Великая Ордалия (ЛП)

Келлхус не обратил на Саубона ни малейшего внимания. Утроба Колодца курилась слева, буквально в нескольких шагах. Полуденное солнце сотворило покров полупрозрачных теней, отброшенных кружащимися в высоте клубами дыма и праха.

— Что это? — спросил экзальт-генерал, зная, что, не смотря на окружающий их грохот, человек непременно его услышит. Его Господин и Пророк взглянул на него с полностью отсутствующим — и потому пугающим — выражением.

Минули три сердцебиения.

— Инхоройская вещь, — всё тем же чудесным, проскальзывающим сквозь любой шум голосом произнес наконец Келлхус, — артефакт Текне.

Саубону приходилось напоминать себе, что нужно дышать, и необходимо было дышать, чтобы суметь хоть о чём-то помыслить.

— А эти горящие письмена…о чём там говорится?

Вой Орды поглотил каждое из сказанных им слов.

Святой Аспект-Император Трех Морей отступил на один шаг, словно для того, чтобы получше разглядеть эту вещь. И хотя взгляд его оставался сосредоточенным на вместилище, Саубон знал, что в действительности он сейчас не смотрит вообще ни на что, из находящегося поблизости.

— Что не всем суждено будет спастись, — сказал Келлхус.

Страх холодным тясяченогим пауком пробежал по коже Уверовавшего короля.

— О чём ты? — спросил Саубон, слишком оцепеневший, чтобы по-настоящему изумиться.

Обрамленное львиной гривой лицо задумчиво склонилось, взгляд Аспект-Императора был сожалеющим, но жестким.

Лазоревки продолжали свои песнопения, паря над периметром древних стен и сплетая из нитей значений и смыслов сияющие, смертоносные узоры. Черные фигуры, полыхавшие сальным огнем, пятнали теперь гребни каждой из стен Даглиаш, ставшей той самой горой, защищать которую досталось Свайали  — опаснейшим из всех чародейских станов.

Его Спаситель повернулся к нему, одарив улыбкой, что сошла бы за извинение, играй они сейчас в счётные палочки.

— О том, что это, пожалуй, к лучшему.

Келлхус бросил взгляд на сундук и замысловатые письмена, что в очередной, последний, раз пробежали по верхней пластине. Свет вырвался из его уст, а в очах же, казалось, запылали яркие фонари.

Его крик, когда он явился, потрясал и сбивал с ног. Саубон рухнул на спину, и, вскинув руки, прикрылся от изрекавшей зловещие словеса пылающей фигуры.

— Бегиииите!

Саубон в ужасе таращил глаза. Богуяр уже поднимал его на ноги, что-то беззвучно крича. Святой Аспект-Император шагнул в пустое небо над Рибарралом, рот его казался обрамленным бородой сияющим провалом, голос его гремел из ниоткуда или, во всяком случае не из какого-либо из мест или пределов Сущего:

— Сыны человеческие, внемлите!

Перекрывая вой Орды…

— Отриньте ярость!

Заставляя её погрузиться в безмолвие.

— Бегииите!

И не было эха, ибо голос кричал в каждую душу точно в пустой карман. Саубону казалось, что он способен лишь выдыхать, и что какая-то сила вытягивает и вырывает воздух из его лёгких.

Нет, промчалась мысль.

Нити света охватили поднимающегося в небеса Анасуримбора Келлхуса, заключив его в нечто вроде клетки, прутья которой напоминали свесившиеся с его макушки паучьи лапы, а затем фигуру Аспект-Императора затянуло в ничто.

Нет…

— Тогда какое имеет значение, одобряю я твои действия или нет? Правда есть правда, вне зависимости от того, кто её высказал…

— Я прошу лишь твоего совета. Скажи, что ты видишь… И ничего больше.

— Но я вижу многое….

— Ну так скажи мне!

 — Я лишь изредка вижу проблески будущего. Сердца людей… то, чем они являются… Вот что я обычно вижу.

— Тогда скажи мне… Что ты видишь в моем сердце?

Пройас с Кайютасом и прочими спутниками мчался вдоль озарённых ярким осенним солнцем пляжей. Он попытается перехватить ушедшие далеко вперёд отряды Ордалии, размышлял экзальт-генерал, сплотить их и восстановить порядок. Но глаза его души видели одно лишь смертоубийство. Его восставшее мужское естество болело от бесконечных тычков седла во время скачки. Справа от него, теснящиеся на побережье заудуньяни тысячами карабкались вверх, обтекая словно ртуть запутанный лабиринт утёсов Олорега. Поблескивавшие пятна парящих в воздухе колдунов окружали его покатые вершины, окутанные дымным покровом Пелены. Обширные пространства  были залиты запекшейся, перемолотой тысячами сапогов темно-фиолетовой кровью, напоминавшей перезревшую, измельченную свёклу и сплошь покрывавшей перевалы на пути восходящего Воинства, засохшей пастой пятная даже склоны окружающих гор. Яростная схватка кипела, сплетаясь с головными отрядами наступающих Колонн, образуя протяженные участки беспощадного истребления, где люди ударами разящих копий и кромсающих клинков прокладывали себе путь сквозь шранчьи толпы. Из пустот, образовавшихся в море Орды в результате безумной атакой Сибавула и его кепалоров, теперь оставались видимыми лишь немногие.

На какое-то время Пройас почти поверил в то, что смотрит вниз — столь благоприятствовали подобному впечатлению круто забиравшие вверх склоны. Твердыня Даглиаш стояла на положенном ей месте, каменным наростом возвышаясь над Антарегом, макушка которого торчала за отрогами Ингола, всё также наводненными толпами шранков. Он заметил Келлхуса сияющим бриллиантом венчающего чёрную струю, извергаемую горой, и тройки Свайали, выстроившиеся вдоль виднеющихся вдалеке укреплений и изливающие на окружающие пространства Абстракции, подобные миниатюрным магическим знакам. При виде этого зрелища сердце Пройаса застучало и воображение его разыгралось, являя оку его души образы столь же яркие, как пророчество: вот он прокладывает себе путь сквозь неисчислимые множества тощих, вот взбирается по наваленным тушам на парапеты древних стен, чтобы, вскричав, воззвать к Саубону — «Видишь!»

Видишь!

Но с каждым пройденным ими локтем, казалось всё больше и больше препятствий воздвигалось на их пути. Всё ближе были чёрные скалы. Берег становился всё более каменистым и обрывистым, плавающие в прибое трупы теперь всё чаще лишь ударялись о прибрежные валуны и оставались болтаться в море. При попытке обогнуть полузатопленные ковры из шранчьих тел, его, вместе с лошадью, захлёстывали волны. По мере сужения прибрежной полосы всё больше воинов Ордалии пробирались рядом с ними прямо сквозь фиолетовые от шранчьей крови воды. Пройас рискнул проложить себе путь сквозь эти разноязыкие и разноплеменные толпы, но эта попытка едва не стоила ему жизни. Когда его лошадь, споткнувшись, сломала себе ногу, Пройас вылетел из седла, а болтавшееся из стороны в сторону копьё шедшего рядом шайгекца едва не воткнулось экзальт-генералу прямо в глаз, поранив щёку. Темные воды сомкнулись над ним, соль ущипнула губы, обожгла порез на лице. Тяжесть доспехов давила на спину, пригвоздив его к каменистому дну. Пузыри воздуха потоком струились из его рта — видимо он что-то кричал.

Затем чьи-то руки вытащили его, задыхающегося и плюющегося, на поверхность. Солнечный свет ужалил Пройаса сквозь слёзы, разорвав Мир на волокна из теней и сияния. Сквозь стекающую по его лицу отвратную жижу он увидел Келхуса и успел запаниковать ещё до того, как понял, что в действительности перед ним Кайютас — Кайютас, взирающий на запад — в сторону Антарега. Воды пенились и бултыхались от идущих вброд воинов Ордалии, и он мог видеть бесчисленные бородатые лица, повернутые в ту же сторону, в которую вглядывался и имперский принц.

Он вновь посмотрел на Кайютаса, поняв вдруг, что ранее никогда не видел на его лице ничего напоминающего страх или удивление.

До этого самого мига.

А затем он услышал это — невероятно отчётливо, учитывая стоявший вокруг оглушительный шум.

Возлюбленный некогда голос.