Из того ли то из города (СИ)

Вооружился Илья, на стену отправился, глянуть, что да как. Народу вокруг конюшни собралось - как только друг дружку не передавили. В другое время гридни разогнали бы, а сейчас не посмели. Криком приветствовали радостным, будто уж нет врага под стенами, будто при одном имени богатыря пятками засверкал.

Не засверкал. Освирепел. Прослышали степняки, что не сгинул неприятель их главный, на стены ровно муравьи полезли. Стрелами осыпали, будто дождем, аж небо потемнело. Подволокли тараны к воротам, долбить принялись - чего там стены городские, земля до самого своего края сотрясается. И так воют, что волки на луну.

На той стене, где Илья оборону держит, там коршунам степным несладко приходится. Подтягивают ему снизу бревна на воротах, Илья их на лестницы приставные мечет. Уронит пару стволов в полтора обхвата - и нет лестницы. В других местах тяжелее. Там враг наверх взобрался, секутся люто. С одной стороны - злоба звериная, с другой - мужество отчаяния. Чья-то возьмет?

Два дня, не утихая ни на мгновение, - ночь ли, день - кипела битва. Степнякам легче; одна волны схлынет, ей другая на смену, а киевлянам туго приходится. Все, кто оружие держать может, старый и малый, живой и умирающий, все на стенах. Еще немного, и сбудется обещание Калина, только в песнях Киев и останется, коли будет, кому складывать. Не случилось. Уберегла судьба. Подоспела помощь долгожданная изнемогающему городу.

С двух сторон ударили подошедшие рати. Как сговорились Алешка с Добрыней. Так на степняков насели, им теперь не о богачестве киевском думать. Не ждали, потому и растерялись поначалу. Алешкина рать с берега, противоположного Киеву, врага погнала, очистила; Добрыня в спину ударил, мало до шатра хана великого не прорубился.

И снова: почуял хищник, коли дать слабину, уйдет добыча верная. Оклемался немного, и с новой силой насел. Еще два дня без передыху секлись, так, что по полю перед стенами ходить невозможно стало. В болото земля обратилась, кровушкою людской пропитавшись. Сдюжили, однако. Дошли вести: Мишка Потык подбирается, Самсон Самойлович рать ведет, Полкан пути отходные режет... Хорошо бы сказать: дрогнула нечисть, побежала... Нет такого. Ушли, огрызаясь, даже часть даров киевских прихватили. Раны зализывать. Их, правду сказать, и не преследовали особо. Некому преследовать. Что гридней, что горожан не ратных полегло, не счесть. А степняки, уходя, машины свои просто так не бросили; смолой облили и подожгли. Разом занялись; с тех, которые высокие, ветром в город пламя забрасывать стало, занялись избушки с теремами, еле справились.

Князь же обиду великую на хана затаил. Одной думкой живет - поквитаться. Вдруг сразу вдогонку не бросился - сначала город восстановить надобно, осмотреться насчет убытку, воздуху глотнуть. А уж потом и в гости наведаться.

Про богатырей тоже не забыл. Как народ Илью приветствовал, как Алеша с Добрыней на зов позамешкались, как снова не вняли его увещанию доброму новым обычаем жить. Пока суд да дело, чтобы вновь оплошки какой не случилось, ступайте, молодцы, на заставу от Киева дальнюю, к Степи ближнюю, стерегите супостата.

Застава... Одно название. В потемках увидишь - испугаешься. Вроде, не могла долго пустовать, а такая позабытая-позаброшенная, ровно никто никогда здесь и не бывал. Поставили, лет сто назад, и ладно. Частокол погнить местами успел, повывалиться, колья кто куда торчат, будто зубы чудища какого. Вышка не пойми как держится, наклонилась - дунь на нее, то ли свалится, то ли рассыплется, - что первей, непонятно. Навес за частоколом, лучше и вовсе не смотреть. Паук-сенокосец, да и только.

Глянули богатыри на такое жительство, руками развели. Оно, конечно, коли за чем не присматривать да не ухаживать, еще и не до такого состояния довести можно. Только ведь им здесь не ночь ночевать и не день переждать. Обустраиваться надобно. А как обустраиваться? Леса поблизости не видать, так, кустарник реденький, инструментов с собой нету. И припасов нету, и посуды. Ручеек, правда, есть. Но из него разве что напиться, ну, там, умыться, а что касается рыбы - одни лягушки.

Алешка больше прочих удивлялся, глазам не верил. Он прежде бывал на этой заставе, давненько, но бывал. Никак глазам своим поверить не может. То по солнцу обойдет, то против, все разглядывает. А чего тут разглядывать-то? Развалюх не видал? Тут не любоваться, тут рукава засучать надобно.

Поначалу все, что погнило, в кучу сволокли, - в костер сгодится. Что держалось, выровняли, прикопали, землю вокруг поплотнее прибили. Пару железяк нашли, - петли, должно быть, воротные, - ими и прикапывали. Отошли, со стороны посмотреть на дело рук своих, аж оторопь взяла. Еще страшнее стало, чем прежде было. Может, оно и к лучшему? Коли самим страшно, так врагу еще страшнее станется?

Повечеряли, ночью по очереди по сторонам посматривали, а поутру, чем свет, Алешку, как старожила местного, - один раз все-таки бывал, - послали дознавать, где чем разжиться можно. Князь, отправляя их из Киева, о том, чтобы гривен дать, позабыл совсем, - и то сказать, на степняков поистратился, - свои взяли, у кого сколько оставалось. К полудню вернулся. Котел приволок, инструмент, припасов немного. Что у него, что у Добрыни, кони - как у Ильи. Когда надо, одним скоком версту покрывает. Неблизко от заставы ихней люди живут. Оно и понятно, от Степи подальше, к Киеву поближе. Но коли нужда, наведываться можно. Лес тоже разведал. В общем, за полдня туда-сюда обернуться вполне успевается.

С инструментом дело веселей пошло. Одно плохо, не приучены кони богатырские к иной работе, кроме ратной. В телегу не впряжешь, - всю в щепу размечет. Ну, и хозяину достанется. Вот и пришлось выкручиваться. Пока Алешка на заставе сторожит да обед готовит, Илья с Добрыней в лес подаются. Найдут каждый по паре лесин, обтешут их кольями, засунут под мышки, будто копья, и в таком виде обратно подаются. Увидел бы кто, - срамота. Такие б песни народ присочинил, с заставы лучше и не показывайся. Долго ли, коротко, а и лесу натаскали, и частокол поправили, и вышку, и навес. Так обустроили заставу, лучше новой стала. С воротами повозиться пришлось, Алешка опять куда-то подавался, за петлями, но и тут обошлось.

И, как водится, порешили окончание работы отметить честь по чести. Кто предложил, и не вспомнить, так разве ж это главное? Главное, как порешили, так и сделали. Добрыня на охоту подался, сохатого припер, Алешка - за медом. Столько приволок, как только конь выдержал, даром что богатырский. Илья с Добрыней насели на него, куда столько? А тот руками разводит: пусть, говорит, лучше останется, чем не хватит. Как же, останется... Одну бочку, правда, на всякий случай закопали, а сколько там было остального, не закопанного - уж и не вспомнить, - вместе с сохатым и ухайдакали. Под разговоры, под похвальбу, не заметили как. Ну и охмелели шибко. Скучно им как-то враз на заставе показалось. Не видать нигде лютых ворогов, не с кем силушкой переведаться. Разве самим поискать?

Взобрались на коней кое-как, глядят в разные стороны, не появится ли где супротивника. А того словно бы и вовек не бывало. То как рыба на нерест прет, а то - не доглядишься. Совсем уже было собрались бросить это занятие, коль удача отвернулась, показалось вдали войско вражее, - и прямо к ним. Что прямо к ним - тут ничего удивительного нету, одна дорога, и та мимо заставы лежит. Поприпряталась, за ненадобностью, но разглядеть еще можно. Войско же, как приблизилось, сильно размером подсократилось, числом до одного. Шлепает себе по дороге, со стороны Степи, и ничего не боится. Думает, никто не догадается, что доглядатель. Ишь, и одежку себе соответствующую подобрал: лохмотья какие-то, клюку, шапку греческую. Нет, брат, шалишь, не на тех напал.

Спустились богатыри с холма на дорогу, ждут, когда подойдет. Алешка его сразу хотел стрелкой попотчевать, но Илья с Добрыней усовестили. Не ладно так-то, сказали, не спросивши, и сразу стрелкой. Пусть скажет сначала, кем и зачем послан, а уж потом... Что ж мы его, трое на одного спрашивать будем? - не унимается Алешка. Ну так спешимся, отвечают. Тогда ладно.