Зверь Лютый. Книга 21. Понаехальцы (СИ)

Я внимательно рассматривал людей. «Моих людей». Стрелочный народ. Как легко они становятся на колени, падают ниц, отгораживаются от реальности мира привычными ритуалами молитв, поклонов, крестных знамений.

Как много ещё впереди работы…

Я чуть повернул голову к себе лицом, повторил вопрос:

– Понял? Согласен? Служить будешь?

Веки покойного, выказывая согласие, медленно стали опускаться.

Всё проходит. И остаточные электрические потенциалы в этом куске мяса, постепенно выравниваются. Мышцы расслабляются. Мировая энтропия захватывает новый кусочек мироздания.

«Летай иль ползай, конец известен:

Все в землю лягут, все прахом будет».

И ты, Феденька, тоже. Но не сразу.

Довольно улыбаясь явленной покорности, я повернул голову к зрителям.

– А Феденька-то покойный, не вовсе дурак. Знает чья власть на нём ныне.

Я встряхнул голову. В толпе завизжали. Голова от толчка вдруг снова открыла глаза. Уставилась мёртвым взглядом в народ. Распахнутыми глазами, разверстым ртом, вывалившимся, чуть ли не на локоть, красным мокрым языком.

Там снова ахнули и слитный, неразделимый, бессловный стон ужаса прокатился по площадке.

– Ну-ну, Феденька. Моих-то пугать зачем? Будет, будет у тебя и время, и повод. И приказ мой. Противу врагов моих.

Алу, совершенно потрясённый, худо соображающий, замедленным, нечётким движением протянул мне, по моему жесту, кожаный мешок.

– Алу, очнись. Развяжи завязки. Или — я сам развяжу, а ты подержишь?

Ужас, нервное отрицательное трясение головой, суетливые, бестолковые движения пальцев в попытке расшнуровать горловину мешка. Открывает, раздёргивает, подставляет мне. И сам, без моей команды или знака, опускается на колени, склоняет голову. На вытянутых руках, кончиками пальцев держит над собой этот… саквояж. Лишь бы не видеть, лишь бы не коснуться.

Что-то я тебя, половчёнок, сильно оберегаю. Сабельный удар ты уже держишь, а вот визуальный — нет. В жизни мерзости много. Ты — к встрече ещё не готов.

Ну, это дело наживное, вопрос привычки.

Привыкнешь. Приучу.

Осторожно, как дорогую изукрашенную стеклянную новогоднюю игрушку, ласково улыбаясь, опускаю голову Феди в мешок. Затягиваю шнур, довольно осматриваю толпу. Благостно, чуть-чуть, двумя пальчиками, подёргиваю, раскачиваю баул. Удовольствие моё — аж сочится. В каждой мимической мышце, в каждом движении тела.

Сейчас мурлыкать начну.

Как кот после сметаны.

Мой суд — исполнился, мой враг — сдох.

Хор-рошо.

Я не Боголюбский, чтобы петь и плясать перед иконой по случаю победы над булгарами. Но радость моя видна. Радость — от победы. От казни.

«Чтобы быть непобедимым, достаточно не сражаться, возможность победы заключена в противнике, её следует у него отобрать».

Я — победил. Я — отобрал у противника возможность его победы. Вместе с его жизнью. И — его вечной душой.

Прикольно, да? Душа… вечная, богом данная… а сидит здесь, в этом куске мяса, кости… В кожаном бауле, который я качаю на пальчике.

Запоминайте. Передавайте. Есть такая возможность. Для желающих стать моими врагами.

Вальяжно прогулялся до помоста с креслом. Не отпуская мешок из рук, поглаживая его, умильно улыбаясь, поглядел, как Ноготок притащил и поставил на колени троих оставшихся смертников.

Можно бы и этих через гильотину. Но зачем тиражировать редкое зрелище? Смазывать впечатление?

Ноготок со своей секирой — вполне успешно проведёт три декапитации.

Я махнул рукой. Три раза. Хряп, хряп, хряп.

Нуте-с. На сегодня — всё.

Что, девочка, страшно? А худо ли это? Подумай-ка сама себе: одно дело — просто мужика в постели ублажать, другое — перед повелителем мёртвых — коленки раздвинуть. Трепета больше. В коленках, в сердце. В душе. А коль душа затрепетала, так и удовольствия больше. И получила, и дала.

После этой истории у меня прозвищ прибавилось. Колдун. Всеволжский колдун, Полуночный колдун, Колдун-Воевода. Ни мои игры с «деревянным золотом», с печным хрусталём, с железом… такой славы не дали. Проняла гильотина, «ворота смерти». Вновь заставила понять — во Всеволжске не так как давеча, тута — Иначе.

Для «премьеры» сошлось вместе многое. Главное — сырьё подходящее. Епископ Ростовский. Что епископ — само по себе. И что Федя — особенно. По всей Суждальщине меня люди славословили. Тайком. Вслух сказать боялися. Молитвы за меня — шепотком по всему краю. За избавление от напасти лютой. «Демон есть сей». А я демона — победил. Да казнил. Да — мёртвого! — в холопы себе, в службу принудил.

Вот даже как? Ишь ты, забавница. Победитель демонов — тоже внушает? Трепет душевный и к удовольствию стремление.

Казнь Феодора не была концом сыска. Много интересных вещей довелось узнать нам в ходе допросов. О разных людях в Суждальском княжестве. Многие темы нуждались в дальнейшей проработке. Однако пришлось оставить эти изыскания Ноготку: из Мурома просигналили — вышли лодии Изяслава Андреевича. К вечеру будут здесь.

Две «рязаночки», полсотни гридней. Суздальские княжеские гридни — бойцы славные. «Волчары». Порвут-раскидают запросто. Но… Вы будете смеяться, но мне уже не страшно. Просто по пониманию достигнутого уровня моих вооружённых сил. Стычка с ростовскими — это показала. Куча недостатков, ошибки… были. Их исправляют и будут исправлять.

Один на один — они многих моих мечников одолеют. У меня — молодёжь, опыта — чуть. В строю — тоже порубают многих. А вот в настоящем бое на моей земле… и воде… Когда «водомерки», например, начнут лупить на «раз-и» за полверсты, когда «Белая Ласточка» пролетит мимо, обходя как стоячих, осыпая стрелами лучников, когда стрелки Любима начнут с кручи заваливать пляж… с их «возвышением с понижением». Натренировались. А уж потом-то, после прореживания, рассыпания да отстреливания, можно и своих мечников пустить. По курсу — 3 на 1.

Собравшиеся у меня в балагане вояки, быстренько сообразили план «встречи незваных гостей».

Так это у них легко, быстро. Чувствуется, что они эти вещи уже не раз продумывали, обсуждали. Молодцы! Такое взаимопонимание — радует.

И приводит меня в бешенство:

– Чарджи! Ты же не Ольбег — «Всех вырежем!». Ты думать будешь?!

Салман с Любимом просто глаза вылупили. А Чарджи завёлся:

– Я тебе голова воинского приказа! Мои дела — воинские! Только! Мне думать об ином — по чину невместно! Моё дело войско построить да ворога побить! Ты у нас самый умный, самый храбрый. Самый… короче — колдун. Ты и думай.

Мда. Инал — прав: не по делу наезжаю. Эдак скоро на людей кидаться начну, неврастеником стану. Не убью, так по-надкусываю. Две недели застенков да вчерашние казни… Но это — не основание для глупости предводителя.

– Извини, Чарджи. Ты — прав, я — нет.

Оглядел соратников.

– Все поняли об чём спор?

Нет. До остальных не дошло. Смотрят тупо.

– Вы, такие славные да храбрые, с хорошим оружием, выучкой и взаимопомощью, на нашей земле можете полсотни суздальских гридней положить. Не в лёгкую, но можете. А делать этого нельзя. Только если крайний случай. Понятно?

Любим сразу загрустил, а Салман спросил ошарашенно:

– Э… сахиби. Почему? Режем враг — хорошо. Берём хабар — хорошо. Крайний случай? Кто такой? Сильный воин? Почему не знаю?

Пришлось, тщательно выбирая слова, объяснять.

– Потому что, разгромив отряд княжича, мы получаем войну. Со всем Залесьем. И это нам… совсем нельзя. Только в самом крайнем случае.

Гадская ситуация. Я не знаю, что Андрей приказал сыну. То, что «утекло» через служанок княгини в княжьем тереме в Муроме к моим связистам… ответа не даёт.

Факеншит! Информаторы есть, а информации — нет! И на кой чёрт мы в Муром коврижки медовые посылали?! У детишек там — игрища с полюбилищем, а у меня тут… непонятище.