Три смерти и Даша (СИ)

Несмотря на худобу, Марина действительно хорошо владела своим телом и была стремительна в движениях.

Девушка в третий раз тяжело вздохнула. И улыбнулась. По крайней мере, Леша не жаловался. Он уже встает. Когда она приходит, они вместе гуляют по больничному двору. Парень с нетерпением ждет, когда его выпишут. Обещает показать Марине свой гараж. А Маринин брат спрашивает, куда она так часто ходит, и почему стала меньше времени уделять урокам.

Женщина в черном больше не приходила к Даше, и девушка немного успокоилась. Их район, и вправду, наверное, освоил конвейерное производство психов.

— Ну, что, Даш, — та женщина к тебе больше не приходила? — спросила как‑то Лейла.

— Нет. И не горю желанием встретиться.

— Еще бы ты горела. Все‑таки она считает себя смертью. Мне дядя Витя рассказал, будто видел, как красивая женщина в черном балахоне выходила от нас. Наверное, моего деда пугала.

— Да, ладно, может, — бывшая студентка.

— Еще лучше… А дядя Витя теперь называет деда не иначе, как старым развратником. Еще растреплет всем, и будут языками чесать.

— Ну и ладно. Мало ли, что говорят. Если еще на все внимание обращать, то просто с ума можно сойти. Слышала, что о тебе говорят?

— Нет.

— Будто бы видели, как Пашка — сатанист из твоего окна вылезал, а перед этим вы вместе колдовали, жгли костры на земле. Ну, скажи — не чушь?

— Это правда.

— Лейла?

— Только, колдовал он сам. Я не сильна в этих делах.

— И зачем он колдовал?

— Чтобы я его полюбила. Я так надеялась, что поможет…

— Ну, и.?

— Не помогло. Жаль. Я так хочу любить.

— И кто тебе мешает?

— Не "кто", а то, что любви нет.

— Нет, говоришь? Вон, Пашка как старается, а ты говоришь — нет.

— А, что, есть, что ли? Будет, как обычно "Лейла, ты такая красивая…Лейла, ты — самая лучшая." Наверное, если бы у меня не было мозгов — ни один ухажер бы не заметил.

— Почему, еще как заметил бы. Ты бы стала такая покладистая.

— Ага, щас.

— А что вы с Пашкой делали у тебя в комнате?

— Догадайся.

— Лейла. Ну, ты даешь!

— Вот именно.

— Да, он же — последний человек.

— Последний? Это здесь‑то? Здесь это трудно. Здесь все последние.

— Что это ты его защищаешь? Любишь его, что ли?

— Нет, видеть его не могу.

Паша и вправду измучил девушку своими ухаживаниями. Он подкарауливал ее в подъезде и во дворе, все время искал встречи с ней, когда встречал — истерично клялся в вечной любви, звал куда‑то, пытался что‑то дарить, писал письма с такими глупыми орфографическими ошибками, что Лейла только смеялась, не вникая в содержание. Однажды Лейле это надоело, и она дала ему отповедь жестко и жестоко, как больше никогда не делала ни до, ни после. Пашка чуть ни разрыдался, но сдержался.

— Лейла, а правда, что сатанисты проводят свои ритуалы на голой бабе, вместо алтаря? — спросила Даша.

— Не знаю, а что?

— Просто, из тебя бы получился хороший алтарь.

— Сейчас по башке получишь за такие слова.

— А что тебе не нравится?

— Не вижу ничего смешного. Хотя, думаю, что из тебя алтарь получился бы лучше — ты плоская, на тебя ставить удобно.

— Ну, спасибо.

— Да, ладно, не обижайся.

Женщина с брезгливым выражением неприятного лица в очках смотрела на девочек из окна второго этажа. "Вот, пошли две шалавы", — сказала она. Позади нее раздался тихий стон. "Заткнись!" — окрысилась женщина.

На грязной кровати в грязной комнате лежал старик. Он медленно умирал уже несколько месяцев. У него была гангрена, и в последнее время он не вставал. Он был одинок, и неприятная женщина оформила над ним опеку за право наследования трехкомнатной квартиры и делала все, чтобы скорее вступить в эти права. Старик слабел с каждым днем и не имел сил противиться.

Женщина взяла сумку и, не прощаясь, ушла, раздраженно хлопнув дверью.

Во дворе она встретила дядю Витю.

— Здравствуй, дочка.

— Какая я тебе дочка, старый хрен?!

— Нехорошо так разговаривать. А хлебушка у тебя не будет?

— Пошел к черту!

— А сигаретки?

— Я, что — неясно сказала?

— А спичек?

— Пшел вон!

— Ну, что, еще не уморила старика? — вдруг отошел от привычных тем дядя Витя.

— Отстань! Я оформила над ним опеку!

— Чтобы получить его квартиру, — развил мысль дядя Витя, — А давай лучше я над тобой опеку оформлю? — неожиданно предложил он, — А? Ведь тебе эта квартира не понадобится…

— Уйди с дороги!

Вне себя от злости женщина ушла к себе домой. Дядя Витя проводил ее полным злобы взглядом своих бесцветных глаз.

Паша лежал на диване, смотрел прямо перед собой и вспоминал последний разговор с Лейлой. Он еще пытался в чем‑то ее убедить: "Лейла, после того, что было." А она резко оборвала его: "Ничего не было. Отстань". Она еще много ему сказала, и он понял, что надеяться ему не на что.

На полу возле дивана валялось несколько пустых упаковок от таблеток, которые он только что съел.

Сейчас он уйдет туда, где его уже ждут. Ему было все равно. Было светло (три часа дня), но в углах комнаты постепенно стало темно. Там появились какие‑то неясные тени. Тени двигались, шептались мерзкими, хриплыми голосами и медленно ползли к нему. Потом от теней в углу отделился черный силуэт в свободном одеянии и стал приближаться к Паше плавной женской походкой. "Совсем, как Лейла", — подумал Паша. Женщина подошла к нему, присела рядом на диван и откинула капюшон с лица.

— Здравствуй, — сказала она.

— Здравствуй. А кто ты?

— Я — смерть.

— Почему‑то я такой тебя и представлял.

— Ты звал меня?

— Звал.

— Не люблю, когда меня зовут. Обычно, я прихожу неожиданно.

— Извини. Так получилось… А куда я сейчас отправлюсь? Я уйду к сатане?

— Очень ты ему нужен, придурок.

— Но, я так старался.

— Кому что. Большинство боится к нему попасть. А я даже не уверенна, есть ли он. Думаю, что — нет. А, вот, что ада нет — я знаю точно.

— А Бог есть?

— Не знаю, я никогда его не встречала. А, вообще — ты первый, кто меня об этом спрашивает. Обычно меня просто пугаются. А ты беседы ведешь. Ну, ладно, зачем ты звал меня? Нет, подожди, я сама угадаю. У тебя несчастная любовь?

— Да.

— И ты решил, что она стоит твоей непрожитой жизни?

— Да.

— И кто же она, можно узнать?

— Это Лейла.

— Лейла? Ах, да! Знаю ее дедушку и ее несколько раз видела. Очень умная девушка и очень красивая, почти не уступает мне. Ради нее нужно мир перевернуть, а не травиться.

— Она — красивая? — удивился Паша.

— А ты, что — не знал?

— Нет. У меня зрение — минус девять — я почти не различаю черты лица.

— Ничего себе!.. И ты хочешь сказать, что полюбил ее не за красоту?

— Нет. Просто, мне казалось, что только она сможет меня понять. А что?

— Ничего. Просто, очень редкий случай в моей практике. Понимания, конечно, ищут многие, но, чтобы — не зная о красоте. Да — а… Очень редкий случай. О такой любви многие мечтают.

Женщина взяла Пашу за руку.

— Слушай, а почему ты решил именно отравиться?

— Да, просто хотел заснуть, чтобы больше не просыпаться.

— Все, кто травится, так думают. Только они не знают, что в таких случаях умирают не от отравления, а оттого, что захлебываются собственной рвотой. Ну, что, пойдем? Разболталась я что‑то с тобой.

— Пойдем. Но, меня же не…

И тут Пашу начало рвать. Он наблюдал за этим как бы со стороны, а сам лежал на спине, раскинув руки, и ничего не мог сделать. А ему очень хотелось подняться и что‑нибудь сделать, ведь жить сейчас он хотел, как никогда. "Если я выживу." — подумал он и начал захлебываться.

Тут в комнату вошла Пашина мать — матушка Людмила. Сегодня она вернулась домой раньше, чем планировала. Увидев на полу пустые пачки, она сразу все поняла, испугалась, но не растерялась, а схватила сына за шиворот своими могучими руками (матушка была высокой и полной) и потащила в ванную. Она наклонила его над ванной и стала вызывать "скорую". Когда его увозили, он шептал: "Лейла…Лейла. Лейла!" — а мать сжала кулаки от злости. Потом он слезно умолял реаниматоров откачать его.