Сила двух начал (СИ)

Весь июнь Мэри посвятила выполнению этой задачи – Джон продвигался не очень быстро, изучая вот уже четвертый месяц Темные искусства. Вот и первого июля, во время очередной тренировки с ним, волшебница повторяла вот уже сотый раз:

— Тебе не хватает внимания и настойчивости, Джон – ведь, если бы ты был знаком с такими понятиями, то уже давно был бы Пожирателем смерти.

Джон, скрипнув зубами, вложил всю свою силу и злость в очередное проклятие – оно скользнуло к Мэри столь быстрым лучом, что волшебница еле успела отразить его, попутно разбив окно.

— А вот это уже лучше,— одобрительно произнесла Мэри,— но все равно нужно еще очень много работать.

Следующие два часа были посвящены именно этому, и пару раз защита волшебницы давала слабину – Джон, видимо, твердо решил уверить ее в том, что он способен на многое, просто не показывает этого. В результате тренировка закончилась под вечер, начавшись утром – но была столь результативной, что Мэри чувствовала лишь удовлетворение, а не усталость. Но и она появилась, стоило волшебнице на секунду опуститься на кровать.

Забыться сном ей не дал внезапно прошедший по комнате порыв ветра – недоуменно оглянувшись вокруг, Мэри увидела, что разбитое ею окно беспрепятственно позволяет начинающемуся дождю доносить сюда свои капли. Она подошла к окну, чтобы исправить эту досадную неприятность, но была вынуждена подождать – к ней сквозь дождевую завесу летела сова. Волшебница, гадая, от кого же пришло письмо, впустила сову в комнату, отвязав от ее лапки письмо. Развернула пергамент, заметив, что письмо от Кристиана, и приступила к чтению:

«Дорогая Мэри!

Так сложилось, что мне нужно уехать из страны, и чем быстрее, тем лучше. О подробностях писать некогда – сейчас мне каждая секунда дорога. Ни в коем случае не появляйся у меня дома – на крайний случай напиши письмо. Надеюсь, что у тебя все хорошо. Прости, что ничего не объясняю – со временем ты все узнаешь. Постараюсь написать тебе, как только смогу – и, может быть, тогда ты все поймешь. Прощаюсь с надеждой, что мы вскоре свидимся вновь.

С любовью, Кристиан.»

Отложив письмо слабым движением руки, Мэри неподвижным взором уставилась на стену, не видя ее. Слова Кристиана о спешке породили в ее душе тревогу – что же могло случиться, что заставило его уехать в столь спешном порядке? Видимо, он собирался наспех, как и писал письмо – почерк, всегда такой аккуратный, был до неузнаваемости неразборчивым... «Ни в коем случае не появляйся у меня дома...». Мгновенно пришедшая в голову Мэри мысль о том, что, возможно, она еще застанет Кристиана, если немедленно трансгрессирует к нему в дом, заставила ее тут же вскочить и решительно повернуться на каблуке. Обычное ощущение сдавливания, темнота... но все пошло не так, как всегда – ей что-то мешало переместиться, причиняя боль. Мэри закричала, вкладывая все силы в рывок, и, наконец, осуществив задуманное, потеряла сознание...

...Тьма вокруг Мэри рассеивалась неохотно, словно чувствуя слабость волшебницы. Постепенно зрение полностью вернулось к ней, и она смогла различить очертания предметов мебели в зале дома Кристиана. За окном царила ночь, слабо светила луна... это объясняло, почему в комнате так темно. Мэри засветила палочку, поднимаясь на ноги и осматриваясь. В комнате был привычный для волшебницы порядок, ничем не нарушенный. Но была все же одна странность – все поверхности мебели были покрыты странным налетом наподобие пыли, но угольного оттенка. Мэри не дерзнула прикоснуться к этому веществу, и обошла все остальные комнаты, внимательно глядя под ноги. Везде царил идеальный порядок, и везде была странная пыль. Понимая, что она опоздала и сделать ничего уже не сможет, волшебница подошла к входной двери, пытаясь выйти. Но не смогла — дверь не открылась ни от прикосновения, ни от отпирающего заклинания. Попытка трансгрессировать тоже ничего не дала. Вопрос, как же ей удалось трансгрессировать сюда, был заглушен чувством ужаса.

«Ловушка!— подумала Мэри в отчаянии,— об этом и хотел предупредить меня Кристиан! Что же делать?»

Этот вопрос, гудящий в голове волшебницы тревожным набатом, мгновенно придал ей небывалую активность: Мэри, мечась между комнатами, проверяла все мыслимые и немыслимые лазейки, не позволяя волне паники затопить ее сознание. Но все было тщетно: летучего пороха не было, и воспользоваться каминной сетью она не могла; все окна и двери были заперты. Создать же портал она не могла, потому что ни разу им не пользовалась, предпочитая трансгрессию.

В полной мере осознав, что выхода отсюда нет, Мэри усилием воли вернула себе спокойствие. Присев на корточки, она изучила покрывающую ночной столик в спальне черно-серую пыль. При ближайшем осмотре оказалось, что странное вещество имеет неяркий, едва уловимый блеск. Волшебница попыталась убрать пыль заклинанием, особо не надеясь на успех. Мгновение – и столик исчез, оставив слой пыли шириной в пару-тройку дюймов одиноко висеть в воздухе. Едва не упав на пол от изумления, Мэри от души порадовалась, что странная пыль не отражает заклинания, а лишь игнорирует их, пропуская через себя. Она опробовала еще несколько заклинаний, после чего уверилась в том, что пыль невозможно задеть ни одним заклинанием, и сила проклятий уходит на предметы, покрытые этой пылью. Интересно, что будет, если она прикоснется к пыли?

Задумку свою Мэри не успела воплотить в жизнь – укол боли, поразивший ее сердце, ясно сказал ей, что это так некстати пришел очередной приступ. «Все очень даже неплохо устраивается,— думала волшебница почти умиротворенно,— сейчас я умру, и после никто и никогда даже не узнает, что я побывала здесь».

Мэри думала о смерти спокойно, как о вещи остро необходимой ей сейчас. Ни одной мысли о том, что можно было бы как-то выбраться отсюда... Были лишь жестокие факты: противоядия у нее с собой нет, все попытки выбраться тщетны. Волшебница знала, что уйдет из жизни прямо сейчас – исполнит то свое заветное желание, что уже девять месяцев преследует ее. Уйдет из жизни так же, как и ее мама – после длительных мучений...

Воспоминания, нахлынувшие на Мэри внезапно, прервались новыми, более сильными уколами боли, что заставили ее стонать, лежа на полу. Мучения проходили волнами по телу, усиливалась боль... В желании сдержать рвавшиеся из груди крики, волшебница искусала себе все губы до крови – и тогда, когда ее сил уже не хватало, боль ушла целиком – так же внезапно, как и появилась.

Уже идя навстречу смерти, Мэри внезапно увидела в сознании картину из своего недавнего сна – о том, как она умирала от приступа. Вспомнились слова Хелен: «Ты должна была передать медальон»,— зазвучали они вновь в ее сознании, и она почувствовала необыкновенно сильное желание жить, такое сильное, что мысли о смерти казались теперь слабыми ручейками по сравнению с водопадом этого нового ее стремления. И медальон немедленно откликнулся на немой призыв Мэри, мгновенно ожил, своей пульсацией повторяя биение ее сердца. Мощный ток силы прошел через все существо волшебницы, возвращая ей надежду.

И в эту самую минуту Мэри всем своим телом ощутила волну всепоглощающей, адской боли, порожденной ее недугом. Она была так велика, что волшебница мгновенно забыла обо всем – что она делала до этого, о чем мечтала... Даже собственное имя – все это теперь было ничто по сравнению с огнем невиданной силы, что жадно пожирал ее тело, сжигая без остатка. Она кричала, не осознавая этого, кричала, срывая горло, вкладывая в свой дикий, абсолютно не человеческий и уже даже не звериный крик всю ту боль, что терзала ее. Но в вопле этом звучал и вызов судьбе и смерти, решимость бороться до конца... Все эти чувства словно впитал в себя медальон, раскалившись. Жар этот не обжигал Мэри, а дарил ее измученной душе те силы, что сейчас требовались ей для борьбы, одновременно приглушая и оттесняя чудовищную боль, служа щитом от нее. Вот борьба между медальоном и приступом достигла апогея, и в этот самый миг волшебница почувствовала с ужасом, что ее как будто разрезали на миллионы кусочков... Не в силах больше кричать, она скорчилась на полу в неподвижной и жуткой позе, чувствуя, что изо рта лезет пена, а из глаз потоками боли и лавы льются слезы. Судорога, пришедшая внезапно, скрутила измученное страданиями и болью тело Мэри, выгибая его до жути неестественной дугой, начались конвульсии, за которыми могла последовать лишь смерть... Все это лишило Мэри последних сил, она почувствовала, что теряет сознание, чувствуя подкатывающую все сильнее и сильнее тошноту. Тут весь дом содрогнулся как от землетрясения, неясная тень промелькнула в проеме окна, походя на силуэт птицы... Мэри не успела присмотреться лучше – она уже была в бессознательном состоянии, и не могла видеть ничего из того, что происходило дальше около нее...