Мир, где меня ждут

— Стойте, князь! Что же вы такое делаете?! — У Когана просто в голове не укладывалось, как из-за ненависти к эльфам можно было решиться на убийство собственного сына. Аргай досадливо поморщился.

— Уйди с дороги, Коган. Не вмешивайся в дела нашей семьи. Не мешай мне, я не хочу тебя убивать.

— Да что же это происходит?! Что вы все тут творите? Вы же семья, у вас нет никого дороже друг друга! Госпожа Эджина, хоть вы что-нибудь скажите! Ведь это же ваш сын! И вы тоже готовы его убить только за то, что он имел несчастье влюбиться не в ту девушку?

Женщина только беспомощно покачала головой. Коган в совершенной растерянности от происходящего обернулся к другу.

Эджай молчал, будто эта странная сцена не имела к нему никакого отношения. Согрейн в ужасе попятился, когда его товарищ неторопливо и спокойно потянул из ножен мечи. Недобро и хищно сверкнули в кровавом свете факелов начертанные на лезвиях авалларские письмена, но даже блеск смертоносного оружия не мог сравниться с тем взглядом, который полыхнул в прищуренных глазах аваллара. Коган затряс головой. Сначала Верховный князь, а теперь еще Эд… До чего они дошли?! Неужели Эджай станет драться со своим родным отцом???

Но Эджай не переступил последнюю черту. Он медленно, словно в каком-то непонятном страшном сне подошел к стене и крест-накрест повесил на специально вбитые в нее крючья мечи. Воздух вокруг оружия сгустился, потемнел, приобрел влажный глянцевый блеск. Волшебник наложил на мечи какое-то странное заклинание, Коган не мог понять, в чём оно заключается. Для него вообще всё здесь было странным и бессмысленным. Спустя пару томительных минут свечение воздуха ослабло, цвет начал тускнеть и истаивать, будто колдовство тоже испарялось и исчезало. Но Согрейн знал, что это не так. Заклинание, напротив, набирало силу, впитывалось в мечи, сживалось с ними, вступало в свои законные права.

Эджай повернулся к отцу и заговорил, горько кривя губы.

— Насколько я понимаю, князь, отца, равно как и дома, с сегодняшнего дня у меня нет, а у вас больше нет сына. Остался только предатель и преступник, несмываемое пятно позора на вашем роду. Что ж, вышло так, что я не оправдал ваших ожиданий. — На лице молодого мага появилось какое-то странное выражение, будто перед Эджаем открылась невидимая для остальных картина, на него снизошло тайное знание. Голос волшебника зазвучал глуше и отрывистей: — Пройдет время, и здесь, в Сантане, появится тот, кто будет иметь силу и волю, чтобы принять на себя всю тяжесть власти. Он будет обладать правом. Вы узнаете, что это именно он. Многие будут пытаться заполучить мое оружие, но оно достанется лишь тому, кто его поистине достоин. Его сможет взять в руки тот, кто не будет гнаться за богатством и властью; тот, чей разум будет свободен от корыстных мыслей; чуждый жадности и самолюбия. Наступит день, когда он придет, чтобы забрать то, что принадлежит ему с рождения… — Волшебник прерывисто задышал и резко вскинул голову, муть в его глазах постепенно исчезала, взгляд прояснялся. Не тратя больше ни секунды, будто пребывание здесь стало для него неприятным тяжким наказанием, Эджай развернулся и быстро зашагал к выходу из зала, не оглянувшись на умолкших, потрясенных услышанным родителей, которые отреклись от него. Коган мысленно возблагодарил всех светлых богов за то, что они не допустили этой противоестественной схватки между отцом и сыном, сохранили обоим жизни. Уйти сейчас было бы самым разумным, да и, пожалуй, единственно верным решением. Отворились врата, послушные мысленному приказу Эджая, и Коган с удивлением понял, что они подчиняются его другу даже теперь, когда он потерял все свои права и стал изгоем в родной стране. Выходит, древнее волшебство, вне зависимости от низменных и мелочных поступков разумных созданий, признает чистую авалларскую кровь в жилах Эджая, который для родной магии остался всё тем же Д» элавар, хотя, по понятиям своих сограждан, не может более носить это прозвание. Раздался глухой звук удара, когда за спинами двух магов схлопнулись тяжелые створки, и Согрейн с болью и горечью подумал, что для Эджая вместе с ними закрылась дверь в привычную жизнь, двери родного дома, ставшего в одночасье чужим и враждебным. «Вот она, плата за счастье…»

— Ну и погодка, — недовольно проворчала Сим`уна, непроизвольно кутаясь в теплую шерстяную шаль. Выглянула в окошко и потрясенно покачала головой. — Н-да, всякое бывало, но чтобы месяц стихий был таким лютым…

— Так на то он и месяц стихий, а не белых рос, к примеру, — живо откликнулась высокая светловолосая девушка лет четырнадцати по имени Корс`анна, большая любительница поболтать и посмеяться, дайте ей только волю. — В это время завсегда бывает такая непогода, что хоть голодным нарлагом вой…

— Чем язык тешить, ну-ка, давай, подкинь дров, а то так и окочуриться недолго, — раздраженно прикрикнула на дочь Симуна. Женщина несколько раз прошлась по чистенькой прибранной комнате, где каждая вещь имела строго установленное место, где ни один недоброжелатель, буде таковой нашелся, при всём желании не смог бы обнаружить ни пылинки, ни соринки. Почтенная мать семейства то и дело бралась за какой-нибудь предмет и тут же его откладывала, ее резкие беспорядочные движения выдавали крайнее волнение. Наконец Симуна в очередной раз подошла к окну — ставни уже вовсю содрогалось от нешуточных ударов стихии — и, не выдержав, воскликнула:

— Да что же это такое твориться! Отец с Тр`уром и Дв`арном уже давно должны домой вернуться! Как бы с ними какая напасть не случилась, а то на дворе будто полчища демонов носятся…

— Перестань, мама, что с ними будет! — с присущей молодым людям беспечностью отмахнулась от материнских переживаний Корсанна. — Папа с братьями переждут где-нибудь непогоду. Да и, наконец, путь до В`ергаса неблизкий, и прийти они должны никак не раньше, чем завтра к полудню. Так что не изводись и успокойся.

— Милостивая Хозяйка, как у тебя всё просто! — всплеснула руками Симуна, и излишне невозмутимой дочери наверняка пришлось бы еще долго выслушивать познавательную лекцию на предмет собственного бессердечия, если бы на общем звуковом фоне бешеного воя ветра и дребезжания ставень не раздался звук, который заставил обеих женщин растерянно переглянуться.

— Мам, ты тоже слышала этот стук?

— Неужели Харм с мальчиками вернулся? — недоуменно наморщила лоб Симуна.

— Да нет, слишком рано, чтобы это были они, — решительно покачала головой Корсанна. — Еще вечер, а они, раньше, чем к утру, никак не успеют! Но кто тогда так поздно? Вдруг варнаки какие?

Услышав последние слова дочери, Симуна заметно побледнела, но, тем не менее, твердо взяла в руки тяжелый ухват, приготовившись храбро защищать дочь и нажитое добро. Стук повторился, правда, сейчас он прозвучал почти неслышно, будто это ветки, раскачиваясь на ветру, били в дверь, а не алчущие легкой наживы разбойники. Слабый и жалобный женский голос, донесшийся до слуха затаившихся хозяек дома, окончательно разуверил их в версии о бандитах.

Решительно отставив импровизированное оружие, Симуна поспешила раскрыть двери, Корсанна пошла вслед за матерью. Едва был снят засов, в женщин ударил тугой порыв ледяного, пронизывающего до самых костей ветра, щедро сдобренного пылью и острыми обжигающими каплями дождя вперемешку с градинами. Симуна только потрясенно ахнула, когда на миг полыхнувшее в небесах близкое зарево осветило измученную, едва стоящую на ногах молодую женщину. Незнакомка явно добрела до их дома из последних сил и сейчас готова была упасть без сознания, и Симуна, глядя на искаженное страшной болью, неестественно бледное лицо, не поручилась бы, что девушка впоследствии поднимется. Дрожащие тонкие пальцы отчаянно цеплялись за дверной косяк.

— Умоляю вас… Помогите…

Странная девушка бессильно покачнулась и рухнула на руки растерянных Симуны и Корсанны. Вдвоем они донесли потерявшую сознание незнакомку до кровати. Корсанна застыла каменным изваянием, непонимающе глядя на безжизненно вытянувшуюся на низком ложе ночную гостью, по лицу которой разлилась мертвенная бледность. Внезапно всё тело неизвестной содрогнулось, словно от судороги, правильные черты совсем еще юного лица искривила гримаса нечеловеческих страданий. Симуна первая пришла в себя.