Царь Аттолии (ЛП)

— За что арестовать? Разве у тебя есть доказательства, что это нечто большее, чем обычный спарринг?

— Позвольте мне арестовать его, и я вытащу из него доказательства клещами.

Царица покачала головой.

— Почему нет? — беспомощно спросил Телеус.

— Потому что царь не отступит, Телеус, — сказал Орнон, присоединяясь к ним. — Вы, наверное, заметили, — сказал он. — Царь скулит, жалуется и избегает малейшей ответственности. Он пользуется всеми возможными увертками, но он никогда не отступает. — Орнон пожал плечами. — Никогда.

— Он может не отступить, но он проиграет.

— О, я бы не стал ставить свои деньги на его проигрыш. Я видел, как он терпит неудачу. — Орнон бросил быстрый взгляд на царицу. — Но я никогда не видел, чтобы он проиграл в окончательном итоге. Он может затаиться, пока не настанет момент выступить вперед. Ни одна его битва не закончится, пока он не выиграет. — Орнон выразительно пожал плечами. — Он не отступит, и не поблагодарит вас за вмешательство.

Раздался крик, и они снова повернулись к сражающимся. Костис увидел, как царь отступил. Лаекдомон наносил быстрые удары мечом, вынуждая царя отступать все быстрее и быстрее. Наконец царь ответил. Мечи столкнулись с яростным треском, и один из них взлетел в воздух. Затаив дыхание, все следили, как меч развернулся в воздухе и упал на землю. Пару мгновений не было никакой возможности понять, чей меч упал. Потом двое солдат расступились, и каждый присутствующий мог увидеть, что Лаекдомон все еще вооружен.

Царь печально поднял руку. Затаив дыхание, Костис надеялся, что все это в конце концов окажется обычной тренировкой. Лаекдомон покачал головой. Евгенидис улыбнулся.

— Ваше Величество! — закричал Телеус и поднял руку, чтобы дать команду арбалетам, направленным на Лаекдомона.

Костис не видел, как они подошли, но это было очевидным решением проблемы. Царь покачал головой.

— Вы могли бы попросить пощады, Ваше Величество — презрительно предложил Лаекдомон.

— Пожалуй, нет, — ответил царь, весь в поту и тяжело дыша от усталости. — Хотя, когда закончишь, тебе придется иметь дело с царицей. Ты ведь знал об этом, когда вызывал меня, не так ли?

Лаекдомон небрежно пожал плечами. Евгенидис пожал плечами в ответ.

— В соответствии с обычаями Эддиса, я не буду просить тебя. Удар за тобой, Лаекдомон.

С улыбкой и в полнейшем спокойствии Лаекдомон поднял меч над головой царя. Кажется, закричал не один Костис, но меч так и не опустился. Без риска для своих пальцев царь перехватил клинок в воздухе и вырвал его из рук удивленного Лаекдомона. Он развернулся на своей здоровой ноге, одновременно поудобнее перехватив рукоять. Мгновением позже наступившую тишину нарушил хрип, вырвавшийся из груди Лаекдомона, когда царь со всей силы ударил его рукоятью меча под ребра.

Лаекдомон рухнул на землю, как пустой бурдюк. Царь бросил его меч рядом с ним. Деревянный клинок упал рядом с головой Лаекдомона.

— Ты забыл, — сказал царь в полнейшей тишине, — что этот меч деревянный.

Где-то в толпе несколько солдат закричали «ура», остальные гвардейцы подхватили крик. Придворные вдоль стен начали аплодировать. Оглохнуть можно, подумал Костис, оглядывая женщин, машущих шарфами, разинутые рты аристократов, смеющихся солдат.

Евгенидис не ответил. Он медленно похромал к своему деревянному мечу и неловко наклонился, чтобы поднять его. Волоча его за собой по земле, он проковылял через весь двор к царице и, когда придворные успокоились и замолчали, упал перед ней на колени и положил меч у ее ног.

— Моя царица, — сказал он.

— Мой царь, — ответила она.

Только стоявшие рядом видели, как печально он кивнул, соглашаясь с ней. Потом он поднял руку, чтобы вытереть щеку. Весь двор затаил дыхание, чтобы услышать, как царь произнес:

— А теперь я хочу получить мой завтрак.

Губы царицы дрогнули и, покачав головой, она сказала:

— Ты неисправим.

— Да, — согласился царь. — А еще у меня болит голова и мне нужна ванна.

Телеус шагнул вперед.

— Может быть, Ваше Величество пожелает посетить гвардейскую баню? Это ближе и мы будем рады принять вас там.

Царь секунду размышлял.

— Да, — сказал он. — Это было бы очень хорошо. Но сначала завтрак.

Серьезно кивнув, Телеус наклонился и протянул руку, чтобы помочь царю встать на ноги. Царица улыбнулась им обоим. Костис чувствовал, как по его лицу расползается улыбка, которую он не в силах скрыть. Он оглядел улыбающиеся лица и понял, чему все так радуются: Евгенидис был признан царем Аттолии.

Глава 16

Костис вымылся мягкой мочалкой в тепидарии и, прихрамывая, прошел в парилку. Он поднялся на верхнюю скамью и с облегчением вздохнул, опустившись на деревянные планки. Царь не пришел. Гвардейцы могли болтать о чем угодно. Костис слушал их с закрытыми глазами. Его улыбка исчезла, когда он вспомнил реакцию царя на приглашение посетить гвардейскую баню. Должно быть, ему было известно, что подобное приглашение было честью, потому что в баню допускались только гвардейцы, но Костис заметил, что царь колеблется.

Дверь открылась, и Костис, увидев царя, сопровождаемого Телеусом и лейтенантами, понял, почему. Было бы смешно прийти в парную в одежде и даже, если на то пошло, с железным крюком на манжете. Так что Евгенидис был голым, как никто другой, потому что ни один из здесь присутствовавших не сделал одежду частью своей маскировки и защиты.

Он выбирал мидийские кафтаны с длинными и широкими, как колокол, рукавами, потому что ни один воин в Аттолии, увидев мышцы запястья царя, не смог бы недооценить его физические возможности. Его второе запястье, как ни странно, оказалось узким и тонким. Костис старался не смотреть, но обнаружил, что, как дурак, пялится на шрамы царя. Длинная линия на животе все еще была красной, но были и другие знаки: рваные следы на локтях и коленях, широкие голубоватые на фоне смуглой кожи полосы на лодыжках, которые были ничем иным, как знаком оков, а так же разной длины полосы на руках и груди, и еще одна длинная на бедре. Еще царское тело украшало великое множество синяков, некоторые из которых были багровыми и фиолетовыми, а другие выцветшими и почти стершимися. Костис спросил себя, откуда они могли появиться.

Костис и охранники рядом с ним подвинулись в стороны, чтобы дать место царю и Телеусу на верхней скамье, где жар был сильнее. Когда царь шел к ним от двери, солдаты могли увидеть, что мышцы у него на ногах подергиваются от усталости, а выражение лица, когда он посмотрел вверх, можно было бы назвать обескураженным. Телеус, успевший подняться наверх, повернулся, чтобы предложить ему руку. Евгенидис принял предложенную помощь, и Телеус затащил его наверх и уложил на горячую скамью.

Царь выругался, вздохнул и расслабился. Он повернул голову в сторону Костиса и объяснил синяки, как нечто само собой разумеющееся.

— Орнон очень больно дерется своей палкой, — сказал он.

Значит, он заработал их не на тренировке, делая простые упражнения. Перемещаясь по дворцу своими тайными путями, он, вероятно, много раз встречался с послом Эддиса.

— Не заблуждайся, Костис, — сказал царь. — Простые упражнения важны для всех.

Костис в смущении отвернулся. С другого конца комнаты кто-то, посмелее Костиса, спросил:

— Это мы нанесли вам все эти раны?

Царь открыл глаза и осмотрел себя, словно видя шрамы впервые.

— Я думал, что меня кусали только собаки? Прокис, ты решил к ним присоединиться?

— Нет, Ваше Величество, — поспешно ответил Прокис, а его товарищи дружно рассмеялись.

— Боги свидетели, я не обижаюсь, — сказал царь, — даже на эти знаки вокруг моих лодыжек и запястий. Ими любезно наградил меня Его Величество Сунис. — он поднял руку, чтобы посмотреть на широкую полосу вокруг запястья. Они составляли довольно нарядный комплект, теперь, конечно, нарушенный.