Просо судьбы (СИ)

Ройчи уже начало казаться, что разговор их окончен, когда вновь послышался голос, но в этот раз тусклый и безэмоциональный.

— Сейчас, наёмник, скажу то, ради чего позвал. Всё, сказанное до этого — ерунда. Я чувствую себя должным тебе и твоим товарищам, а северные бароны, пусть и считают нас недалёкими, замшелыми консерваторами и хранителями глупых традиций, всегда стараются вернуть долг. При этом мне совсем не кажется, что я раскрою какие-то страшные тайны — наоборот, ощущаю полную правильность в том, что выскажусь. — Он поднял голову. — Всем дворянам, командирам отрядов, участвующих в зачистке столицы от мятежников, доведён список неблагонадёжных лиц, и были даны чёткие инструкции: в случае невозможности взять живыми, умертвить, — по спине Ройчи скользнул холодок — не то, чтобы он рассчитывал совсем уж не привлечь внимание определённых сил, но, в принципе, не думал, что они такие уж важные персоны, чтобы на них открывать охоту; если быть до конца честным, то он цинично рассуждал, что даже в случае окончательного проигрыша РоБерушей — вероятность такого исхода ведь существует, им ничто не помешает благополучно покинуть Агробар. Выходит, он недооценил злопамятность врагов принцесс. — И в этом списке есть команда наёмников, засветившаяся с предателем, маркизом РоПеруши. А некоторые её представители даже помогли бежать принцессе Лидии после убийства отца. — Пауза, возникшая после сказанного была заполнена этаким тренировочным фехтованием взглядов, в котором барон пытался что-то отыскать на лице наёмника, а тот, более, чем уверенный в себе, оставался невозмутим: пожелай агробарец навредить их компании, вряд ли он позвал его к себе на столь доверительную беседу. Хотя… Ройчи бросил короткий взгляд назад — нет, там всё было спокойно. РоТарий с бледной улыбкой проследил за его телодвижениями. — Убедился, что всё нормально? Теперь ещё: из-за потерь — а уруки нанесли много ударов одновременно по разным направлениям, штабом по освобождению Агробара во главе с герцогом РоСвейши принято решение убрать с западного направления заслоны, а сами ворота открыть — дабы «тёмные» беспрепятственно покинули город, — в голосе РоТария снова стали клокотать эмоции, примерно в равной пропорции горечь, презрение и бешенство. — При этом ещё почему-то остался неприкрытым находящийся чуть в стороне от движения «тёмных» и как бы на отшибе Ремесленный квартал, — опять тщательное изучение лица наёмника. — С цеховиками вообще какая-то странная история: то ли они отказались воспринимать новую власть, как легитимную, то ли укрывают дворян, неугодных новой власти, но герцог был весьма взбешён, когда граф РоМейди, имеющий какие-то свои интересы в Ремесленном квартале, осторожно предложил просто не трогать район, пока всё не успокоиться. При этом сказал — дословно: «Скверну нужно выжечь огнём!». Спорить с ним храбрецов не нашлось, — барон прикрыл глаза, устало и тяжело дыша, откинулся назад, на лбу, расчерченном прядями тёмных волос, выступила испарина.

Ройчи, честно говоря, изрядно утомлённый этим разговором — хоть и получил хорошую порцию столь важной информации для размышлений, с облегчением разогнулся, бросил взгляд по сторонам, не решаясь пока покинуть раненого — вроде всё сказано, но какой-то точки: «уходите», «до свидания», «с богом», «удачи» не было, поэтому незавершённость, повисшая в воздухе, тяготила его.

РоТарий открыл глаза, и Ройчи поразился силе и жёсткости, мелькнувших в них — не горечь, разочарование, или, в крайнем случае, боль, а именно жажда что-то довести до конца. Барон снова поманил его к себе, и Ройчи нехотя наклонился.

— Скажи, наёмник, это ведь ты был во дворце? — Ройчи несколько долгих ударов сердца молчал, потом, решившись, неторопливо моргнул. Барон продолжал сверлить его напряжённым взглядом. — А теперь просто ответь — и ничего не бойся — Лидия ведь не убивала отца?

Ройчи чуть не улыбнулся, страх — чувство сложное и посещающее всех без исключения. Но в данный момент он совершенно не опасался, хотя ситуация была непростая, и обижать — оскорблять человека, сидящего перед ним и находящегося одной ногой на том свете он не имел ни малейшего желания. Он коротко кивнул, и лицо барона расплылось, несмотря на боль, потери, вероятность скорой смерти, в облегчении.

— Я так и знал… Нас просто использовали, заманили в этот зажравшийся, сводящий с ума даже самых благоразумных, каменный мешок. И последнее, — он вцепился в плечо Ройчи, словно боясь, что тот уйдёт, не ответив, — и я вас отпущу с богом. Она жива?

— Да.

— Слава Единому… Иди, наёмник, иди, Ройчи, и пусть вам сопутствует удача. А я сообщу сказанное совету баронов…

Ройчи уходил, продолжая слышать бормотание РоТария, к которому вновь бросился лекарь. А у самого было две мысли: успеет ли барон сообщить то, что узнал. И второе: как на это отреагируют суровые северные дворяне? Не сделал ли он хуже, пойдя на поводу у эмоций и раскрывшись?

Герцог бросил поводья подбежавшему слуге, и упруго спрыгнул на мостовую. В свои пятьдесят лет он чувствовал себя полным сил. И выглядел соответствующе: моложавый, подтянутый, может, слегка суховатый — этого он добивался ежедневными тренировками с оружием и вообще активным образом жизни. Во всяком случае, у него было три любовницы, а спарринг партнёры из числа личных гвардейцев не могли похвастать лёгкими схватками с господином — РоСвейши гонял их так, что сходило семь потов. Да и целителям прибывала работка. Но на то они и воины, чтобы получать раны и терпеть боль. Герцог усмехнулся: своих людей он вышколил так, что был уверен: по первому слову любой перережет глотку себе за него.

Окинув равнодушным взглядом море людских голов, как ни как, на Барской площади особый повод — казнь благородных, а какой червь не пожелает лицезреть кончину орла? Губы РоСвейши посетила кривая ухмылка: орёл — не орёл, а человек, сейчас воющий под чуткой ладонью палача, летал высоко. И главное, он едва не опоздал на занимательнейшее зрелище. Драконьи апологеты Новой Церкви решили сыграть по своим правилам? Ничего-ничего, у него и до них дойдут руки. Будут, как шёлковые. Ишь ты, получили разрешение на создание храмовой стражи и, имеючи до трёх сотен воинов в сутанах, разбросанных по большой территории, уже мнят себя хозяевами города. А то и королевства! Это не отец Алий, который мог одним своим словом даже его, герцога, привлечь в свои ряды. Свежий Верховный кардинал Новой Церкви по слухам чрезвычайно религиозен, наделён сильным даром, строг как к пастве, так и святым отцам, но весьма падок к золоту. На этом и можно будет сыграть. А параллельно и поискать иные слабые места: женщины, мальчики, родственники, интересы, мечты. РоСвейши сильно сомневался, что человек, пробившийся в кардиналы во время церковного раскола и чуть ли не гражданской войны — приверженец аскезы.

Герцог недовольно посмотрел в прямую спину святого отца, проводившего его в зрительскую ложу — это точно один из тех дуболомов, которых кардинал Рий называл воином веры: мощное, послушное, фанатичное орудие, способное одними лишь руками оторвать голову еретику или иному неугодному.

Очередной хриплый вопль пытаемого отозвался в душе РоСвейши каким-то двойственным чувством. С одной стороны он к подобной публичности, касающейся высокородных, относился отрицательно (в данном случае, это логичная необходимость слегка отвлечь и утихомирить встревоженных горожан). С другой же, это было очень приятно — видеть, как загибается твой недруг. Со стариком РоАйци у него всегда были прохладные отношения, а после нелепой гибели старшего сына в рядовой стычке на Восточном пределе, они испортились окончательно. Возможно, и сам РоСвейши вёл себя иначе, был бы жив его первенец, его гордость и надежда, прямолинейный и открытый, с тонким чувством юмора, любимец как благородных, так и простолюдинов, идеалист, продвигавший идеи справедливости, наверняка переросшие с возрастом в нечто достойное — с него бы получился неплохой сановник, всецело преданный королевству — из-за чего специально он пошёл служить на границу с Тарией, где по тем временам именно там было напряжённей всего.