Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)

У меня сложилось впечатление, что Феодор потянул Манефу в поход для меня. То ли торговаться собирался, то ли устрашать её судьбой.

Короче: возможно существенный аргумент в достижении его цели — нагибания меня лично. И через меня — Всеволжска в целом.

Кое-что из её показаний, которые Трифа записала, на суде зачитали. Манефа несколько месяцев была прислужницей в женской части тюрьмы, устроенной Федей неподалёку от Ростова. Нагляделась там на разные… судьбы и эпизоды. Её едва слышный, полностью безэмоциональный голос, сообщающий разные подробности, коим она была вынужденной свидетельницей, и довёл Трифу до… до утраты аппетита.

Летописи сохранили слова о приколоченных к воротам живьём людях, о выжженных глазах, перебитых руках, ногах, головах… Но это всё — свидетельства о событиях «под светом солнца», в миру. То, что творилась в его застенках… Я тоже — несколько дней только сухари грыз. При всех моих цинизме, пофигизме и «нелюдскости».

Вторым свидетелем был Чимахай.

Когда он пришёл ко мне три месяца назад, я, видя его несносный характер, дал ему, со спутниками, лодку и отправил вверх по Волге на Унжу. Для ознакомления тамошних язычников с «благой вестью».

Сначала дело шло неплохо. Потом местные меря за них взялись серьёзно. Одного из монахов-бесогонов убили, другого серьёзно ранили. Там бы Чимахаю и конец пришёл. Но он случайно столкнулся со Страхилом.

Ещё одна догонялочка. Был у меня такой персонаж после «Ледового побоища». Единственный выживший целый пленный из унжамерен. Сбежал как-то, вместе с другим своеобразным персонажем, тощим как скелет Гладышем, из моего застенка.

Чимахай был в курсе этой истории с моих слов. Объяснил Страхилу попросту:

– От Зверя Лютого не бегают. Пока он сам не отпустит.

Страхил и сам кое-до чего додумался. Некоторые подробности их побега позволяли предположить участие моих людей в этом мероприятии.

Мужик озлился. Что его провели. Задумался. Обрадовался. Новым возможностям, открывающимся перед ним от явленной Воеводой Всеволжским милости.

После побега Страхил осел в своём селении на Унже. Гибель множества вождей в Бряхимовской войне и последующем походе унжамерен против мари — превратила его в лидера среди Костромской мери, а история с побегом — создала почву для приязненных отношений со мной. Что позволило чуть позднее и эту этническую группу мирно привести «под мою руку».

А тогда он помог Чимахаю, с раненым на руках и мальчишкой-картографом, перебраться со средней Унжи на Кострому. Сперва — на речку, потом и до города добраться.

* * *

Кострома — из недавней (лет 12–13) постройки крепостей Долгорукого. Небольшой, около гектара, детинец на холме у впадения речки Сулы в реку Кострому. Недалеко от впадения Костромы в Волгу. Сула и в 21 веке течёт в Костроме. В железной трубе под центром города. Понятно, что эта не та Сула, которая в «Слове о полку Игореве». А вот «основатели» крепостицы были, вероятно, из тех мест.

«— Здорово, Кострома!

— Здоровенько!

— Что вы делаете?

— А прядиво, милая, мнём

— Ну мните, мните…»

Песенка из куда более поздних времён. Но — верная извечно.

По моему суждению, «Кострома» и означает — «земля льна». Лён здесь рОстят всегда. С ещё до-славянских времён. Есть на Руси «житницы», «кузницы», «здравницы»… Здесь — «одевальница». Испокон веку.

Закручивая свою «индустриализацию», я… нет, планов ещё нет. Просто поглядываю в ту сторону. Как бы мне тот «северный шёлк» с моими прялками-самопрялками скрестить. А также — с мялками, чесалками, ткалками…

Пока слава этого городка — иная.

Сейчас в Костроме — волжский вариант Тортуги. Разбойно-торговое гнездо. Сидит княжеский наместник. Но не высовывается. Очень буйное вече. Фактически «сто первый километр» для Ярославля. Людишки оттуда, да и вообще — с Верхней Волги, с Которосли, с Неро, кто с властью не поладил, бегут сюда. Их привечают — люди нужны, с туземцами, с Костромской меря — отношения… сложные. А по Костроме идёт путь в Двинскую землю. Где — «клондайк». Я про это уже…

Формально — Ростовская епархия. Но уровень благочестия… выйди из детинца — ниже плинтуса. Да и в детинце…

* * *

Добравшись до городка, Чимахай принялся костромских строить. Учить бога любить — «правильно».

С самосохранением у него… Как у всякого истинно верующего: «С нами бог! Кто против?». «Против» были местные — убили его второго, едва начавшего выздоравливать, спутника. Самого — схватили и мордовали.

Тут к городу пришёл епископский караван. Власть переменилась, «кованные гридни» владыки малость порезвились — посады сожги нафиг. Городок прошерстили. До звонкого эха в пустых хоромах. Парочку чудаков — живьём на воротах распяли, пяток — в реке утопили, иных многих — просто и «непросто» порезали. Худоверующим — в поучение.

Феодор ожидал от спасённого им Чимахая благодарности. А тот стал обличать неправый суд и корыстолюбие епископское. Кому ж такое понравится? Лесоруба-правдопила — снова в железа. Так до Балахны и доехал.

Пару Костромских эпизодов, инкриминируемых епископу, Чимахай озвучил сам. Также, вспоминая свой постриг, приобщение к обетам иноческим, «правило трёх вин», потребовал смертной казни для Феодора. Как для «от веры христовой отступника и злодея закоренелого».

Народ… ахнул. Инок — архиерея на смерть обрекает?! По винам-то — «да», но вот по статусу… Невидано-неслыхано.

«Все равны перед судом»… Здесь такое не только не писано — и не подумано. Все равны только перед божьим судом. Да и то…

Подельники епископа вели себя по разному.

Один просто объявил, что суд не признаёт и говорить не будет. Так и просидел весь день, не отвечая на вопросы, читая себе под нос молитвы. Другой, начальник охраны, упирал на то, что только выполнял приказы епископа. Пришлось вспоминать понятие «преступный приказ». Третий рыдал и вопил. «Не виновен я! Оболгали облыжно!». Когда же было показана особая жестокость, прямой садизм, в делах его, начал безумно хохотать и грызть деревянные прутья решётки.

Я не могу судить их за дела Ростовские или Костромские. Не моя юрисдикция. Но разбор эпизодов веду: особенность русского средневекового судоговорения — рассматриваются свидетельства не только свидетелей преступления, но жизни подсудимого.

«Публикация репутации».

Феодор и его люди, по моему представлению, есть группа лиц, вступившая в преступный сговор с целью отъёма, мошенническим и насильственным способами, чужой собственности, в т. ч. и моей (государственной), в границах моей юрисдикции. Реализация этого преступного замысла привела к гибели двух и более лиц. В т. ч. гос. служащих, находившихся при исполнении служебных обязанностей.

– Смягчающие обстоятельства?

– На Феодоре божья благодать почиёт!

– Это не смягчающее, а отягчающее.

Накачавшись «благодатью», нужно сперва выжечь в себе эту сущность. А уж потом можно и живым людям глаза смолой заливать да выжигать.

«И всё хорошее в себе — поистребили». «С особым цинизмом…».

Тягостное, изнурительное занятие. Уже темнело, когда я закрыл заседание.

«Утро вечера мудренее».

Верю. Кому-то, где-то, когда-то. Мне к утру ничего нового не при-мудрилось.

Двоим из шести, за сотрудничество со следствием — каторга. Остальным…

Утром, вновь собрав заседание, я объявил вердикт:

– За многие злодейства учинённые противу Воеводы Всеволжского приговариваю шиша речного, именуемого епископом Ростовским Феодором, к смертной казни. Через отрубание головы. Машиной. Приговор привести в исполнение незамедлительно.

Народ ахнул. Народ заскулил, забурчал, засопел. Множеством разных дыхательно-шевелительных действий выказал мне свой несогласие. Волнение, смущение, изумление и… и ожидание. Ожидание невиданного зрелища.

Дважды невиданного.