Иволга будет летать (СИ)

– Встану и сама возьму, – огрызнулась Абрамцева.

Врач покачал головой.

– Мне нравится ваш настрой. Но скажу вам прямо: на полное восстановление подвижности нижних конечностей прогноз пока неясный. Реабилитация предстоит долгая и сложная. Много зависит от того, как организм будет отзываться на терапию. И от вас. Так что будьте разумны.

Абрамцева на минуту закрыла глаза, пытаясь свыкнуться с этой мыслью. Затем окликнула врача и поймала его взгляд.

– Вы уже говорили кому-нибудь про… прогноз?

– Нет. Повторюсь, это все пока весьма неточно.

– Тогда пока и не говорите, – попросила Абрамцева. – Я сама скажу… потом. У всех сейчас и без того достаточно проблем… Обещайте!

Врач смерил ее тяжелым взглядом; затем с неохотой кивнул.

– Хорошо. Я вам обещаю.

На следующий день ее перевели в обычную палату, где не было такого множества устрашающе выглядевшего медицинского оборудования, и откуда через неплотно занавешенное окно виднелся край серого неба.

Доктор Сергей, как говорили сестры, был с самого утра занят на операции. В середине дня в палату забежал взбудораженный молоденький ординатор.

– Слушайте, к вам тут… очень просят. – Он воровато оглянулся на дверь. – Только не долго, ладно? И никому.

– Конечно. – Абрамцева улыбнулась, насколько позволяла стянутая подсохшей обезболивающей мазью кожа; в лицо будто впились тысячи иголок. – Спасибо.

Ординатор вышел. Через минуту, беспокойно озираясь, в палату зашел Белецкий. До того, как в его взгляде появилось узнавание, прошло долгих несколько секунд.

– Валя! Как ты себя чувствуешь? Если я слишком рано, то…

– Так же, как и выгляжу: отвратительно, – перебила его Абрамцева. – Но я очень рада тебя видеть, Игорь. Хотя не ожидала.

– Я тоже очень рад. – Белецкий улыбнулся с заметным облегчением и уселся на вторую, пустовавшую кровать. Белоснежный больничный халат на нем смотрелся нелепо. – П-просто я единственный, кто сейчас ничем не занят. Давыдов вчера утром улетел на другую сторону Хребта. Когда ему передали, что тебя п-перевели из реанимации, он собирался срочно вернуться. Но я его отговорил – ему надо отоспаться: он все последние дни не вылезает из кабины. П-прости.

– Ты все правильно сделал, – сказала Абрамцева. – Спасибо. Но зачем он полез через Хребет на катере?

– Не на катере. Как только стало известно о лавине, он вывел из ангаров Волхва.

– Кречетов разрешил?

Белецкий мотнул головой.

– Когда все случилось, то есть, когда стало известно… Говорят, Слава буквально затолкал его в кабинет Смирнова, «п-поговорить». Через пять минут они вышли: Слава отправился в ангар, а Кречет – в кадры с заявлением об отставке: всю ответственность за случившееся он взял на себя. Так что на базе сейчас административный хаос. При этом командует парадом Давыдов; никто не решается ему перечить: одни боятся ответственности, другие – Давыдова. – Белецкий чуть заметно усмехнулся. – Смирнову успешно оперировали язву, но на больничном он надолго и махнул на все рукой, подписывает документы не глядя – мол, Слава, делай, что хочешь. Слава и делает: после всего у него, кажется, отказали тормоза. Если он п-продолжит в том же духе, скоро весь Дармын начнет вспоминать Дениса с теплом и любовью, как сговорчивого и дружелюбного комэска.

Абрамцева с огромным трудом сдержалась, чтобы не засмеяться.

– Так им и надо.

– Согласен. Ограничительные коды Волхву я откорректировал, – опередил Белецкий вопрос. – На сегодняшний день все в порядке. О случившемся ему известно, даже с некоторыми подробностями: Давыдов решил, что так лучше, а я п-подумал, что ему виднее: в конце концов, ему на нем летать. Раз Слава Волхву доверяет, быть посему.

– А что Волхв на все это?

– Цитирует Шекспира.

– Шекспира?..

– «У бурных чувств неистовый конец, он совпадает с мнимой их победой». – Лицо Белецкого снова исказила мимолетная усмешка – недобрая, даже хищная. – После очистки кода у старины Волхва прорезается юмор.

– Наверное, это неплохо, – после короткого раздумья сказала Абрамцева. – Рассказывай все остальное. По порядку. Я ничего не помню, кроме того, как меня засыпало и я отключилась, а очнулась уже здесь… До сих пор не верится, что нас не сбросило вниз. Никогда не думала, что на Бараньей гряде возможна такая лавина.

– Масса и скорость были чудовищные: почти втрое больше предсказанного максимума; но, на наше счастье, она потеряла половину силы в лесу. Дамба и постройки станции затормозили ее и задержали основную снежную массу и большую часть деревьев и камней. Но часть снега все-таки прошла дальше и остановилась буквально в десятке шагов от разлома. Тебе невероятно п-повезло. – На лице Белецкого проступило какое-то странное выражение. – Валя! Я никогда не стал бы спрашивать, что делал лучемет Смирнова в кармане твоей куртки: ответ слишком очевиден. Почему твой спецдатчик оказался приколот к одежде Каляева – тоже не стал бы спрашивать: ответ ясен был бы и тут. Но и то, и другое одновременно?! За датчик Ош на тебя очень зол: это могло стоить тебе жизни… едва не стоило. – Белецкий вздохнул. – Оружие снова в сейфе. Давыдов не знает – ни про лучемет, ни про датчик: не возьмусь п-предположить, что огорчило бы его больше... Я ничего ему не скажу, Ош тем более. Но объясни, бога ради, что за бардак творился у тебя голове?!

Абрамцева улыбнулась, насколько позволяли тысячи невидимых иголок, впивавшихся в лицо.

– Денис никогда не говорил тебе, что все женщины априори непоследовательны?

– В-возможно, у него была большая статистика, однако он плохо знал тебя.

– Тут ты прав.

– Так почему, Валя?

– Я не смогла сделать то, что задумала, а потом случилась катастрофа: вот и все. – Она помолчала немного. – Знаешь, Игорь, мне очень не нравится то, что Каляев вкладывает в слово «человек». Но перед Драконом все мы, прежде всего – люди… Я подумала, он не хотел бы навсегда остаться похороненным в лавине. А для меня драконова пасть – подходящее место; уж лучше черной земли на кладбище, где лежит Денис. Что с Каляевым – ему удалось выжить? – наконец, задала она вопрос, который так и не собралась с духом задать раньше.

Белецкий, опустив взгляд, покачал головой.

– Ош ан-Хоба видел, что перед катастрофой вы находились вне убежищ, и видел, где. Но сразу п-подобраться к вам мешало снежное облако. Когда оно чуть осело, Мелихов сбросил трос и высадил спасателей там, куда вас могло отнести. Каляева по твоему датчику нашли сразу и почти сразу откопали: он находился совсем близко к поверхности и не имел видимых травм. Но, когда его вытащили, он был уже мертв; спасатели не смогли его реанимировать.

– Понятно. – Абрамцева на несколько секунд закрыла глаза. – Ош… действительно не смог?

– Не смог бы при всем желании. Биоимпланты, даже самые лучшие, не рассчитаны на экстремальное охлаждение и нагрузки: вероятно, критический сбой в работе дыхательной системы произошел уже через несколько минут. Михаил задохнулся даже раньше, чем у него кончился воздух.

– Погоди, Игорь, ты о чем? – Абрамцева изумленно уставилась на него. – Какие еще биоимпланты?!

– Ты не знала? – Белецкий взглянул на нее с не меньшим удивлением. – Вы, вроде, много общались. У Каляева были искусственные легкие и трахея.

– Нет… А ты знал?

– После разоблачения Иволги я п-провожал его в медчасть и услышал через дверь. Потом не удержался, расспросил. Оказалось, он бывший химик, топливщик.

– Это он говорил.

– В лаборатории ВКС, где он служил, на экспериментальном оборудовании произошла авария с выбросом едкого пара, – сказал Белецкий. – Сотрудники пытались ликвидировать ее своими силами, но аварийные костюмы химзащиты не проверялись с должной частотой и должным образом: в том, что достался Михаилу, система фильтрации воздуха оказалась неисправна. Он получил критические ожоги дыхательных путей и легких, льготный кредит на лечение и пособие по инвалидности. После установки имплантов и двух лет реабилитации пытался вернуться на прежнее место работы наемным сотрудником, но из-за химической уязвимости биомплантов руководство не хотело с ним связываться; он просил протекции у Володина – но тот отказал, взамен предложив похлопотать о месте в техинспекции, где ему нужны были «свои» люди. «Скажу вам прямо, молодой человек – для большой науки у вас недостает способностей, в вас нет искры. А тема, которой вы намереваетесь посвятить жизнь, вы уж простите, не более перспективна, чем вы сами». – Белецкий сощурил глаза, подражая академику Володину. – «Но в технической службе найдется достойное применение вашей смекалке. Подумайте! Это нужная, ответственная работа, ее должен кто-то делать, и биография теперь у вас подходящая, она станет вашим козырем…»