Суженый смерти (СИ)

   - Все решит судьба, - сказала птица. - Я полетаю вокруг, пока все не закончится. Мало ли, вдруг передумаешь!

   Алконост улетела, а волк сел на траву. Когда злость улеглась, он понял: птица права. Что останется, если все вервольфы будут убиты? А так у него есть хотя бы цель, раз умереть не получается. Вечность долгая.

   Наступила полночь, но ворон так и не прилетел. В прибор ночного видения Арсений, наблюдавший за часовыми, четко видел то, как они меняли свой облик, корчась от боли и завывая. Все превращение заняло не больше минуты, еще в течение минуты они отходили от шока, и в полночь стражи опять вернулись к исполнению своих обязанностей, щеря зубастые пасти, и принюхиваясь к ночным запахам, изредка чихая, когда ветер доносил опьяняющий запах расцветшей сирени.

   - Ровно полночь, - голос опера выдавал напряжение.

   - Все хорошо. Если Марья обещала, она сделает, - произнес Александр. - Ворон вот-вот подлетит.

   - Сбегать бы к ней, посмотреть что случилось, - профессор тоже нервничал.

   - Не успеем. А в одиночку с другого места прорываться в атаку значит подставлять и себя и группу, - Свечкин покачал головой. - Ждем. Еще есть время.

   - Сколько на форсирование поля? - Арсений перепроверял расчехленное оружие и раздавал его соратникам.

   - Минута. Поле озимыми засеяно, видишь, не перекопано. Значит, колдобин и рытвин будет не много. Даже если навстречу вырвутся охранники, успеем. Бежим линией, на расстоянии пары метров друг от друга, - он обернулся к профессору. - Вы не быстро бегаете, будем подстраиваться под вас.

   - У меня еще есть порох в пороховницах, - грустно улыбнулся историк. - Саша. Не жди ее. Что-то пошло не так, - он покачал головой. - Не верь женщинам.

   - Своевременный совет, - Свечкин посмотрел на часы. Было две минуты первого. - Я постараюсь запомнить его на всю оставшуюся жизнь. Думаю, минут на пять, - он смахнул набежавшую слезу. Ему не было страшно. Сердце заняла боль. Предала. Она предала его. Вспомнились и ее слова: "Кто угодно может подвести". Наверное, это было предупреждение.

   - Саша... - многозначительно произнес профессор, сверяя время.

   - Погнали, - без слов понял его Александр, коротко перекрестился и ринулся в атаку.

   Их заметили почти сразу, и, сорвавшись с места, оборотни ринулись в лобовую атаку на людей. Александр смотрел на ходу, как грациозно и молниеносно стелятся в беге эти огромные монстры, как лоснится под лунным светом их шерсть и горят алым глаза. Адреналин заполнил все клеточки тела, и время плавно замедлило свое движение. Все чувства отключились, он забыл и о Марье и о Леле, он забыл даже нормально дышать. Он снова шел в атаку. В последнюю атаку. Люди не добежали даже до середины поля, когда оборотни вышли на дистанцию прицельного выстрела. Все знали, что результативно стрелять с дробовика на ходу могут только в голливудских фильмах, потому атакующие встали как вкопанные и открыли огонь. Три первых выстрела вынесли двоих оборотней, еще одного качнуло, но он устоял, видимо, задело свинцом, а не серебряной картечью. Еще три выстрела, и на этот раз все попали в цель. На ходу остался всего один, который прыгнул на профессора, едва осталось около пяти метров. Два выстрела слились в один. И дядя, и племянник попали одновременно. Тело оборотня изменило траекторию, и он упал в метре от историка, который отскочил к тому же в сторону, как черт от ладана. Расстреливали еще шевелящихся на ходу. На ходу и перезаряжали оружие. Из дверей фермы высыпало десятка три оборотней, выскочивших на выстрелы. Они в мгновение ока оценили обстановку, и бросились в бой.

   - Нам настал писец, - Арсений был на удивление спокоен для такой фразы.

   - Не ждем, стреляем, - профессор остановился. - В ноги, разлет учитывай, - сказал он Свечкину.

   Оборотни неслись стрелой, но на свое горе они не рассеялись по полю, а сгруппировались, и слаженные выстрелы трех человек наносили строю ощутимый ущерб. Конечно, о прицельной стрельбе не шло и речи, но смысл был ранить, обездвижить нападавших зверей, затормозив их атаку. Восьми миллиметровая картечь, как сказал Арсений еще в ходе подготовки к атаке, имела дальность полета в шестьсот метров, и на двухстах из них гарантированно сохраняла убойную силу. После пары залпов вервольфы поняли ошибку слитного строя, и рассыпались в стороны.

   - Вот теперь нам точно писец настал, - майор даже кивнул сам себе, подтверждая слова.

   Патрон за патроном, стреляные гильзы вылетали из ружей. Свечкин успел перезарядить двустволку всего раз, когда понял, что стремительно сокращающаяся дистанция не позволит сделать больше ни одного выстрела. Он взял ружье за ствол и встал наизготовку, намереваясь хотя бы одному противнику снести голову. Шестнадцать выстрелов наделали много бед в строю вервольфов, но осталось лежать не больше десятка. Конечно, раненых было немало, но и они неслись вперед, забыв про боль и трудности, капая на едва проросшие стебли ячменя хлопьями пены, из бешено оскаленных пастей. Разрядив помповые ружья, дядя и племянник тоже не думали их перезаряжать, откинув в сторону. Арсений достал два ножа, а профессор вытащил обрез, намереваясь использовать его в ближнем бою.

   - Ну, хоть немало с собой забрали! - Арсений светился оптимизмом.

   - Не успели... - ответил ему профессор, даже не пытаясь продолжить свою мысль.

   Свечкин молча покачал ружьем, как бейсбольной битой, готовясь расколотить его о ближайшую косматую голову. Оставались считанные шаги.

   - Подвинься, робята! - раздалось позади, и Александр от неожиданности чуть не выронил свою палицу из рук.

   Свечкин еще оборачивался, как рядом с ним снарядом пронесся плечистый мужик с толстенной рогатиной наперевес. Этот бежал первым, но не единственным. За ним следом выскочил донской бородатый казак с двумя шашками, и одетый в двойную кольчугу воин в шишаке с одноручным мечом и щитом в левой руке. Быстро перебирая ногами, несся приземистый татарин в малахае с тоненькой саблей. Широко шагая, бежал викинг с двуручным топором и круглым щитом, окованным сталью. Герои русско-турецких войн с огромными штыками на винтовках, два гусара в киверах и доломанах, может, лично видевшие Наполеона, французский дворянин в шикарном бархатном колете с тяжелой шпагой в руке. Казаки, поляки, турки, татары, варяги и скифы... У Александра рябило в глазах от нарядов предков. И мужики, славянские бородатые здоровые мужики в косоворотках, тулупах или даже с голым торсом, кто с топором, кто с вилами, кто с косой или цепом. Они пронеслись пулей, оставив в тылу оторопевших стрелков, наблюдающих как одного за другим, словно походя, они срубают бегущих оборотней. В ход шло все, от меча или копья до оглобли или плотницкого топора. Все оружие в равной степени приносило смерть. Конечно, за спинами бегущих было сложно рассмотреть тонкость техники боя, ловкость воинов или силу ударов. Главной оценкой сражения была стопроцентная результативность: до живых людей не добежал никто из обернувшихся.

   - Давай, шевелись, - крикнул Александр замершему майору и историку, и, подавая пример, сам стремглав помчался вперед, на ходу перезаряжая ружье.

   Те, видимо, не желая пропускать веселье, живо подняли брошенные ружья и так же на ходу принялись забивать патронами трубчатые магазины. Им оставалось только бежать, даже добивать никого не требовалось. Было ощущение, что по оборотням проехался грузовик, настолько все плохо выглядело вблизи. Переломанные, рубленые, иногда лишенные конечностей, те лежали на земле, и некоторые тела уже начинали принимать человеческие очертания. Как подумалось Свечкину, объятые горячкой боя, пращуры считали нужным нанести каждый по смертельному удару, и никого не смущало, что бегущим позади, живых противников просто не досталось.

   Когда люди добрались до ворот центрального здания фермы, они уже были выломаны внутрь вместе с толстенной рамой, на которой крепились. В бетонной коробке шло ожесточенное сражение, которое вскоре должно было затихнуть. На вскидку Александра, напавших было около сотни, в то время как оборонявшихся не более пяти десятков. Кто-то из оборотней горел желанием выбраться на крышу, напрочь игнорируя присутствие черепицы и досок перекрытий, но таких ловили за ноги и затягивали вниз. Иногда на задних конечностях таких любителей полюбоваться звездным небом висело сразу по четыре мужика, и лишь общими усилиями удавалось их затянуть внутрь. Вой, рычание и скулеж перемешались с боевыми криками татарина и казаков, с громким уханьем кузнеца, раз за разом обрушивающего свой молот на головы оборотней, и гиканьем гусаров. Француз не в себе орал: "Париж и Сен-Дени", а запорожец в цветастом халате с чужого плеча кричал: "Гой-да". Ферма превратилась в филиал ада.