Пепел к пеплу (сборник) - (ЛП)

– Ему было очень, очень плохо. Он лежал на полу, и вор его не заметил.

– Но ведь ворюгу быстро найдут, а? – нараспев сказал барабанщик, протягивая мне руку так, словно на ней сверкал кардинальский перстень.

– Микки так хорошо его рассмотрел? – невольно удивилась я, потому что укрытый курткой Микки продолжал лежать наполовину в кресле, наполовину на журнальном столике, и было совсем непохоже, чтобы его хоть раз стронули с места для допроса.

– Нееет, нееет, – отмахнулся Рамон. – Просто у него было тату на правой руке… Санни в профиль со своим саксом. Поклонник, а?

И неожиданно начал хихикать – залпами, через равные промежутки времени, будто икота. Но я не могла с ним не согласиться – найти вора с такой особой приметой будет несложно. Микки что-то невнятно пробормотал, застонал и перевернулся на правый бок, лицом ко мне. Он был самым молодым из бэнда, не старше двадцати пяти, но серая кожа, запекшиеся коркой синеватые губы и мешки под глазами превращали его почти в ровесника покойного Эрла. Его рука была сухой и холодной, а дыхание глубоким, редким и шумным… В моей голове словно звякнул колокольчик.

Я наклонилась над его лицом и втянула носом воздух. Вот он, почти приятный кисло-сладкий запах подгнивших фруктов, который маскировал табачный и алкогольный перегар.

В отличие от остальных членов бэнда, он был не в сценическом костюме, а в простой черной рубашке и джинсах. Я рывком расстегнула рубаху и приспустила джинсы, чтобы убедится окончательно.

– Ээээ… детка, Микки сейчас не в форме, – Тэйлор даже приподнялся с дивана, – приходи завтра вечером и сделаешь то же са…

Я увидела то, что и должна была увидеть: россыпь точек от инъекций, свежих и подживших, внизу живота.

– У него диабет, кетоацидотическая кома!

Я крикнула администратору, чтобы вызывал реанимобиль, и понеслась обратно в номер – искать инсулин. Но реаниматологи прибыли раньше, чем я отыскала его тайник в том чудовищном бардаке.

Глядя на то, как Микки колют, ставят капельницу и увозят, Тэйлор решил уточнить:

– Так у него диабет, да? И кето-как-то-там кома? А я-то думал, зачем он в живот колется, если у него еще дороги не паленые…

– То есть вены чистые? А пока вы думали, что он употребляет наркотики, вас все устраивало?

Тэйлор даже не сменил своей отдыхающей позы.

– Пока он не срывал концертов, остальное нас не касалось. Теперь, конечно, придется искать нового солиста…

Я словно раздвоилась: видела потасканного мужчину с намеком на живот и лысинку в длинных немытых волосах, и в то же время вспоминала золотоволосого юного полубога, который улыбался с афиши в моей комнате в приюте. Я видела под опухшими веками желтоватые белки глаз, которые при его образе жизни невольно заставляли заподозрить гепатит, а тринадцатилетняя сопливая девчонка внутри рыдала в три ручья, оплакивая такое превращение. Забавно…когда-то я стала фанатичной поклонницей «Биг-бэнда Санни Эрла» именно потому, что решила: голоса на пленке и лица на обложке – это безобидная и безопасная привязанность. Да уж, снова убедилась, что абсолютно безопасных привязанностей не бывает.

…Драматичное исчезновение Микки немного привело остальных участников бэнда в чувство. Тэйлор даже принес фотографию, на которой он, Рамон и Трой позировали в пропавших украшениях. Он перевернул ее, чтобы подписать, но я сообщила, что образец его почерка мне не нужен, и выдернула фото из рук.

Потом, восстанавливая этот безумный вечер в памяти, я вспомнила две вещи, к которым мне трудно было подобрать объяснение.

Во-первых, «Биг-бэнд Санни Эрла» не просто донашивал остатки былой роскоши. Их одежда, обувь, часы и украшения были новыми, модными и неимоверно дорогими не только по меркам Танвича, но и по столичным, что слабо увязывалось с гастролями в захолустье. Откуда такие заработки?

И, во-вторых, Рамон, который постоянно задавал мне один и тот же вопрос:

– А когда его поймают, можно будет с ним поговорить, а? Просто поговорить, а?

Через минуту-другую он забывал мой ответ и спрашивал снова. Кажется, его всерьез волновал этот вопрос.

* * *

А через неделю я всматривалась в остатки татуировки на обгоревшем плече, осторожно отделяя лоскуты кожи с самыми сохранными частями рисунка. Впрочем, сомнений у меня не было с самого начала: это был Чарли Миллер, и больше никому здесь не удастся с ним поговорить. Стереомикроскопические отпечатки со слизистой гортани, трахеи и бронхов были все в копоти. У мертвецов копоть в дыхательных путях не оседает, а значит, он был жив и дышал, когда попал в свой горящий дом.

Это еще не исключало возможности, что он попал туда живым, но обездвиженным, но характерных следов связывания на руках и ногах не было.

Я попросила Эндрюса взять кровь из сердца и определить уровень карбоксигемоглобина, а сама села за стол, обложившись снимками правого запястья погибшего и атласами по однотологии.

На руке Чарли Миллера была дугообразная укушенная рана; но я не сразу смогла определить, кто именно нанес укус. Ширина повреждения и глубина вкола зубов скорее говорили о разъяренной кошке; но не было характерной для кошек «вылизанной» кожи. Мелкая декоративная собачонка или крупная кошка? Из-за того, что тело пострадало от воздействия высоких температур, определить время этого укуса можно было только очень приблизительно. Да и вообще, имеет ли этот укус хоть какое-то отношение к делу?

И тут я вспомнила, что у меня есть свидетель. Микки Роу, которого уже перевели из палаты интенсивной терапии в обычную. Если в тот вечер заметил на руке вора след укуса, я с чистой совестью могу выбросить его из головы как не относящийся к делу.

Идти беседовать с Роу мне отчаянно не хотелось, и я отправила к нему в палату Эндрюса, но тот вернулся с сообщением, что больной на процедурах. В час дня Эндрюс снова поднялся наверх, но Роу как раз делали ЭЭГ. В три часа Роу просто ушел из палаты в неизвестном направлении – скорее всего, спрятался в парке и курил.

Отсылать Эндрюса в четвертый раз мне было неудобно, я сменила халат и все-таки отправилась в терапию лично. Как оказалось, Роу продолжал быть нарасхват – у него сидело двое детективов с самой удачной фотографией Миллера. Я замялась на пороге, собираясь уйти, но Роу успел меня заметить.

– Доктор Тэйл?

Теперь обернулись и детективы.

– Я зайду позже, – извинилась я, но тот детектив, что был вчера на вскрытии, сказал, что они уже уходят. Его напарник собрал бумаги и фотографии, они поблагодарили Роу, попрощались со мной и вышли.

Я рассматривала Майкла Роу так же пристально, как и он меня, стараясь не выдать моментально вспыхнувшее смущение и гнев. Роу выглядел намного лучше, чем неделю назад, хотя, конечно, найдется мало людей, которым кома будет к лицу. Смуглый тон кожи (тогда он был изжелта-бледным), черные волосы и высокие скулы вкупе с изгибом массивного носа намекали на примесь индейской крови в жилах.

– Как вы узнали, что я – доктор Тэйл? – нарушила я молчание.

Роу наконец отвел глаза.

– Ко мне четыре дня назад приходили Рамон и Трой. Они рассказали, что со мной случилось, и заодно описали девушку-патологоанатома, которая спасла мне жизнь. Кажется, для патологоанатомов это нетипичное поведение?

Я не ответила на его улыбку: представила, как именно, в каких словах описывали меня музыканты. Впрочем, неважно.

– У меня есть к вам один вопрос, – начала я. – Когда вы увидели Миллера, то есть вора, в своем номере, вы заметили у него на правом запястье след от укуса?

– Нет, не заметил, – качнул головой Майкл.

– Большое спасибо, – поблагодарила я и развернулась к двери.

– Но ведь это еще ни о чем не говорит… – медленно протянул музыкант. Я неохотно снова повернулась к нему.

– Потому что вор был в перчатках, – закончил Роу.

– О! – я снова вспыхнула от злости на себя. Что затромбировало мне мозги, когда я не додумалась до такой простой вещи? И тогда бы не пришлось ни гонять Эндрюса, ни подниматься сюда самой…