Из того ли то из города (СИ)

Зорко всматриваются вдаль сторожа на стенах. Не видать ли дружин на подходе? Не видать. Зато орудия осадные степняки подвезли. Башни с мостами, тараны, железом окованные, в рамах дубовых, на цепях.

Перед дворцом княжеским подводы, складывается на них все, чем богат Киев. Казна, утварь, меха... Только не утолит это алчности великого хана. Ему надобно, чтоб пред ним выи склонили, сами на себя ярмо надели.

На третий день, как обещано было, распахнулись ворота киевские, потянулись телеги к шатру великого хана. Вдоль дороги сразу лучшие воины выстроились, чтоб никто ничего ухватить не успел. Возницы понурые идут, по сторонам не смотрят. Зато по стану степному такой шум пошел, ровно буря налетела. Радуются. Велик хан Калин, велик! Без всякой битвы вон сколько урвал, каждому хоть малость, а достанется. То ли еще будет!..

Калин же едва глянул на дары богатые. Усмехнулся хищно, когда посол княжеский еще три дня срока испросил: не все собрано, не успели. Столько же привезем, а то и поболее. Про ответ не заикнулся.

Скривился великий хан презрительно, глянул, будто не человек перед ним, - собака, рукой небрежно махнул. Три дня - не три года. Подумал про себя: чем хвост по частям резать, не лучше ли разом обрубить? Время князь выиграть хочет? Надеется на что? Ничего не выждет, кроме позора.

И сам князь это понимает. Твердо решил: коли не придут дружины, сам через три дня вместо подвод воев поведет. Коли между ярмом и гибелью выбор делать приходится, так ведь тут выбора нет...

Три дня - это князю так думается.

Жил-был о ту пору в Киеве молодец один, Васькой кликали. То есть, по-настоящему его Василием Ивановичем звали, однако ж в народе иначе как Васькой-пьяницей никто н называл. Ни об родне его, ни об отчине никто ничего не ведал, и сам не рассказывал. Где жил, у кого - а где придется, там и пристраивался. Потому - силищи Васька был неимоверной, с кем угодно потягаться мог, хоть с самим Ильей Иванычем, за это и спрос на него. Где какую работенку исполнить, - завсегда пожалуйста. Характер незлобливый, покладистый, а за дело спрашивает - еду да хмельного. Хмельное и сгубило, а иначе - из первых был бы. Сокрушались об нем люди, многое за спиной говорили, а более всего - своего ума не дашь. И руки золотые, и нрав, и на лицо не крив, ан как денежка завелась, куда что подевалось. Где канава погрязней, тут и Васька. Отоспится, одежонку в Славутиче ототрет, сам поплескается, и будто не было ничего. Так и жил. Семь дён вкалывает, столько же канавы меряет, глубоки ли. Ему и великий хан под стенами нипочем. То есть, пока не оклемался. Собрался было по обычаю своему к Славутичу податься, не выпускают. С трудом, а объяснили, что к чему. Васька поначалу подумал - смеются над ним, хотел было по шее дать сгоряча, потом одумался. Забрался на стену, - не стали ему мешать, - выглянул, и впрямь войско вражеское город обложило. Он - вниз, к сторожам. Как же это, мол, до такого допустили? А так, ему в ответ, только и есть дружины, чтоб город защищать, а чтоб в открытом поле бой принять, - столько нету. Одна надежда, на подмогу скорую.

Ну, Васька еще в себя не пришел, ухватил что под руку попалось, - бревно здоровенное, их готовили, чтоб сверху на степняков кидать, на лестницы ихние, коли на стены полезут, - и к воротам. Отпирай, кричит, сейчас я их тут всех уполовиню. То есть, по пояс в землю этим самым бревном вгонять буду. Еле отговорили.

Думали, что отговорили. Бросил Васька бревно, повернулся, и поплелся себе. Глянули ему вслед, головами покачали, да и позабыли про выходку его, не до него сейчас.

А Василий, тем временем, пошел в место, одному ему известное, сдвинул камешек, что и пятерым не поднять, земельку разгреб, досочки раздвинул. Пошарил в ямке, и вынул из нее лук тугой да колчан со стрелами. Досочки обратно содвинул, земелькой присыпал, камешек двинул. Упер один конец лука в землю, пригнул рукой - ажно рука хрустнула - накинул тетиву. Тронул пальцем - запела. Кто ж ты был и есть такой, Василий-пьяница? Что с тобой приключилося? Может, когда и разведомится...

Перекинул колчан через плечо - и на стену. Не таясь идет. Сторожа только диву даются, однако ж чуют в нем что-то, дороги не заступают. Остановился супротив шатра великого хана. Далеко до него - не дострелить. Еле виден огонек костра - так, искорка малая. Ну да степняков столько набежало, хоть вслепую стрелу пускай. Мудреней не попасть.

Сначала Васька без стрелки лук натянул. Попробовал. Расправился. Уперся ногами. Лицо суровое, глаза огнем горят. Ушла первая стрелка, вторая третья... Эти, наудачу, к шатру ханскому отправил. Остальные зря не растрачивал; шептал что-то на стрелку - и отпускал в темноту, на волю вольную. От того ли, что нашептывал, от удачи ли, от умения-везения, а только ни одна мимо не пролетела.

Суматоха поднялась в стане кочевническом. Посреди ночи, и вдруг стрелки смертоносные. Забегали, заметались, вой поднялся. Кто стрелял, откуда? Ежели со стен - так далековато будет, да и не видели никого на стенах. Может, тайком кто в стан пробрался? Отвел князь дарами богатыми глаза, а сам подобрал людей нужных, заслал тайком, чтоб посреди ночи смуту затеяли. В надежде, что купятся на уловку его, поубивают друг друга в темноте? Как бы и впрямь не поубивать.

До утра, должно быть, глаз не сомкнули, насторожились. А как развиднелось, так и разобрались - со стороны Киева беда пришла. Нашелся в городе богатырь, который все это учинил. Хоть и доносили лазутчики, что прежние богатыри в опале у князя, ан и сами обманулись, и хана великого в обман ввели. Желаемое за действительное выдали.

Снова послы к князю направились. Час времени, чтобы богатыря того найти и связанного к великому хану доставить. С дарами богатыми и изъявлением покорности до веку. Если же не случится по слову ханскому, не бывать более на свете городу Киеву.

Пока послы в палатах толмачили, гридни младшие, что за дверями толклись, каждое слово друг дружке передвали. Не успели степняки до ворот добраться, в городе уже всяк знал, что ночью приключилось. По-разному говорили; иной хорохорился, что хоть и грозен враг, ан не испугались, огрызнулись, а коли сунуться посмеет, как обещается, так еще и не того отведает. Иной же вздыхал тихохонько; кабы не богатырь неведомый, так, может, и отсиделись бы, и сговорились; степняк - он на богатство падок...

Что побоище Васька-пьяница учудил, сразу известно стало. Дозорные на стене видели - они и сказали. Вот только поверить в это... Не худо б и у самого спросить. Где он, в какой канаве запрятался? А он и не прячется вовсе. Он, как услышал, о чем послы ханские толкуют, пошел к месту заветному, все, что там было, достал, облачился, как воину сподобно. Не узнать Ваську бывшего в богатыре дюжем. Направился было к палатам княжеским, да на полпути передумал, плюнул, к воротам свернул, тем, что к шатру ханскому поближе. Никто ему, как и прежде на стене, дороги заступить не посмел. Замирали люди при его приближении. Бабы лица в ладонях прятали, сквозь пальцы сомкнутые роса соленая проступала.

Отступили в сторону гридни у ворот, ни у кого рука не поднялась засовы тяжкие подвинуть. Кто видел, говорили, будто Васька засовы те ровно перышки в стороны поразметал, толкнул двери могучие, ему самому под стать, поправил щит за плечами, да и пошел себе к рати вражьей, будто на гуляночку...

...Стоит князь в палатах своих, возле окна, один-одинешенек. Никого допускать не велел. Кое-где виднеются еще зарева, скоро и они угаснут. Не стал Калин-хан полную силу показывать, так, предостерег, что ждет город, коли ворот своих не распахнет. Васька... хотя какой он Васька?.. Василий, свет... так и не сказал никто, чьих родителей сын... Недолго молодец позабавился. Поначалу, ровно в сказке: направо мечом махнет - улочка, налево - переулочек. Так ведь в сказках и враги - сказочные. Там и правда кривду завсегда одолевает. Хорошо бы и в жизни так. Только и у степняков свои богатыри имеются. Хотели числом взять, - не вышло. А на любую силу, как известно, большая ей завсегда отыщется.