Три смерти и Даша (СИ)

Даша давно находилась в тяжелой депрессии. Безысходность существования угнетала ее. Ну, закончит девять классов; ну, пойдет учиться на повара и проработает всю жизнь в какой‑нибудь столовой. И всю жизнь она проведет в этом сером смердящем городе, и всегда ее будут окружать то, что надоело с рождения. Девушка понимала, что так нельзя, что она должна быть сильной. Должна? Нет, она никому ничего не должна.

Даша часто представляла себе, как приходить ночью на единственный в городе мост, становиться на перила и падает спиной вперед, раскинув руки. Представляла, как ее принимает черная тяжелая вода, как смыкается над ней, а она погружается все глубже и глубже в замедленном падении…

Красиво. Но, Даша твердо знала, что никогда этого не сделает. Ведь, пока она жива — всегда можно что‑то сделать, а после смерти делать будет уже поздно. Впрочем, Даша не считала смерть худшим исходом, но проверять свои догадки раньше времени не хотела.

Тем не менее, безысходность давила камнем на сердце, и Даше часто казалось, что она уже погружается, раскинув руки в черную тяжелую воду. Погружается уже давно. Это видение временами пугало ее, а временами — успокаивало.

Девушка медленно шла среди знакомых с детства домов. Обшарпанные, без малейшего намека на архитектурные излишества. И еще недавно ее подруга так же смотрела на эти стены, и они смотрели на нее, подавляя ее личность, уродуя душу и ломая волю.

Лейла пришла домой из школы и раздраженно бросила сумку на пол.

Дедушка что‑то делал на кухне, Лейла пошла к нему.

— Привет, дедуль. Что у нас на обед?

— Да, могла бы и сама приготовить! Я не обязан!

— С тобой все ясно. Так, не готовил бы.

— Ну, как же не приготовить для внучки. Суп с фрикадельками и компот. Все как любишь.

— Спасибо. Какой смешной фартук. Откуда он у тебя?

— Это бабушкин.

— Ясно.

В дверь постучали. Лейла открыла. На пороге стоял немощного вида старик.

— Привет, дядь Вить.

— Э — э-э…

— Лейла.

— Лейла, у тебя сигарет не будет.

— Я уже говорила, что не курю, сто раз уже.

— Ну, ты же курила.

— Курила не я, а Даша, да и она уже бросила.

— А…

— Дедушка дома. Де — ед! Иди — покорми дядю Витю.

— А покурить?

— Покурите после обеда. На улице.

Дедушка с дядей Витей гремели посудой на кухне. Лейла унесла тарелку и кружку с компотом к себе в комнату. Потом открыла доску и расставила шахматы на столе в комнате деда. После перекура старики всегда садились играть в шахматы.

Дедушке Лейлы было семьдесят четыре года. Когда‑то профессор филологических наук и гроза студентов, он сильно сдал после смерти бабушки и теперь имел мягкий, неуравновешенный характер и во всем слушался Лейлу.

Девушка принимала все важные и неважные решения, вела хозяйство и семейный бюджет. А дедушка время от времени ходил на родительские собрания, где равнодушно выслушивал все, что учителя думают о его внучке, и грозно сверкал глазами на учительниц, когда‑то бывших его студентками.

Учителя и большинство одноклассников считали Лейлу добродушной и туповатой. Такая всю жизнь проработает на заводе, ничего не добьется, но будет счастлива. Еще одна исчерпывающая характеристика.

Лейла действительно была добродушной. Не альтруистка, но всегда готовая помочь. А вот тупой она не была никогда. Воспитанная в интеллигентной семье и с детства привыкшая к хорошим книгам, она была начитанной и эрудированной. Здесь и крылся секрет ее безупречной грамотности. Вот, только обнаруживать свои знания в школе Лейла не спешила и правильно делала. Там ценились только подробные пересказы учебника. И, вообще, в школе девушка обычно была погружена в себя или в болтовню с Дашей, за это и прослыла тупой.

Лейла включила музыку — в шкафу на полке- от греха подальше (первый этаж все‑таки, обворуют еще) был спрятан дорогой музыкальный центр — подарок матери. Там же, как когда‑то у Лили, половину шкафа занимали кассеты и диски с музыкой. Мать и дочь были во многом похожи. И слушала Лейла рок, как и Лиля. Только вкусы были несколько другие. Она любила "Наутилус", "Калинов мост", "Черный кофе", "Ночных снайперов" и "Ногу свело". Даша (здесь было несколько ее дисков) слушала "Агату Кристи", "Кино", "Удо" и "Арию". Обе они любили "Рамштайн", благо немецкого они не знали и не понимали о чем песни.

Сейчас играли "Снайперы". Рок, в сознании Лейлы всегда ассоциировался со свободой, а конкретно "Снайперы" словно бы звали в путь. Лейла давно мечтала уехать куда‑нибудь подальше отсюда, но перспектива переезда к матери пугала — она действительно не хотела и не могла бросить деда и Дашу.

В дверь постучали. Лейла пошла открывать. На пороге стояла Даша с большим пакетом.

— Что, уже все прочитала? Быстро ты.

— Старалась.

— Да, ладно, могла бы и не торопиться.

— А я и не торопилась. Дашь еще чего‑нибудь почитать?

— Ну, нет, не дам. Бери, конечно.

— Я вижу — у вас гости.

— Да — дядя Витя. Он часто приходит, пора бы уже привыкнуть.

— Даша, у тебя сигаретки не будет? — высунулся из дедушкиной комнаты дядя Витя: Лейла сказала, что ты куришь.

— Я сказала, что она бросила. А ты, я так понимаю, еще не накурился.

— Нет.

— Вот, куряка. Кури дедушкины.

Когда девочки зашли в комнату Лейлы, Даша спросила: "Слушай, а сколько ему лет?"

— Кому? — не поняла Лейла.

— Дяде Вите.

— Не знаю.

— И я не знаю. Сколько себя помню — он был таким.

— Вот, и я о том же.

— Но, ведь стариком можно быть долго.

— Можно, но неохота. Лучше уж молодым побыть подольше.

— Да, ну. Ничем не лучше. Все учишься и учишься ничему, да тоскуешь от безысходности. А старикам не так уж плохо — они безмятежны, они уже отмучились.

— Да, ладно, все не так уж плохо. А, вообще, — у тебя все в порядке? Ничего не случилось? Что‑то ты грустная сегодня.

— Да, просто Вальку вспомнила и подумала, что она, наверное, сошла с ума потому, что жила здесь, тут кто угодно сойдет.

— Сколько она уже в психушке?

— Уже год.

— А ты все вспоминаешь. Ты же не виновата, что с ней такое случилось.

— Вроде — нет, но я не уверена. Мне все кажется, что я могла что‑то сделать. И сама понимаю, что вряд ли. Она сама придумала себе мир и ушла в него отсюда.

— Ну, и что? Многие так делают.

— Да, но не многие считают, что все в этом мире из‑за них и ради них.

— Ну, конечно! И так многие думают.

— Да, но не всем мерещатся заговоры против них. И голоса не все слышат.

— Что поделаешь, такова шизофрения. И не сама она это выбрала. Насколько мне известно — болезнь врожденная.

— Да, но от этого не легче ни ей, ни окружающим ее. Я случайно проходила мимо, когда ее забирали. Она увидела меня и так зло посмотрела, что до сих пор непосебе. Я больше чем уверена, что она думает, что ее забрали из‑за меня.

— Да, не переживай ты так. Она же сейчас в другом городе.

— Ну, да. Отсюда ее перевели — слишком часто сбегала. И с чего Валька вдруг мне так вспомнилась, сама не знаю. Наверное, мне просто грустно.

— Это точно.

— Надоело мне все. И впереди тоже ничего хорошего.

— Даш, но ты хоть в любовь еще веришь. Тебе есть чего ждать.

Как и все красивые девочки Лейла рано поняла, что любви нет, а если и есть, то не для нее. Кого при такой внешности заинтересует, что ты читала в переводе, а что — в оригинале.

— Уже не верю.

— Уже? Быстро ты.

— Да. Не то, чтобы очень. И смерти я давно уже не боюсь. Думаю, что это не худшее из всего, что может произойти. Иногда даже думаю — скорее бы.

— Не надо! Не говори так. А я все равно боюсь. Несмотря ни на что хочу жить.

— Счастливая…

Даша ушла поздно. Лейла с дедушкой предложили проводить ее, но она не боялась.

Лейла легла спать и заснула быстро. Спала в ту ночь она тревожно. Сквозь сон она чувствовала запах дыма. Еще ей казалось, что кто‑то зовет ее, и она металась во сне. Проснулась девушка оттого, что кто‑то громко и без звательной интонации произнес: "Лейла."