Сила двух начал (СИ)

— Я не забыла свои чувства и слова, не думай,— прошипела Мэри с ненавистью,— та боль лишь притупилась, и не более того. Пребывание в темнице не заставило ее исчезнуть. А теперь, когда я вновь вижу тебя, причину моих страданий…

Она не договорила, но вложила все недосказанное в полный ненависти и отвращения взгляд.

— Ты могла предотвратить их, но, вместо этого, лишь усилила,— сказал Волан-де-Морт, в чьих глазах зародился багровый огонь злости,— мой замысел не причинил бы твоему медальону никакого вреда, и, если бы ты добровольно отдала его, получила бы через два дня.

— А вместе с ним – часть твоей души, полной тьмы,— отозвалась волшебница с ядом в голосе,— уверена, что она причинила бы моему ребенку большой вред, и вполне могла бы уничтожить его.

— Я так не думаю. Все же, медальон тебе достался не просто так.

Сказав это, Волан-де-Морт протянул Мэри тяжелый фолиант, который она раньше никогда не видела.

— Эта книга пришла тебе от некоего Кристиана Димитрова,— пояснил он, развеяв недоумение волшебницы, что заменилось на радость,— ты хотела узнать из нее кое-что важное, не так ли?

Мэри не ответила – выхватив из рук мага фолиант, она приняла сидячее положение и принялась поспешно листать его. А когда нашла родословную рода Гриффиндора, то, к своему собственному изумлению увидела в последней строчке имя своей бабушки – Магдалены Моран. Это значит, что…

— Я не меньше твоего был удивлен, узнав, что ты последняя из рода Гриффиндора,— прервал ее мысли голос Волан-де-Морта,— та единственная, что может обладать медальоном, и сумела найти его в Хогвартсе. Так что теперь я просто обязан вернуть его тебе.

Мэри радостно улыбнулась, увидев дорогой ее сердцу медальон. Он был в ее руках через секунду, и снова дарил свое тепло.

— Как давно он крестраж твоей души?— спросила волшебница, вешая его себе на шею.

— Пару недель. Кстати, не удивляйся слишком, если медальон вдруг поведет себя странно – пару раз при мне он без причины накалялся и затем резко становился холодным. Его ведь и вправду не может носить никто, кроме тебя – все те, кто был удостоен чести получить его, тут же умирали в страшных муках.

— Ты, что, использовал его как оружие?— воскликнула Мэри, сверкнув глазами,— сколько невинных жизней он погубил?

— Они были такими же невинными, как и я,— отрезал Волан-де-Морт, без колебаний встретив взгляд волшебницы,— так что нет смысла говорить, будто их убийство стало жутким преступлением – они заслужили то, что получили.

Мэри, зная, что здесь бесполезно спорить, прислушалась к себе, но недомогания, кроме еще не ушедшего до конца жара и слабости, к счастью, не почувствовала.

— Но я-то точно не буду использовать его таким образом – только по прямому назначению.

— Его прямое назначение – защищать твою дочь, а как он сможет сделать это, если этой дочери не будет?

— Тогда мне послужит на благо, и только. Ты мог и не напоминать, что детей у меня не будет,— в голосе Мэри прозвучала холодная ярость, глаза блеснули,— и все благодаря тебе.

— И ты выразишь мне благодарность в качестве мести?

Мэри подтвердила его слова мрачным кивком.

— Именно. Я не буду больше твоей любовницей. Этого мне вполне хватит. Так что можешь уже сейчас присматривать себе жертву из женщин в подземельях.

Волан-де-Морт усмехнулся так недобро, что Мэри невольно стало не по себе.

— Не будь столь наивной, Мэри – думаешь твое решение надолго? На месяц-два, максимум.

— Да неужели? Ты будто забыл тот случай с одним из моих первых учеников – когда я по твоему приказу была вынуждена убить его, и после этого и слышать не хотела о возобновлении неофициальных отношений с тобой. Ведь до той поры, когда я вновь смогла переспать с тобой, прошло шесть лет, а не пара месяцев. Так что и не надейся запудрить мне мозги – своего решения я не переменю и за десять лет.

Казалось, до Волан-де-Морта только теперь дошел весь смысл слов Мэри – перекошенное в ярости лицо со всей полнотой сказало волшебнице, что он чувствует сейчас. Но проклинать ее маг не стал – как-то сразу успокоившись, он покачал головой:

— Еще неделю назад я плюнул бы на твои слова и попытался овладеть тобою силой. Но теперь... зная твое происхождение, что ты, по сути, равна мне по чистоте крови, я просто не могу вновь применять к тебе какое-то насилие, не могу перечить твоему желанию. Пусть будет так, как ты хочешь – с сегодняшнего дня ты больше не моя любовница, и можешь спать с кем угодно. Но это не значит, что ты перестанешь быть моей правой рукой. Обучать Люциуса ты уже не будешь – он два дня назад стал Пожирателем смерти. Но будут другие ученики – и ты, передавая им свои знания, сможешь хоть как-то сгладить свою боль – я загружу тебя так, что даже во сне ты будешь думать только об уроках.

В глазах Мэри отразилось недоумение – но, тем не менее, она кивнула, показывая свою благодарность Волан-де-Морту, согласие с его словами.

— А сейчас можешь отдыхать. Потребуются не меньше двух дней, чтобы вылечить тебя полностью. А после выйдешь на службу – твое начальство знает, что ты больна,— сказал Волан-де-Морт, поднимаясь на ноги.— Так же будешь обучать очередного новичка. И, возможно, вскоре получишь задание.

Сказав, что хотел, Волан-де-Морт вышел, плотно затворив дверь за собой. А Мэри, отложив тяжелый фолиант в сторону, растянулась на кровати, в блаженстве закрыв глаза. А через несколько минут забылась сном…

====== Глава 10.Между жизнью и смертью. Хогвартс. ======

...Она шла по Безмолвному Лесу, отдыхая от дневных забот, наслаждаясь царящей здесь тишиной, в которой можно подумать о чем-нибудь наболевшем. Прогулка ее была спокойной и безмятежной, до тех пор, пока окружающую ее подобно облаку тишину не нарушил неестественный для лесных чащоб плач младенца. Короткий миг недоумения сменился разом на искру понимания – плакал ее ребенок. Мэри, чувствуя, как больно кольнуло сердце, побежала со всех ног на зов младенца, но лес, видимо, не желал, чтобы она все-таки добралась до своего ребенка – то и дело попадались коварные корни под ногами, ветки больно били по лицу... Деревья уже занимали все свободное пространство вокруг отчаянно рвущейся из их плена женщины, из помощника лес превратился в тюремщика. С силой продираясь сквозь густые заросли, Мэри едва видела силуэты окружающих ее деревьев – внезапно опустившаяся на лес ночь породила беспросветную тьму, и эта тьма завладела ее сердцем от усиливающегося плача младенца. Волшебница изранила руки до крови и чуть не врезалась в дерево, пока не вспомнила о волшебной палочке. Ослепительная вспышка сверкнула среди вековых стволов – меж деревьев появилась прогалина, прочертившая лес будто аллея. Мэри снова побежала, расчищая себе дорогу заклинаниями, когда деревья вновь преграждали ей путь. Упала, оступившись о подвернувшийся внезапно под ноги корень, и, поднявшись, уже не услышала плач младенца. Охваченная ужасным предчувствием, Мэри пробежала еще несколько шагов, и очутилась неожиданно для себя на опушке леса. Ее вид ужаснул волшебницу: голая, словно обожженная земля, а в центре – яма с узкими краями. Волшебница с опаской приблизилась к ней, держа наготове волшебную палочку. Внутри ямы было так темно, что Мэри поняла – глубина здесь порядочная. Неожиданно плач младенца донесся до волшебницы вновь, но уже из ямы. Он так поразил Мэри, что она от потрясения и ужаса выронила свою волшебную палочку – та улетела на дно ямы, сыпанув искрами. Внезапно земля содрогнулась от мощного толчка – волшебница, не удержавшись на ногах, полетела в яму. Лететь до дна ей пришлось долго, и когда Мэри все-таки приземлилась на холодную землю, то порадовалась, что чудом ничего не сломала. Вскочив на ноги, она едва увидела далеко-далеко пятно неба, немного отличающееся от стен ямы по цвету. Крик младенца раздался вновь, но уже сверху – Мэри в отчаянии попыталась подняться по земляной стене ямы, но только переломала ногти о каменную землю. О волшебной палочке, упавшей в яму раньше ее самой, она вспомнила лишь тогда, когда услышала под ногой хруст – и теперь безнадежно испорченная палочка могла сгодиться разве что на растопку камина. Вопль отчаяния прозвучал, отразившись от стен эхом, перекрыв плач младенца. Мэри упала, тьма окружила ее со всех сторон... И только боль в сердце теперь говорила ей, что она еще не мертва...