Край Ветров: Пироманс (СИ)

— То есть без вариантов, — поняла Кей.

— Погодите, почему без вариантов? — спросила Ирвис. — Разве столичный институт транслитерации не занимается переводом довоенных заклинаний в безмолвные?

— Занимается, — подтвердил я, — что-то я об этом и не подумал. Но, даже если так, сколько это займет времени?

— Там может быть готовый перевод этого самого Пилигрима, — предположил Тиха. — Рейни, напиши им.

— Напишу, — я медленно кивнул. — Хотя, учитывая, что из нас колдовать безмолвное можем лишь мы с Ирвис, сил на непрофильное может банально не хватить. Кроме прочего… — я замешкался, вспоминая пристальное внимание жителей деревни и странное поведение знахаря, — и знахарь, и аборигены вели себя подозрительно. И, кроме этих бумажек, преподнесли мне подарок в знак, понимаете ли, искупления, назвав меня "белым принцем".

Тиха прыснул в кулак. То ли через ковры все услышал, то ли и "принца" ему достаточно для того, чтобы позлорадствовать. Но веселился он недолго, очевидно, вспомнив, где мы находимся, куда направляемся и зачем мы тут вообще собрались.

Солнце тем временем зашло за край леса и от реки потянуло прохладой. Собака встрепенулась, что-то тревожно проскулила и убежала вглубь рощи по своим, собачьим делам.

Как только солнце ушло, мне снова стало холодно.

— И что за шкатулка? — Кей даже спрыгнула с пенька, подстрекаемая любопытством.

— Разве можно так просто открывать волшебные шкатулки? — спросила Ирвис, поджимая губы.

— Конечно, нельзя, — ответил Тиха, тоже подбираясь поближе ко мне, чтобы ничего не упустить. — Ну, Рейни, жги!

На меня глядело три пары заинтересованных глаз. В юных головах собравшихся вокруг уникумов, похоже, напрочь отсутствовал страх и чувство самосохранения.

Я медлил.

— Так, а ну, давайте ее сюда! — решительно вмешалась Кей, выхватывая у меня легонький деревянный контейнер.

Она отошла от нас на пару метров и, отвернувшись, без каких-либо усилий открыла шкатулку.

Кей молчала, шерудила внутри рукой, не оборачиваясь. Плечи ее расслабились, когда она что-то достала.

— Ну, что там? — спросил я, не выдержав затянувшейся паузы. — Кей?

Я стал подходить ближе, и Кей обернулась ко мне навстречу.

— Рейнхард, — она держала в руках пожелтевший пергамент, запечатанный сургучом. — Тут… тут тебе письмо.

"Я не знаю, как именно оно сработает, но — привет! Ищу, как выбраться, пока что дело — дрянь, но я еще точно что-нибудь придумаю. Как вы там?.. Хотя, конечно, глупый вопрос, вряд ли неотправленные письма предполагают… ответ.

У меня все относительно терпимо. Попала внутрь Башни Тайны. Я так понимаю, это дубликат хранилищ почившей в веках Гильдии Пророков. Там я встретила что-то вроде живого терминала. Спрашивала как выбраться — говорит, даже если у меня выйдет вернуться обратно, спокойной жизни мне не видать, пока не восстановим Лок. У меня есть основания доверять этому источнику, я постаралась проверить его.

Поэтому передай, пожалуйста, моему опекуну, если письмо ему не придет, что искать меня здесь бессмысленно, нужно восстанавливать Лок. Я тут сама пока что побуду, может, даже сумею выбраться как-нибудь.

Мне очень неловко от того, что тебе и ребятам, возможно, придется подвергнуться опасности, ведь неизвестно, как оно там, на севере.

В любом случае будьте осторожны, что бы вы ни предприняли.

P.S.: Здесь, в башне, ветрено и одиноко. Кажется, будто это место предназначено для гораздо большего количества людей. Все как-то заброшено и пустынно, хоть и очень красиво. Будто бы кто-то ушел и не вернулся, или попросту не пришел".

Транзитный поезд в Мерцающий Мир — или как-то так — очередное пафосное, хоть и красивое название, которое может обозначать что угодно, — должен был пройти мимо Башни Тайны.

Так говорил Керри.

По его словам выходило, что сначала Небесный Кит упадет в Тлеющее море… потом провернется Калейдоскопическая луна… и после мимо Башни Тайны пройдет поезд. И только потом грянет Зов. Но Зов уже был, чуть раньше… Стало быть, доверять озвученной последовательности не стоит?..

Ожидание длилось уже вечность — по крайней мере, так казалось Никс. Она вспомнила все стихи и песни, какие могла, и придумала даже пару-тройку своих, простеньких и корявых. Иногда она думала о себе, о том, что успело случиться год назад и неделю назад, вспоминала себя тогдашнюю и не узнавала. Пребывание наедине с собой казалось пыткой, которую ничем, кроме усилия воли, не отменить. Не на что отвлекаться. Нечем заглушить тревожные, монотонные мысли. Закатное солнце словно замерло, не желая покидать небосвод, будто бы нарочно растягивая и без того длинные сумерки.

Ромка, которого нет. Где же теперь искать его? Как же теперь жить? Теперь выходит, что это все — навсегда. И то, что в лотерее ей вроде бы повезло, снова обернулось бедой. Из башни нет выхода. Люк в полу задраен наглухо, нет никаких рычагов или кнопок, Никс проверила этот вариант самым первым. Солнечный клинок не в состоянии расплавить металл, а портить зарубками чистые белые стены как-то… ну… неправильно. И ладно, пускай бы ей удалось проковырять дыру в платформе — дальше что? Падать вниз? Спускаться на веревке, которую получится сделать из одежды?

Никс решила оставить этот вариант на самый крайний случай.

Никаких лестниц вокруг комнаты тоже не было, в три окна смотрело пустое небо, а если выглянуть в западное окно, то можно было увидеть, как на многие километры вверх и вниз простирается Башня Тайны. Помещение, где оказалась заперта Никс, располагалось на вершине башенки поменьше, которая, в свою очередь, была чем-то вроде отростка, отделенного от основного здания-исполина. В двух других окнах виднелись такие же тонкие мелкие башни, выросшие из основной. О том, чтобы как-то перебраться в ближайшую соседнюю башенку, даже думать было страшно, настолько далеко она располагалась.

Итак, очевидного пути наружу нет. Никс оставалось только уповать на то, что обещанный Керри поезд все же появится, рано или поздно.

Опершись на подоконник, она смотрела на плещущиеся внизу золотистые облака. Никс снова мысленно пробежалась по тексту послания, переданного через Дневник Неотправленных Писем. Дойдет ли хотя б кому-нибудь? Она старалась писать сдержанно и по делу. Может, хоть к Марику дойдет… Или к Тихомиру… ну или, ладно, пусть хотя бы к Рейнхарду!

Она снова задумалась о Тихе, и о том, что он учудил тогда, в палате, и сердце, затрепетав, зачем-то разрослось равномерно по всему организму — по крайней мере, так показалось. Что ж это значит? То и значит. Но ведь… ужас-то какой. Почему все так сразу? Для душевного спокойствия лучше, наверное, будет сделать вид, что ничего не было, и вообще. Может, она действительно все неправильно поняла. Вдруг у него это в порядке вещей и вообще ничего не значит? Люди ведь разные…

И такой же разной бывает человеческая красота, вдруг подумалось Никс. Рейнхард вот зачем-то пытается смягчить свою холодность, очевидно, он осознает то, как выглядит и каким его видят другие — и, наверное, от этого с теми, кому хочет нравиться, ведет себя слишком мягко и заботливо, вызывая в сознании эпических размеров диссонанс. Тем жутче будет контраст, когда он перестанет себя сдерживать. И тем виднее контраст уже проявившийся — между ним и Тихой.

В Тихе трудно рассмотреть идеальную красоту, да и берет он не этим. Он будто бы действует вопреки всему: и тому, каким уродился, и законам мира. И это для него естественно, и эта естественность завораживает, и ей откликается внутри что-то кроме разума, что-то неосознаваемое и оттого пугающее.

Да, Рейнхард страшит тем, что прячет в себе, а Тихомир — тем, что из-за него просыпается в ней самой.

Здесь, в тишине и одиночестве, если отбросить прочее, думалось отлично.

И не время было играть в игры, понимала Никс, но ей пришлось себе признаться, что, пожалуй, хочется. Восхитительный морок похож на яркую, но безвкусную картинку, он действителен, но нереален, а вот воспоминания о людях будоражат и цепляют, как настоящие, и трудно сопротивляться веренице образов, оживающих в памяти, словно кадры из любимого фильма.