Из того ли то из города (СИ)

Спешились. Пустили коней вольно, а сами ждут. Илья булавой по ладони похлопывает, Добрыня меч проверяет, свободно ли из ножен выходит, Алешка цветок сорвал - любуется.

Вот и соглядатай показался. Сразу видно - не из наших. Борода на сторону, лупоглазый, нос картошкой. Здоровый, и, видать, не робкого десятка. Будто и нет никого перед ним, бредет, глаза в землю уткнув. Так бы и набрел, ежели б Илья не гаркнул:

- А ну, стой, вражья сила, где стоишь!..

- Так ведь он идет, не стоит, - ввернул было Алешка, но Илья уже раззадорился.

- По мне, хоть летит, а как велено, так пущай и делает.

Только соглядатай остановился, хотел его Илья для порядку булавой приветить, да Добрыня удержал.

- Это завсегда успеется. Спросим поначалу, а уж потом... того...

А сам уж и позабыл, о чем спрашивать хотели. Остальные тоже позабыли. И выходит как-то совсем уже непорядок: стоят, раскрасневшиеся, друг на друга поглядывают, а чего сказать, не знают.

- Зря ты, Добрыня, вмешался, - Илья говорит. - Сейчас бы он уже во всем повинился, наказание принял, да и пошли бы себе вечерять... А теперь чего делать прикажешь?

Нахмурился Добрыня, потянул было меч из ножен, чтоб припугнуть ворога хорошенько, а только и тот не дремал. Видит, дело худой стороной оборачивается, ухватил свою клюку наперевес, как двинет!.. У Ильи булава и выпала. Вдругорядь - Добрыня меч из руки выпустил. Алешку собрался было по макушке треснуть, ан тот увернулся, ухватился неловко за остальных, сам не ударжался, и других за собой за землю опрокинул. Не успели спохватиться, тьма их окутала. Только и увидели напоследок, как соглядатай руку к голове поднял...

Вот только колдуна заморского не хватало! Копошатся богатыри, ворочаются, встать пытаются, ан не тут-то было. Окутала их мгла, мягкая такая, даже вроде как на ощупь шершавая, и не выпускает. Люди знающие говаривали, будто супротив ворожбы заморской слово наше крепкое помогает. Кабы помогало, перевелись бы эти самые колдуны, сколько их ни есть, со всем их окаянством, ан и это не задалось. И, главное, жарко становится, пот льет ручьями, дышать тяжко. Вот ведь как довелось - не в бою смертушку принять, а от напасти чародейной. Совсем из сил выбились, попритихли. Слышат, говорит им колдун:

- Ну что, чай, утихомиились? Не станете более на странников с оружием втроем на одного набрасываться?

Так получается, будто выговаривает. Не со злобой радостной, а вроде как по-отечески, как дитятям неразумным.

Умом пораскинуть, дитяти и есть. Это ж надо такое учудить во хмелю.

- Чего уж там, - Илья бормочет. - Сымай свое заклятье чародейское. Не скоро забудется, урок твой.

- Сымай, сымай, - Алешка с Добрыней бубнят. Им тоже невмоготу.

- Ну, глядите. Коли чего не так, вдругорядь строже буду.

И вдруг - опять воля вольная. Небо чистое, трава зеленая, воздух сладостный. Вздохнули богатыри полной грудью, глянули друг на друга - стыдобища. Грязнее грязного, в трухе какой-то, овинники, да и только.

А соглядатай стоит себе спокойненько, в одной руке клюка, в другой шапка, рот до ушей.

- Не признал, чай? - Илью спрашивает.

Тот глянул, и глазам своим не верит.

- Неужто Иванище?..

- А ты думал?..

- Не я, хмель заместо меня думал, - буркнул Илья, поднимая булаву. - Чем это ты нас таким?

- Ею вот, - махнул шапкой своей Иванище.

Коли б кто другой когда рассказал - в жизнь бы не поверили. А тут чего ж, против очевидного не попрешь.

- Хоть бы вытряс поначалу, - беззлобно молвил Добрыня. - Прежде чем добрых людей позорить. Соломы припас, корове на две зимы хватит.

- Добрых?.. Уж не тех ли самых, что надо мной безобразие учинить думали?

- Над таким учинишь... - Добрыня только рукой махнул. - Пока одни думали, другой...

Да как захохочет, руки в боки. За ним - остальные. До тех пор хохотали, пока в груди не заболело.

- Ну, раз такое дело, пойдем, замиримся, - кивнул Илья на заставу.

- Некогда мне, - насупился Иванище. - В Киев поспешаю, на выручку. Осадил Киев хан Калин с войском несметным, никак там без меня не можно. Да и вам бы там быть не мешало.

Переглянулись богатыри.

- Ты это когда о Калине с войском несметным прослышал? - осторожно спросил Илья.

- Так это... надысь... Как заслышал, короткой дорогой и поспешил. Заплутал малость, это было, свернул пару раз не туда...

- Пошли, пошли, - добродушно обнял его за плечи Илья. - Никуда твой Киев от тебя не денется... И Киев, и хан твой... - Покачал головой и повторил вслед за Иванищем. - Заплутал малость...

Хоть и было их: на заставе трое да Иванище, а от молвы никуда не спрячешься. Узнал народ о случившемся, и пошла гулять песня задорная, смешливая. Не как на самом деле приключилось, ан и не совсем в сторону. Ну а уж если и в сторону, то не как Иванище заплутавший...

Только редко так случается, чтобы посмеялись, да забыли. Хоть и нет пока рати, а вести недобрые время от времени до заставы доходят.

Был у богатырей еще один побратим, Мишка Потык, тот самый, что на подмогу спешил, ан толком не успел. Потрепал слегка степняков уходящих, они его потрепали, тем и ограничилось.

Этот самый Мишка норова был больно упертого. Как в голову втемяшится, так и делает, никогда совета доброго не послушает. Что товарищ верный, что коли помимо головы дурной - золото-человек, то не отнять; но уж коли решил чего, садись в сторонке да поглядывай, куда его кривая вывезет. Ровно отрок, хоть и мало кому удалью да силушкой уступит.

О ту пору, - это еще у князя дружно жили, - не случилось в городе Добрыни, а дань собирать надобно. Илья в одну сторону отправился, Алешка - в другую, Мишка, - деваться некуда, раз под рукой оказался, - в третью. Ну вот чего там особого? Приехал, забрал готовое, в Киев отвез - и гуляй себе, дело привычное. У Ильи с Алешкой так и случилось, а Мишка...

Что он там по дороге себе навыискивал, про то отдельно рассказывать, и не один день. Иной в ливень сухим вернется, а этот в вёдро ни одной лужи не пропустит. Как только за чем едет не позабыл... И вот так случилось, что подъелся до крошки, а за целый день так ничего и не устрелил. Ну, кто Мишку на пиру видел, тот сразу поймет, каково это для молодца - ему день, что другому неделя. Решил заночевать у какой-то речки, костер развел, в воде пошарил - ни тебе раков, ни рыбы не словил, так лег.

"Лежу это я, - рассказывал, - ан не спится. Только глаза закрою, как вижу стол богатый, от яств ломящийся. Открою, все одно не легче. Воды столько выпил, раздулся, что твоя бочка, думал, поможет. Не помогло, только маеты добавилось. И тут слышу, вроде как плеск с воды доносится. Прислушался - так и есть, только темно больно, не видать, чего там. Хорошо, месяц показался, развиднелось немного. Гляжу - лебедь-птица плывет, крыльями по воде плещет. Схватил лук, натянул, а стрельнуть не могу. Будто кто веревкой опутал. А эта плещется себе, и плещется, и даже вроде как дразнится.

Сколько так простоял, не ведаю, только вижу, сложила крылышки и тихохонько так ко мне плывет. Вижу, и не лебедь это вовсе, а красная девица по воде легонько ступает. Тут меня вроде как отпустило, щелкнула тетива по запястью, лук в одной руке, стрелка в другой.

А она улыбается.

- Что ж, ты, - говорит, - Михаил, свет Иванович, никак суженую свою подстрелить решил?.. Чем же это я тебе не угодила?.. Аль собой нехороша, аль другая сердечком завладела?.."

Так было, или не так, - Мишке соврать, что забор пнуть. Вот говорят: "красиво не соврать, правды не сказать", а у Мишки получается, что ни слово - то правда, потому как начнет рассказывать, глухой уши развесит. Что вместе с данью жену молодую привез, Марьюшку, про то спору нету, а до всего остального - не дознались. Еще то правда, что походка у красавицы - чисто лебедь плывет, оттого и прозвали ее Марьюшка - Лебедь Белая. Многие на нее засматриваться начали, поначалу, пока Мишка тех, кто глаза шибко намозолил, не вразумил - нечего, мол, на чужих жен рты разевать. Доходчиво так вразумил, так, что у других враз охота глазеть пропала. Кому ж охота с мордой побитой ходить?