Живая статуя (СИ)

— Он хочет получить богатство и известность при королевском дворе?

Я легко, отрицательно мотнул головой.

— Он любит Эдвина, — возразил я и услышал в собственном голосе какие-то обреченные нотки. — Он полюбил дракона.

— И не он первый, — Роза многозначительно переглянулась с Винсентом, на котором лица не было. Я заметил, что его ладони сжались в кулаки.

— Он будет трупом уже скоро, каждый, кого манит драконье золото, плохо кончает, — сдержанно произнес Винсент. — Если твой живописец столкнулся с монсеньером и пошел за ним, то это значит, что он столь же порочен, как и предмет его обожания.

— Нет, Марсель не такой, — возразил я. Мне почему-то захотелось непременно его защитить. — Он никогда не был ни злым, ни корыстным, это Эдвин соблазнил его.

— И тебя тоже? — Роза изучающе посмотрела на меня. От ее лучистого взгляда, казалось, я мог бы ослепнуть, если б она смотрела на меня хоть секундой дольше. Она ждала ответа, и я отрицательно покачал головой.

— Только не меня!

— Наш стойкий, мужественный друг, — Винсент вдруг оказался рядом и, несмотря на дружелюбность тона, наградил меня сильным, болезненным хлопком по плечу. — Ты всегда будешь стоять на нашей стороне, не так ли?

— Я сам не знаю, на чьей я стороне, — сказал я, хотя и мог быть убит за это, но вместо того, что рассердиться Роза только улыбнулась.

— На стороне справедливости, — уточнила она. — Ты не входишь ни в одно общество, Батист, и рассчитываешь только на себя. Никто не поможет тебе, если ты окажешься в нужде, и на твою помощь тоже некому надеяться.

Никто? Но ведь Эдвин помог мне, отпустил меня, даже отдал свой плащ, чтобы я не замерз, точнее плащ Лорана, который каким-то чудом оказался у него. Но ведь он-то вообще был не обязан мне помогать, он ведь мой враг, а не просто незнакомый доброхот. Выходит, даже соперник поступил со мной человечней, чем поступили бы те, кого я опрометчиво посчитал своими друзьями. Роза вполне точно выразилась, на ее помощь или сочувствие надеяться я не имею права. Я и так все время опасался, что однажды она или кто-то из ее слуг поступят со мной, как с лишним свидетелем, которого давно уже пора лишить жизни. Разве можно надеяться на милосердие, если общаешься с такими созданиями?

— Я могу идти? — сухо, почти враждебно осведомился я. Мне начало претить лицемерие этих сверхъестесвенных, прожженных авантюристов с возвышенным обликом и черными сердцами. Даже если они и заметили, что мое отношение к ним в корне переменилось, то виду не подали. Вот это актеры! Куда там мне до них? Актеры на обширной сцене ночи и подступов к адским вратам.

— Конечно, — с нарочитой любезностью улыбнулась Роза. — Можешь идти, куда хочешь, мы не станем тебя задерживать.

Было ее равнодушие показным или нет, но оно все равно меня рассердило. Разве можно завлечь человека в свои сети, а потом относиться к нему, как к пустому месту?

— Ты уже не совсем человек, ты — почти колдун и… — фыркнул кто-то из сумки у меня за плечом, и со стороны вряд ли можно было расслышать, то ли кто-то пробурчал неразборчивые слова, то ли просто чихнул. Но, имея дело с теми, кто обладал сверхчеловеческим слухом, можно было не сомневаться в том, что от них не ускользнуло ни единого слога.

Теперь уже я смерил всю эту восхитительную компанию нечисти изучающим взглядом, но, по выражению их лиц, невозможно было ни о чем догадаться. Что тут скажешь? Невинные улыбки, лукавые глаза, хрупкие тонкие руки, которые могут в любой миг или грациозно взмахнуть в знак прощания, или вцепиться в горло мне и Жервезу смертельной хваткой.

Я посильнее тряхнул сумку, чтобы ее содержимое звякнуло, снова создавая какой-то неразборчивый звук. Хотя кого я хотел обмануть? Разве их можно провести тем же приемом, что и простых смертных.

Они ничего не делали, только стояли и наблюдали, как я чуть ли не силой заставил Жервеза подняться, опереться на мое плечо и попытался обойти всю троицу, как можно дальше. Всего один раз я опасливо обернулся на них.

— Только не иди слишком быстро, а то устанешь, — с плохо скрываемой насмешкой напутствовал меня Винсент. — Ведь такие, как ты, привыкли разъезжать в роскошных каретах, а тут вдруг такая напасть, приходиться топтать дорожку самому. Жаль, мой несчастный друг, что из ездока ты так быстро превратился в пешего.

— Замолчи! — даже не оборачиваясь, грубо прикрикнул я на него. Но оборачиваться было и не надо, в ответ на мое бессильное предостережение по лесу рассыпался такой долгий, громкий, злорадный смех, что, наверное, каждый маленький зверек в своей норе содрогнулся от этого непривычного, серебристого раската.

Жервез только что-то невнятно пробормотал насчет того, что не может вернуться домой, пока не выполнит условия какого-то спора, заключенного с другими деревенскими мальчишками. Сил на то, чтобы заставлять замолчать и его, у меня попросту не осталось. К чему тратить слова еще и на то, чтобы успокоить попутчика. Итак, слишком много вдохновенных речей растрачено на то, чтобы установить контакт с нечистью. И что пользы от всех тех долгих пустых бесед, во время которых я мерз на кладбище, а Роза была больше заинтересована тем, какое надгробие станет для нее лучшим постаментом, чем моими словами.

— Конечно, дома тепло и уютно, но у нас есть одна свеча и кремень, мы можем пробраться внутрь и провести там ночь…А волки? Плевать на волков, они и близко не смеют подойти к этому месту, — тихо ответил Жервез собеседнику, который, вероятно, остался в далеком прошлом, в его детстве.

— Да, там мы и проведем ночь, — поддакнул я, почуяв, что где-то рядом расположена какая-то сторожка, домик лесничего или таверна в перелеске, вообще что-то, что имеет четыре стены, крышу и вполне может послужить нам убежищем.

— А тебе не страшно? Ведь там она? — прошептал Жервез, смотря на меня затуманенными глазами, в которых не осталось и частицы его взрослого сознания. — Помнишь, ты видел ее в лесу? Раньше я тебе не верил, но теперь верю. Здесь так явно ощущается ее присутствие.

— Никого там нет, — строго оборвал я его.

— Думаешь, они все ушли на свой страшный праздник? — он вдруг коротко, глухо и совершенно бессмысленно расхохотался, как смеяться может, наверное, только умалишенный. — Знаешь, кому сегодня они оказали честь стать их трапезой? Мы, крестьяне их не устраиваем, и они пригласили детей сельского дворянина.

Он запнулся, все так же бессмысленно уставился перед собой и поднес руку ко лбу, словно желал спросить сам себя, «что за бред я несу». Его разум все еще боролся с подступившим безумием, но был недостаточно силен, чтобы противостоять роковому прикосновению царицы. Пальцы Жервеза нервно терли то место, в котором бледная рука статуи прикоснулась к его лбу, он расчесал себе кожу до крови, будто хотел и вовсе содрать ее с лица, а вместе с ней и какую-то незримую печать, которая клеймом легла на него. Но все было напрасно, кровь, горячая, алая и обжигающая, струилась по его лбу, но разум не возвращался. Жервез, как будто, все еще не мог понять, ни кто он такой, ни что здесь делает, ни в каком времени вдруг оказался, он только все сильнее расчесывал уже и так глубокие ранки, словно это могло чем-то ему помочь.

А если бы она прикоснулась к его векам, то он бы вырвал себе глаза. Мне вдруг стало жутко неприятно наблюдать за ним, и я перехватил его руку.

— Прекрати, — попытался образумить его я, но Жервез посмотрел на меня тупо и непонимающе, как будто увидел впервые.

Даже если бы сейчас силой своего зарождающегося волшебства я в мгновение ока переправил бы нас обоих в ближайший город, то до этого пытливый Жервез не стал бы меня ни о чем расспрашивать. И он бы ничуть не удивился никаким чудесам. Он бы даже не понял, что очутился в новом месте, но я удержался от искушения оказаться сейчас где-нибудь далеко от безлюдных лесных дорожек, ведь все равно где-то рядом находится жилье. Но хозяев в нем не было. Это я тоже сумел почуять на расстоянии. От жильцов это помещение было избавлено уже несколько дней назад, а каким образом я даже знать не хотел. Можно было только предположить, что с хозяевами обошлись не менее жестоко, чем с пассажирами в карете или постояльцами в гостинице, которую я застал пустой. Мне вовсе не хотелось заглядывать чуть дальше, чтобы увидеть в недалеком прошлом еще одну кровавую сцену.