Гарпии визжат (СИ)

Но то пришло потом. А тогда... В городе Цанце традиционно задавали тон две гильдии, всей своей деятельностью ориентированные именно на посмертие: бальзамировщики и некроманты. Первые врачевали мёртвые тела, вторые - мёртвые души.

Тело маленькой Лулу напоминало человеческое, а вот в душе гнездились драконьи силы, потому посвящённые некроманты знали, как сильно они рискуют. И знали, что это дитя - в отличие от чисто людских - они никогда не смогут ввести в посмертие. И всё-таки, зная это, почему-то рассказывали девочке о преимуществах заведомо недостижимого ею состояния. Но зачем? Чтобы поселить в душе зависть?

Или затем, чтобы верней обманывать непосвящённых. Чтобы поменьше внимания привлекать. Желая использовать скрытую драконицу в какой-то своей игре, Гны приложил немалый воспитательский талант и старания, чтобы сделать её поведение малоотличимым от типичного для других детей аристократического сословия. И действительно, в детстве она отличалась от них очень мало, почти ничем. Почти только вечным эскортом из мёртвого слуги, да в придачу одного-двух воспитателей в некромантских фиолетовых мантиях.

Что ж, такие старания, взамен того, чтобы просто 'убить дракона' - знак известной меры доброжелательности... Искать ли в последней мысли разумную основу, или видеть одну иронию - это уже дело личного вкуса.

Как и у многих детей аристократов земли Цанц, детство Лулу почти полностью прошло в одиночестве среди взрослых мертвецов. Лишь у кого-то из маленьких отпрысков знатных фамилий в услужении бывали вороватые живые слуги, но чаще - честные и дисциплинированные слуги мёртвые. Такие не взбрыкнут, не позарятся, ведь по условиям контракта заранее предоставляли хозяевам 'призрачную шкатулку' с заключённой в неё собственной тенью. Иначе говоря, душой.

С живыми сверстниками (в детстве-то все сверстники были живыми, лишь в пору совершеннолетия их ждал главный некромантский обряд) Лулу Марципарина виделась редко. Сначала - из-за того, что имела неопределённый родовой статус: чья она дочь, некроманты держали в тайне, лишь на что-то смутно намекали. Потом - из-за того, что статус определился. Лулу думала, ей в торжественной обстановке, наконец, скажут, что дочерью она приходится некромейстеру Гны. Однако - ничего подобного! Когда назвали имя 'высокопоставленного мертвеца', предназначенного ей в родители, то как нарочно выбрали самое главное из имён города Цанц.

Умбриэль Цилиндрон, Управитель всего Цанцкого воеводства - ведь неслабо же звучит! И пусть на саму воспитанницу некромантов эта весть не произвела всеми ожидаемого впечатления, зато весь остальной город Цанц она просто-таки потрясла и сразила. Ведь Жемчужномудрый цанцкий воевода был произведён в отцы не одной Марципарины. Он приходился отцом и всему городу. За это его все любили. Ну, или обязаны были любить.

Надо сказать, что город Цанц в пору детства Марципарины ещё не удостоился войти в состав мёртвого Запорожья, но усиленно к тому готовился. Наверное, как и другие пещерные города, расположенные вдоль главной магистрали среднего мира - Большой тропы мёртвых, но всё же поболее других городов. Пусть немногим, но всё же поболее.

Управителя Цанцкого воеводства издавна обуревали честолюбивые планы. Ему хотелось быть вторым мертвецом в некрократии после самого Владыки Смерти - и это, наверное, только для начала. У себя в Цанце тщеславный Цилиндрон поставил почти точную копию Мёртвого Престола из подземных чертогов Владыки Смерти.

Как отнёсся Владыка Смерти к таким амбициям Умбриэля Цилиндрона? Наверное, неоднозначно. Зависит от того, кто таков сам Владыка Смерти, или что он такое. Если ты существо, чем-то подобное человеку, то желание другого человека на тебя походить должно быть тебе лестно. Если же его желание столь велико, что готово тебя полностью скопировать, а то и подменить - то кому такое понравится? В том и неоднозначность.

Да только подобен ли Владыка человеку хоть в чём-нибудь, это ещё вопрос. И в нём - вопреки некромантскому составу воспитателей, Марципарина Бианка так и не разобралась. По правде говоря, некроманты и сами знали о Смерти далеко не всё. И чем меньше знали, тем, как водится, больше темнили - приём строго по секрету и с самым таинственным видом.

* * *

Имена для драконов особенно важны. Для людей они, конечно, важны тоже, но не настолько. Назовёшь человека чужим именем - проживёт и под ним, даже не заметит. А драконы ради своих имён вылетают на поединки. Двоих драконов под одним именем одновременно жить не может.

Имя насыщает дракона энергией. Не само имя её источник, но помимо имени такой энергией не напитаешься. По словам сведущего в вопросе Бларпа Эйуоя, имена сродни фильтрам, через которые представители драконьей расы сообщаются с силой породившего драконов Божества.

Имена несут память рода. Нет, не так. Есть особая память имени, память долгой прерывистой линии, составленной из жизней драконов, которых звали одинаково с тобой. В эту линию включены только предки, но не все из предков, а только те, что имели назначение, сходное с твоим.

Именем дракона определяется его сила: сила воли, желания и ума, сила интуитивных озарений и крепость заклинающих слов. Нарекая имя дракону, не всякий родитель дерзает претендовать на большее. Если претендентов окажется больше одного, право носить загаданное сильное имя придётся подтверждать на поединке.

Самых сильных имён немного, сильнейшее из них - Драеладр. И Лулу Марципарина Бианка может гордиться: снесённое ею яйцо получило именно это имя ещё до появления на свет самого сына-дракона, к тому же, что важно, с полного согласия большинства драконьих родов, собравшихся на совет у драконицы-архиматери Гатаматар.

Самой Марципарины Бианки, правда, на том драконьем совете не было. Но был Бларп Эйуой, чьё драконье имя - Бларобатар - открывало ему дорогу на подобные собрания. Так вот, Эйуой сообщил, что на совете царило беспокойство. Шутка ли: умер старый Драеладр, чьё имя на протяжении многих веков удерживало мировое равновесие.

Без Драеладра кто мог поручиться за неуязвимость небес? Кто мог противостоять дальнейшей экспансии мёртвых, что Срединный мировой ярус, почитай, заполонили? Мать-драконица Гатаматар ни поручиться, ни противостоять не могла, другие драконы тоже.

Требовалось скорейшее рождение нового Драеладра, пока в созданный смертью старого разрыв между временами не хлынули полчища рукотворных существ Нижнего мира. Других драконов, готовых вылупиться, в ту пору не оказалось - только тот Драеладрик, встречи с которым ожидала Лулу. Потому его права на главное династическое имя никто не дерзнул оспаривать.

Именем дракона определяется и его слабость. Слабости у большинства драконов легко заметны: тот неумён, тот несдержан, а у этого крылья скрипят в полёте. Бывают и такие имена, чьи слабости намного сильнее весьма посредственных сил, потому их наречение нововылупленным дракончикам иначе и не объяснишь, как умственной слабостью родителей.

Слабости сильнейших драконов неявны, более того - намеренно держатся в секрете, раскрыть которые подчас позволяют лишь тексты древних мифов. Хитроумный Бларп Эйуой не зря собирает старые поверья, сказки да легенды из разных человеческих местностей. Он-то и разведал, что имя Рооретрала уязвимо для 'злобного хохота', что бы это определение ни означало, а имя Ореолора предрасполагает к 'жизни во сне'.

Так вот, имя Драеладра особенно хорошо ещё и тем, что вовсе не имеет слабости. Точнее, как замечал дотошный Бларп-Бларобатар, эта слабость до сих пор никем не разведана. А если и разведана, как замечал он позднее, пребывая уже в шутливом расположении духа, то - живых разведчиков не сохранилось. Отчего только Бларпу вздумалось на эту тему шутить?

Бианке, вот, к сожалению, не смешно. Тому есть веская причина. Пусть с именем у её Драеладрика всё сложилось благополучно, но... Не чересчур ли медленно он растёт? Если не имя, то что влияет? Если не влияет, то отчего Марципарину посещает такое тревожное чувство, будто не только её семья, но и весь мир накануне краха?