Холодок (СИ)

Бис-мил посмотрел на Рах-мата, выражение лица которого было таким, словно он наелся кислого, подумал о том, какую бурю вызовет внезапное решение принца среди придворных, предположил реакцию Правителя… а потом взглянул в глаза Кай-сура и твёрдо сказал:

- Да. Я согласен. И дело не в молодости и силе. Должен же быть на свете хоть один человек, который сможет держать тебя в узде и говорить правду в глаза… из любви, а не из страха.

Кай-сур заулыбался, и Бис-мил подумал, что улыбка делает лицо его принца воистину прекрасным, а его принц сказал остолбеневшему Рах-мату:

- Расскажи обо всём, что здесь произошло, Правителю. А сейчас… сейчас я хотел бы остаться наедине со своим наречённым. Иди же!

*Споры лишайников действительно употреблялись в пищу - вспомните хотя бы библейскую манну небесную.

========== Глава 50. Трое ==========

По залу прокатился восхищённый вздох. Предрассветная Тишь сначала не поняла, чем он вызван, и беспомощно оглянулась, пытаясь накинуть вуаль на лицо. Но Дин-эр не растерялся, обнял любимую и громко крикнул:

- Зеркало! Принесите зеркало!

Одна из девочек-подростков быстренько исчезла из зала и вернулась буквально через минуту уже с небольшим круглым зеркалом в руках. Она подала его Дин-эру, а тот поднёс зеркало Предрассветной Тиши:

- Посмотри, любимая! Дети Моря исцелили тебя!

Предрассветная Тишь дрожащей рукой поднесла зеркало к лицу и вскрикнула:

- Не может быть! Моё прежнее лицо! Оно вернулось!

- Ты всегда была для меня самой прекрасной, любовь моя, - сказал Дин-эр, - но теперь я рад, что твой облик больше не причиняет тебе страданий. Станешь ли ты моей супругой теперь? Позволишь ли вместе с тобой растить нашего сына?

- Да… - прошептала Предрассветная Тишь, - конечно, да.

Дальнейшее потонуло в громких радостных криках Наароджи, Дин-эр взял на руки новообретённого сына, малыш, кстати, вёл себя на удивление спокойно, не дичился, а когда оказался на руках у Дин-эра, обнял его за шею и отчётливо сказал:

- Папа!

После чего обвёл всех окружающих горделивым взглядом. Тут уж все вспомнили про нас с Антошкой и кинулись благодарить, но я вдруг почувствовал жуткое головокружение и дурноту, а глянув на ставшего лазурно-бледным Антошку, понял, что мы переборщили с отдачей силы.

Мит-каль вовремя заметил, что с нами творится что-то не то, и подхватил пошатнувшегося Антошку на руки. Меня тоже кто-то подхватил… сначала я не понял, кто, но, разглядев знакомые рыже-чёрные пряди, понял, что это расстроенный донельзя Мурик. Я хотел ему сказать, что с нами всё в порядке, просто мы немного перенапряглись, отдавая силу, но не смог даже шевельнуть губами, мир вокруг стал стремительно выцветать и блёкнуть, пока меня не окутал молочный туман.

Последней моей связной мыслью было:

«Вот недотёпы, не смогли рассчитать силу… испортили праздник…»

В молочном тумане я находился совсем недолго. Обморок перешёл в глубокий сон, и я вновь оказался в знакомом кабинете Хозяина. На этот раз Валик был уже там, и он явно был расстроен:

- Я не знаю, блядь, что делать! Мальчишке скоро исполнится восемнадцать, и он намерен требовать свою долю наследства! Я что, зря больше трёх лет потратил на эту старую калошу?

- Мог бы и поуважительнее о женщине, которая родила тебе ребёнка… - насмешливо хмыкнул Хозяин. И я понял, что на самом деле он совсем не уважает маму, просто хочет побольнее уколоть Валика. И тот заглотнул наживку, устроив настоящую истерику:

- Поуважительнее? Да она сама в меня сразу влюбилась, как кошка, чуть ли не на глазах у муженька вешаться начала! Вот, спрашивается, чего бабе не хватало? Муж богатый, умный, любит её… сын замечательный… дом – полная чаша. Да будь я на её месте, только о них бы и думал, даже не глянул бы в сторону такого, как я… Да мне её запах противен! Да я, чтобы её трахнуть, «Виагру» пить начал по вашему совету – только так и могу! Сколько мучился – и всё напрасно! Малец сейчас свою долю вытребует… Он – наследник первой очереди, у него все права! Нет, надо было мальчишку работать, а не эту кошку драную!

- Прекрати истерику, - жёстко заметил Хозяин, - если бы жена Холодова не оказалась такой блядью, что на тебя запала, всё прошло бы куда хуже… А мальчишка… Кто бы тебе дал работать пятнадцатилетнего подростка? Это сейчас он взрослый – и ведь не сидится же щенку в своём интернате… Ненавижу этих ущербных, таких, как он, добивать надо, чтобы не мучились… Нет, дорогой, это твой косяк, что мальчишка в живых остался. Твой косяк, что ты в больнице его не устранил. А сейчас он вырос… и с мозгами у него всё в порядке, хоть и ноги не ходячие. Думаешь, он тебе поверит, если ты к нему с уговорами придёшь? Да ни в жизнь.

В кабинете повисла неловкая пауза, которую, впрочем, прервал Хозяин:

- Он успел с адвокатом связаться?

- Точно так, - торопливо ответил Валик. – Через несколько дней будет наследство своё требовать. Жёнушка моя ненаглядная ездила к нему, отговорить пыталась. Вернулась вся в слезах. Дескать, не узнаю своего ласкового сыночка – такой он стал жёсткий и холодный – чисто отец.

- Ну, да, - усмехнулся Хозяин, - она сколько раз к нему за эти годы наведывалась? Два? Три? А парень молодец. Уважаю. При других обстоятельствах – пусть бы себе жил, но при этом раскладе… Сам понимаешь. Исправляй свой косяк, Валик. Исправляй, честью прошу. Не должно на свете никого из Холодовых остаться… Никого, кроме…

Но тут Хозяин осёкся, словно запретив себе говорить. Вновь повисла пауза, поскольку Хозяин мрачно молчал, а Валик, может, и спросил бы что-то – да не решался. Наконец Хозяин мотнул головой, словно отгоняя от себя неприятные воспоминания, и резко сказал Валику:

- Ты ещё здесь? Давай, иди, выполняй. И лучше, если адвокат тоже замолчит… навечно. Косяки надо исправлять, Валик… надо. Но ты не переживай. Когда твоя жёнушка всё полностью унаследует и на твоё имя перепишет – ты будешь свободен, как ветер. Я тебе даже деньжат отсыплю – гуляй, рванина! Понял?

- Понял… - еле слышно прошептал Валик и вышел, пятясь задом. А я вдруг с отчётливой ясностью понял – нет, не видать Валику свободы. Слишком уж он завяз в делах хозяина – не свободу он получит, а два метра земли в ближайшем лесочке… Но это меня не расстроило. В конце концов, человек, соблазнивший мою мать, убивший отца, а затем и меня - я не сомневался, что вторая авария тоже дело его рук, - такой человек получил бы от сообщника вполне по заслугам. Куда больше меня расстраивали два момента – судьба моей матери и сводной… нет, тут как-то по-другому говорится, но не вспомню сейчас… сестры – я понял, что после того, как Хозяин получит всё, что хочет, он и их может устранить… Что же делать? Как помочь?

И второй момент. Меня всё больше беспокоила личность Хозяина – мне казалось, что если не знаю, то когда-то видел его, и видел достаточно близко… Но память упорно не желала подсказывать ничего путного.

Между тем Хозяин вёл себя странно – он встал из кресла и несколько раз прошёл по кабинету туда-сюда – словно зверь по клетке. С мужчины, казалось, слетел весь его благоприобретённый лоск, и когда он уселся за стол и достал сигару, то целлофан с неё содрал небрежно, кончик сигары не отрезал, а откусил и выплюнул прямо на пол. Раскурив сигару, он полез в тумбу стола, где был оборудован мини-бар, достал тяжёлый квадратный стакан и бутылку дорогого коньяка, щедро плеснул коньяк в стакан, залпом выпил, налил ещё и коротко, дробно рассмеялся. А потом пропел:

- Эх, карман ты мой дырявый

На заплатанных штанах!

Так гуляй, рванина,

Ты сегодня пьяный

В лакированных туфлях!

А в голове у меня фоном зазвучало:

- Эх, карман ты мой дырявый

На заплатанных штанах!

Так гуляй, рванина,

Ты сегодня пьяный

С папиросочкой в зубах!

Откуда я знаю эту песенку? Почему мне знаком голос, который её напевает? И почему в моей памяти её поют двое, и один из них отец? Я напрягся, пытаясь поймать ускользающее воспоминание… и кабинет исчез, а я открыл глаза… и увидел узорчатый резной потолок.