Царь Аттолии (ЛП)

Он оттолкнул Костиса в сторону и пошел к ожидавшим его придворным.

Пытаясь убедить себя, что он ничего не слышал, а если и слышал, то не видел, Костис затем попытался поверить, что кроме него с царем на стене не было совершенно никого, и та туманная дымка, которая на мгновение окутала Евгенидиса, являлась просто обманом зрения.

— Я начинаю подозревать поэтов в склонности к мошенничеству, — сказал царь, опираясь на плечо Костиса. его голос почти не дрожал. — Может быть, кто-то из поэтов лгал. А может быть, это кажется только мне. Ты знаешь, что сказали боги Ибикону в ночь перед битвой при Менаре? — спросил царь. — По крайней мере, что они сказали по версии Архилоха?

— Что-то о мужестве, — машинально ответил Костис, занятый своими мыслями.

Ему очень не хотелось сейчас думать о богах. Они должны были жить в храмах, на далеких горных вершинах или плавать в облаках. Все его существо противилось идее, что один из них может вот просто так взять и заговорить у него над ухом.

Евгенидис процитировал:

— А это «К Риму»:

— А это была Мелинно.

— Я знаю, — сказал Костис. — Мой учитель однажды заставил меня вызубрить всю лирику.

— Нет, они не говорят мне: «Слава будет наградой тебе». Нет, я слышу только: «Хватит ныть» и «Иди спать». — Он фыркнул. — Я и сам должен был сообразить. Никогда не призывай их, Костис, если действительно не хочешь, чтобы они пришли.

Они подошли к кучке придворных, с нетерпением ожидавших их.

— Я считаю, что мне пора в постель, — сухо проинформировал царь своих слуг, словно ожидая их возражений, но они промолчали.

Он начал спускаться вниз по лестнице, все еще держа руку на плече Костиса, пропустив его чуть вперед и опираясь на него для равновесия. Казалось, он внезапно очень устал, и потому, не задумываясь, свернул из просторного главного зала в боковое крыло с лабиринтом узких коридоров. Придворные и охрана держались в нескольких шагах позади.

Они достигли хорошо освещенной лестницы. Царь двинулся вверх. Один из слуг поднял было руку в молчаливом протесте, но тут же уронил ее. Лестница привела их коридору, который показался Костису смутно знакомым, хотя он и не смог признать его, пока они не прошли через маленький кабинет на балкон, выходящий в большой атриум. Они уже были здесь раньше.

— Черт возьми, — сказал царь, глядя вниз.

Придворные переминались с ноги на ногу. Они уже не злорадствовали. Им даже не хотелось вспоминать, что когда-то раньше они могли стоять здесь и хихикать за спиной царя.

— Ну, на этот раз я не вернусь, — возмущенно заявил царь. — Вы можете идти длинным путем, — предложил он охране. — Мой заботливый Бог, я собираюсь прямо в постель.

Он сел на перила и рывком перекинул через них обе ноги на балку под стропилами, прежде чем кто-либо из слуг успел остановить его. Костису, который потянулся за ним слишком поздно, он сказал:

— Боишься?

— Ваше Величество, вы только что…

— Что? — нахально спросил царь.

Ничто не заставило бы Костиса произнести вслух, что царь только что почти свалился с дворцовой стены, и что Костис воочию наблюдал спасение Евгенидиса Богом воров. Царь улыбнулся:

— Проглотил язык?

— Ваше Величество, вы пьяны, — умоляющим голосом пролепетал Костис.

— Ну и что? Разве это мне мешает?

— Слышать богов и совершать невозможное? Конечно, нет. — царь смягчился: — Безопасность всего лишь иллюзия, Костис. Вор может упасть в любой момент, и однажды обязательно придет тот день, когда Бог позволит ему сделать это. Стою ли я на балке в трех этажах над землей или на лестнице в три ступени высотой, я нахожусь в руках моего Бога. Он либо сохранит мне жизнь либо нет, что здесь, что на лестнице.

Слуги предприняли бесплодную попытку подкрасться к перилам, но царь уже был вне досягаемости. Не обращая ни на кого внимания, он легко продвигался по балке, непринужденно опираясь на стропила, где они опускались достаточно низко, и поперечные фермы.

— Он сошел с ума, — пробормотал кто-то. — Это бред сумасшедшего.

Костис не был уверен в этом. Он помнил, что услышал на крыше, даже если не верил своим ушам. Даже если, проснувшись на следующий день, сочтет все случившее сном. На следующий день, подумал он, когда он уже не будет гвардейцем.

— Ваше Величество, — позвал Костис, чуть громче, чем придворные.

Царь, чуть покачиваясь, повернулся к нему. Он положил руку на наклонную балку.

— Да?

— Вы сказали, что задолжали мне что-то лучше, чем смерть от падения черепицы.

— Да?

— Могу ли я попросить вас кое о чем?

Царь сделал попытку подумать.

— Попросить ты можешь, Костис, — наконец согласился он. — Но помни, я царь, а не джинн. Я не исполняю любые желания.

— Приходите утром на тренировку с мечом.

Царь посмотрел на Костиса, прищурившись, словно его зрение внезапно ухудшилось.

— Костис? Ты догадываешься, в каком состоянии утром будет моя голова? Знаешь, что такое похмелье?

— Вы сказали, что поговорите с Телеусом завтра. Вы придете?

— Зачем? — спросил царь с внезапной подозрительностью.

— Ваша рана зажила. Вам нужно упражняться. — так как царь все еще смотрел недоверчиво, он добавил: — Потому что я прошу.

— Ладно, — наконец сказал царь. — Я приду. Ага, — пробормотал он, поворачиваясь.

Костис и придворные с колотящимся в горле сердцем наблюдали, как он проделал свой путь над атриумом. Никто не двигался и не говорил, пока царь не достиг дальней стороны и не перебрался на балкон. Костис резко повернулся к придворным.

— Это моя цена, — сказал он. — Вы приведете его утром на тренировку.

— Ты знаешь, какой он будет утром? — спросил один из них.

— Костис… мы просто не сможем…

— Сможете, — настаивал он. — Я видел, как вы таскали его по дворцу, все вы.

— Это было давно.

— Значит, просто сделайте вид, что ничего не изменилось. Приведите его утром на тренировку.

Они вздрогнули.

— Когда я предлагал назвать свою цену, я думал о серебре, — признался Иларион.

— А я нет.

— Хорошо, — капитулировали они, — но если это твоя цена, то ты тоже спятил.

Они прошли через дверь и спустились вниз по лестнице. Костис стоял на верхней площадке и смотрел как телохранители и придворные спускаются вниз. Потом он вернулся в свою комнату, немного поплутав по пути.

Утром он встал и оделся с рассветом. Он спустился в пустую столовую и отрезал себе горбушку от горячего каравая. На полигоне он появился одним из первых. Другие солдаты разогревались и болтали друг с другом. Его никто не замечал. Он бродил по плацу, стараясь не выглядеть встревоженным. Если царь не явится, ему придется тренироваться без партнера. Костис уже заметил, что никто не собирается фехтовать с ним. Выйдя на плац этим утром, он уже знал, что гордость не позволит ему уйти, хотя бы не сделав вид, что он тренировался. Про себя он молился, чтобы царь пришел.

Костис плохо спал, и несколько раз просыпался, когда ему казалось, что он снова слышит тот самый голос. В предрассветном сумраке все эта история казалась частью одного запутанного кошмара. Костис надеялся поскорее забыть о нем.

Наконец царь явился. Он пришел поздно, и его лицо все еще было опухшим ото сна, хотя полигон уже был заполнен разбившимися на пары солдатами. Они фехтовали повсюду, за исключением прямоугольника пустого пространства в центре плаца, где одиноко стоял Костис. Первым делом царь подошел к одному из фонтанов и погрузил в него голову. Потом он откинул с лица мокрые волосы, сверкающие брызги веером разлетелись в воздухе вокруг него. Затем царь направился к пустому квадрату к Костису, оставив придворных ждать у стены.