается.

– Думаю, скоро я добуду дичь, и ты дашь ему поживиться вдоволь. А пока мне надо с глазу на глаз перемолвиться с Кернденом Зобатым. Прямо здесь.

Жужело шлепнул себя по груди ладонью.

– Мечтать не смею втискиваться между двух любовников.

И с мечом на плече снялся с места.

– Странный какой выродок, – проводил его взглядом Доу.

Зоб крякнул и медленно встал, вслушиваясь, как скрипят и постанывают суставы.

– Верен своему образу. Ты же знаешь, каково оно, иметь репутацию.

– Слава – узилище, сомнения нет. Как твоя рана?

– Хорошо, что рожей я отродясь не вышел. Так что смотреться буду не хуже прежнего. А что это по нам такое вдарило, отчего все вверх тормашками?

Доу пожал плечами.

– Да кто их знает, этих южан. Опять, поди, какое-нибудь новое оружие. Из области чародейства.

– Ох и злобное. Это ж надо, так далеко дотягиваться и косить людей.

– Ну а ты что думал. Великий Уравнитель, разве он не ждет нас всех? Всегда найдется кто-нибудь посильнее, побыстрее, поудачливей тебя, и чем больше ты сражаешься, тем быстрее он тебя отыщет. Такова уж жизнь для таких, как мы. У нас она – лишь время полета к этому роковому мигу.

Зоб не сказать чтобы воспринял это с восторгом.

– Если на то пошло, – вроде как возразил он, – будь то в строю или на марше, или хотя бы в бою под натиском врагов, но человек может биться. Делать вид, что он хоть как-то причастен к своей участи.

Зоб поморщился, коснувшись кончиками пальцев свежего шва на щеке.

– Как можно слагать песни о ком-нибудь, чью голову разнесло, когда он травил байку или сидел в нужнике?

– Это ты о Треснутой Ноге?

– Ну да.

Зоб, пожалуй и не видывал никого мертвее того мерзавца.

– Я хочу, чтобы ты занял его место.

– А? – ошарашенно переспросил Зоб. – Что-то в ушах шумит до сих пор. Я, кажется, малость ослышался.

Доу подался ближе.

– Я хочу, чтобы ты при мне был вторым. Вел моих карлов. Смотрел за моей спиной.

– Я? – вылупился Зоб.

– Ты, ты, драть твою лети! Совсем, что ли, оглох?

– Но… почему я-то?

– Ну как. У тебя опыт. И уважение… Прямо скажу: ты мне напоминаешь Тридуба.

Зоб моргнул. Ничего более хвалебного он ни от кого прежде не слышал, а уж тем более от человека, из которого похвалы щипцами не вытянешь. Насмешку – да, окрик – да, но похвалу…

– Ну, э-э… не знаю, что и сказать. Благодарю тебя, вождь. Это много для меня значит. Чертовски, знаешь ли, много. Да будь во мне хоть десятая доля достоинств этого человека, радости моей и гордости не было бы…

– Да насрать. Ты, главное, скажи, что согласен. Мне нужен кто-то, на кого я могу положиться. А ты, Зоб, делаешь все как в старину, по-правильному. Ты прямой, как резак, теперь таких немного осталось. Просто скажи, что ты на это пойдешь.

В облике Доу мелькнуло что-то странное. Как-то слабовольно дрогнули губы. Похоже, Зоб уловил то, чего Доу никогда не выказывал на людях: страх. Да-да, со всей внезапностью он углядел именно его.

У Доу не было никого, к кому он мог бы без опаски повернуться спиной. Не было друзей, а только те, кого он страхом же заставил служить себе, да еще прорва врагов. И оставалось ему лишь довериться малознакомому человеку, потому что тот напоминал ему старого товарища, давно ушедшего в грязь.

Стоимость и цена великого имени. Плоды, пожатые за жизнь в черном теле и черном же деле.

– Конечно же пойду, – вот так взял и сказал Зоб.

То ли он, как бы безумно это ни звучало, на секунду к Доу проникся, осознал одиночество вождя. Или же это тлеющие угли собственных амбиций, которые, как он полагал, давным-давно в одночасье выгорели у могил его братьев, а Доу их разворошил, а они, гляди-ка, после стольких лет возьми да разгорись. В общем, слова прозвучали, а слово, как известно, не воробей. Причем сказал их Зоб без обдумывания, правильно он поступает или нет – в отношении себя, своей дюжины, вообще кого и чего угодно. Тут же возникло жутковатое чувство, что он сделал глупейшую, а главное непоправимую, ошибку.

– Но только пока длится битва, – поспешил оговориться он, отгребая от рокового водопада насколько возможно. – Буду держать брешь, пока ты не подыщешь кого получше.

– Вот и молодчина.

Доу протянул руку, и они скрепили слова рукопожатием. А когда Зоб вновь поднял глаза, его взгляду предстал всегдашний волчий оскал, без малейших признаков слабости, страха или чего-то там еще.

– Зобатый, ты поступил как надо.

Зоб смотрел, как Доу по склону поднимается обратно к камням, и с тяжелым сердцем раздумывал, действительно ли это с вождя упала маска жесткости, или же он просто нашлепнул поверх нее маску мягкости. Поступил как надо. Это что же получается: он, Зоб, только что подписался стать правой рукой у самого ненавистного во всем свете злодея? Человека с количеством врагов бо́льшим, чем у любого в стране, где каждый друг с другом на ножах? И он, Зоб, обещал оберегать жизнь человеку, который ему даже не особо по нраву? Зоб беспомощно застонал. А что скажет дюжина? Замотает головой Йон с лицом, подобным грозовой туче. Дрофд, угрюмо нахохлившись, отведет взгляд. Брек, по обыкновению, начнет яростно тереть виски… Тьфу ты, ведь Брек отошел в грязь. А Чудесница? Именем мертвых, вот уж кто…

– Зобатый!

Вот она, легка на помине, у самого локтя.

– Ау, – Зоб невольно отшатнулся.

– Как харюшка-то?

– А? Да ничего, наверно… Как там все, в порядке?

– Йон получил в руку осколком древка, так что лютует еще больше обычного. Но жить будет.

– А-а. Ну и славно. В смысле, это я не о древке, а о… Так, обо всем. Хорошо, что все хорошо.

Чудесница нахмурилась, подозревая неладное, что неудивительно, исходя из его жалкой попытки что-то от нее скрыть.

– Что тебе там напел наш благородный протектор? Чего он хотел?

– Он хотел…

Зоб пожевал губами. Как бы это складнее высказать… А впрочем, дерьмо все равно дерьмо, какие розочки из него ни лепи.

– Он хотел мне предложить… место возле себя. Вместо Треснутой Ноги.

Зоб ожидал злобного ехидного смеха, уничижающих колкостей, но Чудесница лишь прищурилась.

– Тебе? И зачем?

Хороший вопрос. Зоб и сам начал задумываться.

– Ну, он сказал, что я прямой. Как резак.

– Это и так ясно.

– Еще сказал… что я напоминаю ему Тридуба.

Зоб поймал себя на том, с какой гнилой помпезностью он произносит эти слова. Теперь уж она точно рассмеется. Но Чудесница лишь снова сощурилась.

– То есть, что тебе можно довериться. Ну так это и без того все знают. А мне кажется, причины здесь иные.