Дажьбоговы внуки. Свиток первый. Жребий изгоев

Калика порой и сам дивился тому, откуда он столько много знает про русских князей — а только вот знал откуда-то. Человеческая память причудлива — порой не помнишь самое нужное, то, что тебе говорили вчера, то, что тебя впрямую касается, а вот совсем ненужную глупость — помнишь…

Святослав и его дети уехали с вымола на поданных им конях в сторону вышгородского крома — должно быть, ждали их — а калика, сладко жмурясь от солнца, словно кот, совсем задремал на вымоле. Стражники несколько раз косились в его сторону, но у кого же подымется рука прогнать божьего человека — все слышали былины про калик, а место на вымолах не куплено.

Солнце уже катилось к закату, а от воды ощутимо потянуло осенним холодом. Калика встал и потянулся — задремал невольно, пригретый редким осенью теплом, теперь как бы старые кости не разломило. Покосился на реку — и уставился с плохо скрытым любопытством. Снизу, с киевской стороны, к вышгородским вымолам приближалась третья лодья. Такая же нарядная, как и первые две.

Не иначе, как третий Ярославич пожаловал, — подумалось калике. Он, словно нехотя, задержался, глазея на спускающегося по сходням переяславского князя — тонкий в кости, с пронзительным взглядом умных глаз, тот был один, только с десятком кметей. Да и то сказать — его Переяславль на самой степной меже стоит, у Степи — словно кость в горле, там каждый вой на счету, не то что кметь из дружины княжьей. Там, в Переяславле сейчас и сын его сидит — хоть и всего двенадцать лет сравнялось мальчишке, а всё же князь. С князем, даже с малолетним, в граде и в бою воям спокойнее, чем с самым умудрённым годами воеводой. Князю от богов даже в детском возрасте недетский разум дан. Потому и получают малолетние князья столы в двенадцатилетнем возрасте, потому и рати в таком возрасте водят. Вон, Святослав-то Игорич в три года на древлян ходил с ратью, и сам первым копьё метнул, открывая битву…

Калика вновь вздохнул — эва куда его мыслями-то унесло, аж до богов да до Святослава Игорича. Ох, не зря когда-то говорили ему умные люди — возносишься ты чересчур… растекаешься мыслью по древу…

Переяславский князь, меж тем, быстро вскочил в седло и, гикнув, ткнул коня каблуками. Скакун сорвался с места и птицей улетел к крому — Всеволод не собирался дожидаться дружины. Не маленькие, сами доберутся, а Изяславичи на то и поставлены, чтоб разместить приезжих погоднее. Конечно, князь всё это проверит — но так, чтобы и со стороны не видно, и чтобы свои кмети заметили, оценили и не забыли.

Калика вдруг споткнулся, словно что-то понял.

Остановился, глядя на круто вздымающиеся стены.

Понял.

Постарелый, но верный ум былого кметя и былого гридня, плесковского кривича Колюты, нынешнего калики, сработал верно, выдернув из цепкой памяти, помнившей невероятное количество людей, в том числе и князей то, что нужно.

Ланка.

Волынская княгиня.

Солнце садилось, окрашивая лес на окоёме в кровавый багрец.

Собрались наутро в княжьем терему.

Изяслав Ярославич пытливо, из-под нависших бровей, разглядывал братьев. Давно не виделись они, давно… Не меньше года, пожалуй, прошло, с той поры как младшие Ярославичи наезжали к нему в Киев. А уж племянников он видел и вовсе давно… При мысли о племянниках Изяслав невольно поморщился — вот уж кого не стоило Святославу тащить в Вышгород, так это своих младших сыновей — достало бы и одного Глеба. Добро хоть прямо на снем догадался их не приводить.

Глеб Святославич сидел за спиной отца, изредка подымая голову, взглядывая на дядьёв, и тут же опускал голову вновь. Мальчику стыдно, — понял великий князь и позволил неуловимой — как бы не заметил да не обиделся Святослав, и без того с ним порой говорить непросто — усмешке проскользнуть по губам. Ничего, у Глеба всё впереди… научится ещё отличать отданное Судьбе от позорно выпущенного из рук.

Сам Святослав глядит весело и открыто, но всегда готов опалиться, почуя обиду для своей чести альбо гордости.

А вот младший, Всеволод, тревожит. Ещё молодой, но уже себе на уме — никогда не скажешь, что он затевает.

Плохо.

Прошло всего-то одиннадцать лет со смерти отца, а меж братьями уже так мало понимания. И не дай бог, начнётся…

Изяслав невольно содрогнулся, вспомнив отцовы рассказы про войну со Святополком и гибель отцовых братьев… Не дай бог. Потому и нынешнюю усобицу надо задавить в самом зародыше.

Любой ценой?

А что — и любой!

Однако молчание затягивалось. Пора было и начинать. А начать некому, опричь него, великого князя.

— Сегодня собрались мы, братья… — начал Изяслав, пристойно кашлянув.

— Ради тех мерзавцев, что посягнули на родовые земли! — громыхнул Святослав, пригибаясь, словно барс перед прыжком. Его голубые глаза горели холодным огнём. Всеволод метнул на среднего брата быстрый, ничего не выражающий взгляд и потупился.

— Известно, ради того мы и собрались, — словно не замечая выходки Святослава, продолжал киевский князь. — Что будем делать, братья?

Первое слово, по старинному обычаю, надлежало сказать Всеволоду, как младшему.

— Я сначала хотел бы подробнее послушать о деле, чем сотрясать воздух, — негромко сказал переяславский князь, отщипывая виноград от большой кисти на серебряном блюде. Виноград был не греческий, свой, с Тивери. Но неплохой.

Взгляды обратились к Глебу, окончательно вогнав парня в краску. Тьмутороканский князь приподнялся было с лавки, но великий князь остановил его коротким движением руки. И тогда Глеб заговорил сидя.

Про первое нападение Ростислава.

Про измену тьмутороканской господы.

Про отцову помочь и отступление Ростислава.

Про вторую потерю стола.

Когда Глеб смолк, на несколько мгновений пало молчание.

— Ростислав так легко взял Тьмуторокань только потому, что Глеб остался с ним один на один, без моей помощи, — процедил Святослав.

— Всеслав напал на Плесков, — кивнул великий князь невозмутимо. — Нам нужна вся наша сила вместе.

— Эти два изгоя снюхались меж собой, — неприязненно бросил средний брат. — Не зря Всеслав высунулся именно сейчас…

— И что же мы сегодня имеем? — рассудительно спросил Всеволод. — На севере у нас Всеслав… в Полоцке его достать трудно. Кривская земля — природная крепость… да и… Тьмуторокань за спиной оставить…

Поймав на себе враз два непонимающих взгляда, младший пояснил:

— От Тьмуторокани до Чернигова и Киева столько же сколько и от Киева до Тьмуторокани. Мы уйдём к Полоцку, а Ростислав в Поросье через седмицу будет. С донской-то да кубанской помощью.

Святослав побагровел. Да и великому князю стало не по себе.

— Ты мнишь, он осмелится…

— Мстислав Владимирич осмелился, — усмехнулся Всеволод Ярославич.

Удар попал в цель.

— Тогда — Тьмуторокань! — воскликнул черниговский князь, внезапно осознав, что такой поход ему на руку.

— А Всеслав тем часом возьмёт у нас Плесков, Смоленск альбо Новгород, — предложение Святослава великому князю пришлось не по вкусу.

И впрямь. Куда ни кинь, всюду клин.

— Да что же это! — Святослав в бешенстве стукнул кулаком по столу — подпрыгнула деревянная чаша с вином, дорогая влага полилась на белую скатерть рубиновым пятном. Всем сразу стало не по себе — уж больно пролитое вино напоминало кровь. — Неуж мы ничего не можем сделать?

— Просто надо решить, кто из них сейчас опаснее — Ростислав альбо Всеслав, — тонко улыбаясь, ответил Всеволод.

— Всеслав… за ним стоят язычники, — задумчиво сказал великий князь. — Там, в кривской земле их слишком много. Волхвы…

— Но Ростислав ближе к Киеву и Чернигову! — возразил средний брат.

— Верно, — кивнул Изяслав Ярославич. — Но у меня есть одно средство, чтобы сделать тьмутороканского князя безопасным.

Глеб и Святослав враз насупились, услышав, как старший Ярославич назвал мятежника тьмутороканским князем, но зато оживился Всеволод.

— И какое же?

Изяслав обвёл братьев и племянника торжествующим взглядом и молча ударил рукоятью ножа в бронзовое блюдо.