Хозяин Океана

— Полагаю, что на Стеклянной Башне так думают. Да я и сам не прочь думать так: сражаться удобнее, — немного высокомерно, но честно ответил Ллейр, — хотя… Слушай, да ты о чем вообще?! Скажи лучше…

— Скажу, — просто и приподнято, без торжественности, ответствовал Ойсин. — Ты сам ответил: последний знак. Я говорил уже, что остров — это свиток, рукопись, текст. Рукопись эту можно читать саму по себе и шифровать множеством способов, а можно наоборот, почесть ее за тайнопись и отнюдь не меньшим множеством способов разгадать. Все условно, но что же остается неизменным?

— Сами знаки, разумеется, — сказал Ллейр.

— Верно, — кивнул жрец. — Итак, я — да и вы оба, прельстившись первым нашим успехом — прохождением рифа — почли остров за тайнопись и принялись за постижение ее… его. Но мы, и я тоже, до сего места не задумывались, а каким же ключом пользуемся! Но смотри, — продолжил Ойсин, хотя по-прежнему не было видно ни зги. — Сначала были ворота, открытые библиотекой храма на Семи Городах: первые врата лабиринта открыл другой лабиринт; селиорон же оставил нас, погрузившись в глубины. После мы прошли некие препоны, по ходу я обмолвился о десяти мирах, и в конце мы были вознаграждены, повстречав перевозчика. — Калагана? — Его. Затем мы оказались на тверди, и нас препровождали стражники во главе с полководцем Най-Брэнил — Мейлахом. После мы были представлены монаршей чете. Мы лицезрели богослужение и камлание…

— И Конан изловил пелен-тан.

— Именно. После же грянул карнавал, и мы держали бой.

— Это было настоящее наваждение! — воспротивился Ллейр.

— Не важно, — урезонил его Ойсин. — Потом все закончилось…

— И тут наши пути разделились, — подвел черту Ллейр.

— Да. Конан — и я не просто так сказал ему быть с королевой — переменил путь. Он перестал разгадывать загадки, но, исходя из обстоятельств, предложенных островом, стал действовать.

— Разве мы занялись не тем же самым? — не ощутил разницы Ллейр.

— Нет. Разница существует. Мы нанизываем события на шнурок, будто бусы собираем. Мы следуем за событием. Мы их ищем. Мы читаем. Киммериец же отталкивается от события. Он сам творит события, сиречь, если придерживаться моей аллегории…

— Пишет, — подхватил Ллейр. — Понятно. Дальше я и сам могу продолжить: Конан с Ниам убежали, мы принялись изображать самих себя — мореплавателей. И нам это чудесно удалось. Ты, разумеется, прочел книг куда больше меня, но и я владею не одним лишь мечом. Всякий эпизод нашего карнавального плавания так или иначе повторял знаменитое плавание-возвращение на родину короля Деала, кое совершил он после многолетней осады и падения Кортириона. Кстати: то, что я перебил стражу, изображавшую племена фир-болг — это тоже не важно? В смысле по-настоящему я это сделал или иллюзорно? Человек пятнадцать, как-никак. Впрочем, они напали первыми, и всерьез. В конце концов мы ускользнули от Призрака Стеклянной Башни — к слову, он здорово напомнил мне Дубтаха — и канули во чрево великой рыбы, в полный мрак, хотя и до того сильно светло не было. Чрево оказалось библиотекой. Ах, да: как и следовало по легенде, покуда ты наблюдал танец юной Эорунн пред королем Форгалом, я добыл у старухи Дехтире светоч, сиречь масляный фонарь. Потом плавание оборвалось. Мы бродим здесь как два крота, очутившиеся на поверхности в безоблачный летний полдень; по крайней мере, увидели мы столько же. И что теперь?

— Так вот. Все не случайно, — ответил Ойсин. — Лабиринт открыл лабиринт. Подобное и непостижимое дало начало подобному и непостижимому. Космос создал космос. Жизнь породила жизнь. Конан не случайно спросил о десятом мире: мы вошли в лабиринт — в жизнь! Мы родились. Селиорон — подспудное, то, что есть до нас и остается после нас, то, что бессознательно есть у всех, — отступил в пучины, но не покинул нас. Мы начали путь по морю, полному опасностей, — жизненный путь. После же осознали, что живем, и избрали путь в десятый мир, в себя — вот он, вопрос Конана!

— Далее просто, — перевел дух Ойсин: постоянно говорить шепотом было затруднительно. — Старик-лодочник — провожатый душ.

— Неужели мы успели умереть? — выразил сомнение Ллейр.

— Нет, конечно, — развеял сомнения Ойсин. — От путешествия тела мы перешли к путешествию духа — взошли на твердь острова. И сей же час стражи повели нас чрез очищение, а после мы предстали на суде Вечного Мужа и Вечной Жены.

— Это Ниам ты зовешь — Вечной Женой? — хохотнул Ллейр. — Вот повезло Конану!

— Не ерничай, — вдруг оборвал его Ойсин. — Вечная Жена — это, как тебе должно быть известно, и Вечная Любовь. Во всех смыслах. И Вечная Чистота одновременно и совместно. Они присудили нам подвергнуться испытанию стихией — карнавалом, а также низойти, ибо тот, кто не нисходил, и не взойдет никогда. Полагаю, мы выстояли, ибо не устрашились мощи и воли Отца Зла, но и не пленились великой мудростью и прелестью его. И око его, ведущее в Бездну и нарушающее взором своим Космос, было закрыто.

— Конаном, — уточнил Ллейр.

— Им, — охотно согласился Ойсин. — Понеже киммериец побеждает зло не думами, кои лукаво переплетаются, яко полутени и полусветы в зеркале, и подобны змее, кусающей себя за хвост, но бытием, коему противна Бездна. Потому и пелен-тан очутился у него в руках: он не толкует, но действует. А следом нам было дано странствие, зане в странствии дух и душа растут и крепнут, проникаясь истой мудростью и смыслом естества.

— Хороша мудрость! Одни сплошь потемки, — заметил Ллейр.

— И странствие мы прошли. — Ойсин пропустил последнюю реплику мимо ушей. — И очутились во Тьме Первозданной, коя не пуста, как Бездна, но полна невидимых нерожденных сущностей и сутью. Вот тебе и библиотека, погруженная во тьму. Но здесь начало всему и всему конец — Последний Знак. Сознаешь, каков он?

— Кажется… — Ллейр был серьезен. Величие замысла Най-Брэнил, раскрытое Ойсином, восхитило его и тут же заставило трепетать. — Смерть?

— Да, — последовал ответ. — Вот отчего погибли те семеро жрецов. Они прошли, так или иначе, один путь с нами. Но они не поняли аллегории странствия. Остров чувствует, что мыслит человек и что он есть, поэтому ты и ощутил взгляд, устремленный на тебя книгами, на самом же деле — островом. Открыв Последний Знак и заглянув за Смерть, они открыли свое будущее и немедля умерли, ибо подспудно предчувствовали, какой смертью умрут, и остров дал им просимое. Каждый умирает лишь той смертью, какую выберет сам!

— А мы? Или нам тоже такое предстоит? — с явным неудовольствием вопросил Ллейр.

Потому я и справился об ощущении бессмертия. — В голосе Ойсина проскочила усмешка довольства. — Мы постигли Последний Знак и не страшимся его. И поскольку мы знаем, то воля наша свободна, ибо непредсказуема. Покуда же воля свободна, нет и смерти! Время для нас открыто во все концы. В отличие от умерших здесь, мы не переступаем черту Конца, за коей тьма и смерть, но открываем Начало — кое тоже конец, если рассудить — и свет безначальный!

— Так что, можно войти в ту комнату? — понял Ллейр.

— Да, — с совершенной уверенностью изрек Ойсин.

Проверив, удобно ли висит на поясе меч, Ллейр шагнул к светящемуся контуру двери.

— Не понравился мне тот Призрак Стеклянной Башни, — пробормотал Ллейр. — Свобода свободой, но не загнал ли он нас сюда нарочно?

Однако отступать Ллейр не привык. Он толк-пул дверь, и та распахнулась настежь, пусть и была тяжелой, с украшениями из серебряного литья. Перед ним в освещенной камином комнате за большим круглым столом сидел Дубтах, верховный жрец.

Петли были смазаны на совесть, и дверь не скрипнула, но слепец моментально угадал, что происходит.

— Входите, — услышали они невозмутимый, глубокий голос верховного. — Я вас ждал.

Ллейр и следом Ойсин вошли в небольшую квадратную комнату. Здесь, в отличие от всех иных помещений, книг было очень мало, и все они выcтроились на полках вдоль стены, противоположной камину. Стены были покрыты лепкой, фресками и мозаикой, равно как и потолок — минимум дерева. Только мебель была деревянной.