Пепел к пеплу (сборник) - (ЛП)

Ждать пришлось довольно долго, но я не рискнула достать сигареты. Захочет ли Тэйлор со мной поговорить? Вспомни ли вообще о том, кто я? На благодарность точно рассчитывать не приходится, но, может быть, ему станет любопытно? Я нервничала все сильней и сильней, а от взгляда охранника мне хотелось отряхнуться всей шкурой, как это делает выходящая из воды собака. Господи, только бы получилось, только бы получилось…

Над бортом показалась голова первого охранника.

– Пит, открой вход, – сказал он, и Пит неохотно посторонился.

Трап был таким устойчивым и широким, что здесь прошли бы не только мои мотоциклетные ботинки, но и самые высокие шпильки; наверное, на это и было рассчитано.

На палубе меня ждал Марк Тэйлор в белом, расшитом блестками костюме. Он коротко поздоровался и повел меня на тот борт, с которого открывался вид на море. Поднявшись на еще одну палубу вверх, он подвел меня к белым кожаным креслам рядом с еще пустым баром. Надо сказать, кресла с наброшенными на них белыми пуховыми пледами в такую погоду смотрелись на борту намного уместней, чем шезлонги.

– Так что случилось с Микки? – спросил меня Тэйлор, вежливо подвинув ко мне кресло.

– Ничего, – честно ответила я. – Но Микки просит вас принести ему саксофон.

– О Господи, он и вас к этому подключил, – картинно простонал Тэйлор. – Вы знаете, что сюда копы приходили с той же просьбой?

– Нет, не знала. А вы принесли ему саксофон?

– Еще нет. Завтра после концерта непременно отнесу, – пообещал Тэйлор. Белый цвет ему шел, и сейчас он выглядел моложе и свежей. Пропал желтоватый оттенок глаз и красные прожилки в них, а волосы на этот раз были чисто вымыты и уложены в нарочито небрежную прическу. Но все равно, в Тэйлоре проглядывала какая-то хроническая усталость, которую не получалось скрыть полностью даже в таких эффектных декорациях.

– Вы пришли только для того, чтобы передать поручение Микки? – с некоторым удивлением в голосе спросил Тэйлор. – Или вам хотелось увидеть яхту?

– Второе, конечно, – призналась я.

– А! Профессиональный интерес к месту преступления?

– Можно сказать и так, – пожала я плечами. Тэйлор рассматривал меня с ленивым любопытством, устроившись в расслабленной позе. Правда, сейчас он напоминал не тряпичную куклу, как в прошлый раз, а скорее кого-то из семейства кошачьих.

– Скажите, почему вы решили стать патологоанатомом? – вдруг спросил он. Я дала привычный ответ:

– Я ленива, а с живыми работать намного сложнее.

Тэйлор хмыкнул.

– Не могу не согласиться.

– Скажите, не могли бы вы показать мне коллекцию? – выпалила я, обреченно замирая. – Мне очень интересна история джаза и блюза и все, что с ней связано. Конечно, если хозяин позволит… – мой голос постепенно замирал.

– Разумеется, – Тэйлор поднялся на ноги одним плавным движением. – Хозяин просил нас чувствовать себя здесь, как дома, и, значит, я могу показать дом своей гостье. Только надо быть осторожней, на палубу эту голую крысу не выпускают, но внутри она бегает где хочет и может покусать.

– Голую крысу?

– Собаку, если можно так сказать. Порода мексиканская хохлатая.

– Читала о таких. Символ благополучия в доме, да?

Если снаружи яхта все же не была лишена некой элегантной функциональности, то внутри это была самая настоящая барахолка. Натыканные от пола до потолка произведения искусства, хорошие, плохие и отвратительные, выполняли одну роль – бить в глаза и вызывать головную боль. Вход в «Музыкальный мемориал» тоже ничего хорошего не предвещал, хотя мне понравилось неоновая вывеска. Непривычно было видеть слово «мемориал», игриво мерцающее красным светом.

Все экспонаты держали в руках обнаженные статуи, а одна из них носила ту самую рубашку Джина Крупы, не скрывающую бюст шестого размера.

– Гил Элвгрен? – узнала я нечто знакомое.

– Да, по его эскизам. А этими сосками можно уколоться, – Тэйлор аккуратно прикоснулся к отполированной верхушке груди.

– Будь она живым человеком, у нее была бы деформация позвоночника, – заметила я.

– Вы лишены чувства прекрасного, – обвинил меня Тэйлор. Мы уже дошли до конца зала, когда я услышала долгожданное тявканье. В массивную полуоткрытую дверь проскользнуло какое-то существо и семенящей рысцой направилось к нам, не переставая гневно взлаивать. Синеватый цвет голой морщинистой кожи подчеркивали пучки шерсти на голове, хвосте и конечностях. Верхняя губа недвусмысленно вздернулась, обнажая мелкие острые зубы.

Очень быстро я рухнула на колени и резко протянула к ней руку. Вначале существо так опешило, что даже отскочило от меня; но быстро опомнилось и от души вцепилось в ладонь. Я подождала несколько секунд, а затем попыталась стряхнуть животное, но оно держалась крепко. Только с помощью Тэйлора мне удалось освободить руку. Собака удалилась, победно рыча.

– Я же вас предупреждал! – укоризненно заметил он, глядя, как в глубине ладони потихоньку скапливается кровь. – Что это за внезапный приступ умиления? Узнали любимый ночной кошмар?

Я молча улыбнулась.

– Нужно это чем-то продезинфицировать, наверное, – заметил он, когда мы снова вышли к креслам, и шагнул в строну бара.

– Спасибо, у меня все в рюкзаке, – я достала спрей, и, зажмурившись, пару раз брызнула на рану.

– Какая предусмотрительность, – заметил Тэйлор, грохоча шейкером.

Я налепила пластырь и осторожно полюбовалась получившейся картиной.

Тэйлор вернулся с бокалом, украшенными дольками персика и присыпанными по краю сахарной пудрой. Себе он незамысловато плеснул виски.

– Шампанское и персиковый сок, – объяснил он, ставя передо мной бокал. Я с удовольствием сделала глоток, и тут наконец Тэйлор сказал то, ради чего затеял эту экскурсию и терпел мое общество.

– Копы, которые сюда приходили, сказали, что улики по делу Миллера находятся у вас.

– Да, – кивнула я. – Золото и пепел. Золото вам вернут.

Тэйлор все-таки был неглуп, он не стал уточнять и переспрашивать.

Я смотрела на бутылочно-зеленую массу вод за бортом и думала, что теперь главный вопрос – выпустят ли меня вообще отсюда. Но по сравнению с тем, как я психовала и дергалась в ожидании, пустят ли меня на яхту, этот вопрос был чистым научным интересом, лишь слегка подкрашенным эмоциями.

– И что вы собираетесь делать? – наконец произнес Тэйлор, точно так же следя взглядом за полетом чаек в быстро темнеющем небе.

– Ничего. Я не буду начинать дело, не продам историю в газеты, не отдам вам пепел. Мне кажется, это лучший вариант. Незаслуженно хороший.

Тэйлор болезненно скривился.

– Вы думаете, все так просто?

– А вы ждете сочувствия?

– Нет, наверное… – он допил виски и рассеянно побренчал нерастаявшим льдом в стакане. – Но Санни сам…

– Сам виноват? В том, что погиб?

– А вы думали, это был несчастный случай? – зло и резко спросил меня Тэйлор. – Между прочим, у него в крови нашли такой коктейль из препаратов, что странно, как он вообще доехал до того обрыва! И пыльца в нем тоже была!

– Это должно усиливать свойства пепла, – заметила я. – Он легко поддавался обработке в пыльцу? И как давно вы так гастролируете, продавая Санни поклонникам по щепотке?

– Только три года, – признался Тэйлор. – Мы пытались. Мы хотели удержаться на плаву, но без него все было не то. Это он виноват, он бросил нас!

В этом прозвучало столь неподдельной боли, что я удержалась, не стала возражать.

– Вы сидите здесь и осуждаете, – разгорячился Тэйлор, похоже, виски попало ему на старые дрожжи, – а что вы можете знать? Вы думаете, он нас бросил, когда умер? Нет, он сделал это, когда привел в группу ту дрянь!

– Девушку, которой не помочь?

Тэйлор кивнул, его глаза подозрительно блестели.

– У нас был договор: музыка превыше всего, никаких девушек в студии. А он приволок нам эту сучку и заставил взять ее на работу! Если бы она хотя бы что-то из себя представляла, но нет, пустышка, дешевка, которая сдохла сама, а перед этим подсадила его на героин. Мы ведь умоляли его… – голос Тэйлора пресекся, и я снова стала следить за чайками.