Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

Дверь отворилась, и на пороге показалась женщина — черноволосая и чуть скуластая, в дорогой княжьей сряде.

Волынская княгиня Ланка.

На Вышгород спускался вечер.

Калика, спотыкаясь, брёл по пыльной тропе в ремесленном посаде. Кто-нибудь сторонний мог бы подумать, что старик пьян. Но он просто очень устал — на девятом десятке лет усталость приходит неожиданно и часто.

Посад не был обнесён стеной — кого опасаться Вышгороду? Он не был такой уж важной крепостью на пути Степи, а с севера врага в Киеве опасаться не привыкли. Война Владимира с Ярополком и Ярослава со Святополком показала ошибочность таких суждений. Но стену вокруг посада возводить так и не стали. И теперь полуземлянки посада жались прямо к сосновой роще у берега Днепра.

Калика дошёл до крайних домов, остановился, отдыхая, потом вдруг цепко осмотрелся и нырнул в поросший чапыжником сосняк.

Тропинка скоро привела калику к небольшой поляне — не зная дороги, можно было и заплутать, и не найти поляны.

Посреди поляны — несколько резных столбов.

Капище.

Калику уже ждали — у подножья самого большого капа, резного старого дуба, Перунова лика, сидел сухощавый старик в посконине. Глянул на калику пронзительно.

— Ну?

— Они взяли Ланку. Волынскую княгиню. И детей.

Старик помолчал несколько мгновений.

— Но тогда стоит ждать, что Ярославичи взаболь возьмутся за кривскую землю, верно?

Калика глянул на старика и опустил глаза.

— Мы предупредим Всеслава Брячиславича, — бросил старик. — А лучшая защита — нападение.

— Не бойся, княгиня, — мягко сказал Изяслав Ярославич уже в который раз. — Тебе бояться нечего. Особенно если твой муж поведёт себя разумно.

Великий князь незаметно надавил голосом на слово «особенно». Тут и глупец поймёт.

Княгиня села, обняла себя за плечи. Её бил озноб.

— Мы даже отпустим тебя к мужу, — великий князь улыбнулся. Святослав вскинул голову, в глазах горело возмущение. Но смолчал. Всеволод глядел с любопытством — и только. — Мы даже дадим тебе сотню кметей в сопровождение — путь через степь сейчас слишком опасен. А на море начинается время бурь.

— А мои дети? — княгиню на миг даже перестала бить дрожь.

— Нельзя подвергать мальчишек опасностям такого тяжёлого пути, — Всеволод чуть усмехнулся. Он знал — княгиня всё понимает. — Они останутся в гостях у великого князя. Наверное, здесь, в Вышгороде…

— Мне ждать до весны? — горько и неуступчиво спросила Ланка — в чёрных глазах полыхнуло пламя. Хороша, — невольно залюбовался великий князь.

— Нет, — всё так же мягко сказал он. — Вряд ли это имеет смысл.

— Без своих детей я никуда не поеду! — княгиня вскинула голову, сжала в руках невольно взятую со стола ложку.

— Как знаешь, княгиня, — голос великого князя стал равнодушно-холодным. — Ты всё равно будешь жить отдельно, не с ними. Скажем так… в Переяславле.

Ложка в руках Ланки треснула пополам.

Море катило к берегу хмурые валы, морщилось пенными барашками над тёмной водой.

Ростислав Владимирич медленно брёл вдоль берега, не обращая внимания ни на волны, лижущие песок прямо около его ног, ни на двух кметей за спиной — не для опасу (кого и опасаться-то Ростиславу в Тьмуторокани!), для чести княжьей. Никого не хотелось видеть.

Ярославичи взяли его детей!

Ростислав предчувствовал что-то такое, потому и отрядил на Волынь Шепеля. Поздно отрядил!

Князь в ярости сжал в руках поднятую с песка ветку, мокрое дерево треснуло в руках. Ростислав теребил обломок, не видя, что делает.

Он возьмёт Киев!

И Чернигов — тоже!

Ярославичи пожалеют, что родились на свет, если с его детьми хоть что-то случится!

Словно видение всплыло перед глазами осунувшееся в отчаянии лицо Ланки, молящие огромные глаза в обрамлении волны чёрных волос.

— Прости, Ростиславе!

— Ты-то в чём виновата? — прошептал князь, словно жена и впрямь могла его слышать. Не слышала — как приехала вчера в Тьмуторокань, так и до сих пор в терему у себя, вся в слезах. Едва сумела вчера рассказать про то, как всё случилось.

Ростислав слушал, комкая в пальцах сыромятный ремешок завязки сапога, так же как сейчас теребил ветку.

— А кметь мой что же?.. — спросил он, вскинув глаза. — Которого я к тебе посылал? Шепель?

— Мальчишка-то? — печально усмехнулась Ланка. — Опоздал он. Изяславичи через час после него уже в Кром владимирский ворвались…

— Где он сейчас?

— Погиб твой Шепель, — ответила Ланка всё так же печально. — Две стрелы получил и со стены в реку упал у меня на глазах.

Князь только кивнул и вновь потерянно опустил голову. Винить было некого, опричь себя самого. Поздно спохватился — хоть бы седмицей раньше Шепеля во Владимир отрядить.

Да и кто мог бы заподозрить такое?!

До сих пор не в обычае было у русских князей брать друг у друга детей в заложники!

Ярославичи переступили какую-то невидимую межу.

Он — тоже переступил. Но он не первый — и до него воевали меж собой князья. И Владимир убил Ярополка ещё почти восемьдесят лет тому! Но приютил у себя его сыновей, воспитал их как своих. Иное дело, что выросшие сыновья передрались меж собой…

Детей старались не мешать в междоусобицы.

До сих пор.

Теперь наступало какое-то новое время.

Страшное и странное.

— Чего они хотят? — почти неслышно спросил князь, почти не подымая головы.

— Они хотят, чтобы ты утихомирился, — Ланка смотрела в окно. Сухими глазами смотрела — почти всё выплакала, пока ехала из Вышгорода в Тьмуторокань.

— Куда они хотят меня свести? — голос Ростислава стал бзжизненным. — На какой стол?

— Они согласны оставить тебя на Тьмуторокани, — возразила Ланка с неприязнью даже (и как-де он может в сей час думать о столах и престолах?). — Но только тебя. Детям нашим Тьмуторокани от них не видать…

Кажется, это был конец. Конец всем мечтаниям, конец степным походам и одолениям на враги, конец Великой Тьмуторокани. Ибо никогда Ярославичи не смирятся с тем, чтобы он (изгой!) настоль возвысился, пусть даже и за счёт Степи. И его детям достанутся захудалые, малозначимые столы где-нибудь у упыря на рогах…

А впрочем…

А впрочем, есть ведь ещё Всеслав Брячиславич! И его помощь была очень даже значима для Ростислава нынешним летом, когда удар Всеслава на Плесков помог ему воротить Тьмуторокань.

— Княже!

Ростислав Владимирич вздрогнул, недоумевающе поглядел на измочаленную в руках ветку, отшвырнул её в сторону.

Кметь подбегал крупным рысистым шагом.

— Княже, гонец прибыл! Посольство от Всеслава Брячиславича! Вечером будут в городе!

Вот оно! Ростислав Владимирич выпрямился.

В укромном покое княжьего терема тихо, зато за стенами мерно шумит море, бросаясь на берег и разбрызгиваясь мелкими хлопьями. Ростислав пристально разглядывает полоцкого посла, задумчиво царапает вилкой скатерть. А тот сидит в углу, привалясь спиной к стене и почти утонув в тени. Глядит безотрывно.

Гридня Владея, Всеславля посла, Ростислав смутно помнил ещё по торческому походу пятилетней давности, хотя тогда полоцкий князь и его дружина воевали неохотно, без особой удали. Владей же запомнился больше своей удалью на пирах, хотя и не только — витязя торческого повалил в поединке, Салчея-князя. А вот видно, и не только на бою да на пирах Владей первый, если Всеслав-князь ему доверил посольское дело править.

Ростислав глядел исподлобья — на душе было смурно и смутно. Вся дружина уже знала про то, что сотворилось на Волыни. Разве скроешь? Небось и в городе уже знают, — подумал раздражённо Ростислав, вспомнив сочувственное лицо Колояра Добрынича — городовая старшина со старшей дружиной, тоже смурной и смутной, сейчас пировала за стеной, в гридне.

Больше того — наткнувшись на понимающий взгляд полоцкого гридня, Ростислав вдруг понял — и этот знает! Стало быть, и Всеслав — знает?! Откуда? Альбо Владей уже здесь, в Тьмуторокани прослышал?