Пятая Сила (СИ)

Зачем ты так? – прошептала она.

Оставим этот разговор.

Чужие.

… Они смотрели друг на друга, разделенные несколькими шагами. Так тихо было – словно во всем мире исчез весь шум, все, что могло помешать им… и все, что могло помешать, сейчас стояло между ними, разделяя невидимой, но прочной стеной. Стеной толще, чем крепостные. Стеной десяти лет одиночества.

Они смотрели, смотрели друг на друга.

Еще миг – а потом развернуться и уйти. И оставить все, как есть. И остаться теми, кем были, - не то врагами, не то случайными знакомыми, совсем чужими людьми. А на пальце у него – кольцо, тонкое серебряное кольцо, так похожее на то, что она надела ему когда-то...

И глаза – точно это серебро… потемневшее от времени серебро… и ее глаза – как два изумруда, и нет больше ничего, они как два омута, в которых падаешь и тонешь…

Рожок снаружи пропел сигнал отбоя. Что-то грохнуло (ведро упало? щит покатился?), так что они вздрогнули, снаружи кто-то выругался…

… и их – мгновенно! - бросила друг к другу слепая, нерассуждающая сила!

Так просто и так страшно сделать этот единственный шаг, вскрик, вздох – преодолеть разделявшее их пространство, время, расстояние. Преодолеть отчуждение, вставшее глухой стеной, преодолеть все эти десять лет, сделавшие их врагами. Сойтись вплотную, положить ладони на худые плечи, обтянутые серым шелком рубашки. Коснуться волос, висков… прижаться, вдохнуть дурманящий, родной запах.

- Не уходи, - прошептал он едва слышно, не открывая глаз, не шевелясь. – Только не уходи…

Вздрагивающие ладони прижались к его губам.

- Никогда…

Огни светильников он задул, не трогаясь с места, одним движением пальцев.

Силы Великие, думала Тала, как же много мы с тобой не успели. Как многого не было у нас, но могло бы быть, могло - если бы. Мы не валялись в зелени и цветах летнего луга, я не сдувала капли росы с твоих загорелых плеч. Мы не играли в снежки на Старой площади при свете фонаря, под кружащимися в воздухе снежинками. Ты не любил меня в осеннем лесу на ворохе золотых листьев. И не тебе я протянула на руках сына, маленький теплый комочек, он мог бы принадлежать больше тебе, чем мне, а вышло не так, не так, и кого винить теперь в этом?

Как же я жила без тебя все эти годы… Но жила. Потому что надо. Потому что уйти – самой – было бы еще хуже; это было бы слабостью, а ты ведь любил меня сильную. И не сказать, что я гордилась своей силой… раньше – да, но только время это минуло безвозвратно, не до гордости мне теперь, Саа, не до гордости, мне теперь все равно. И если бы была хоть маленькая надежда, что ТАМ я встречу тебя, я шагнула бы за грань, не раздумывая. Держала надежда – а если ты все-таки жив?

Я не знала раньше, что такое счастье. Теперь – знаю. Чувствовать твои ладони на обнаженной коже, ловить встречный порыв тела, губ… мы – единое целое… знать, что ты – мой на всю жизнь, до конца, видеть рядом твои глаза… как давно это было в последний раз! Жаль только, что счастья этого нам досталось так мало – огонь, зажженный тобой во мне, очень скоро задует холодный ветер. Прости меня. Я люблю тебя.

- Я люблю тебя, - Саадан не открывал глаз. – Я люблю тебя больше жизни, больше всего на свете. Тала… счастье мое… не уходи.

Тихо стучали дождевые капли за пологом шатра, отмеряя ночные минуты; время утекало. Безжалостное, беспощадное время, не ведающее усталости. Повремени, прошу тебя, не отпускай, дай наглядеться на него, спящего, дай надышаться одним с ним воздухом… не разрывай кольцо рук – еще немного, и мы сами разойдемся, но пока пусть эти минуты будут – наши. Наши. Навсегда.

Тала прижалась к нему, дрожащими пальцами провела по его губам, волосам.

- Люблю…

Не уходи, - повторил он. – Останься со мной, останься… навсегда, насовсем! К Стихиям все, я увезу тебя с собой, мне ничего больше не нужно, кроме тебя!

Если бы это было возможно… - прошептала она. - Я бы все отдала за то, чтобы остаться с тобой. Но я не могу…

- Тала… любимая моя. Если бы ты знала, как долго я ждал… только ты помогала мне выжить эти годы. Как я мог жить без тебя?

- Как я могла жить без тебя? – эхом повторила она. – Я ждала тебя…

- Я знаю… верю.

- Я люблю тебя.

Ладонь к ладони, одно тепло на двоих, губы скользят по коже – словно по сердцу, и никакая сила в мире не сможет развести наши руки. Что же ты делаешь со мной, как же ты так умеешь – никогда, никогда в жизни не было такого счастья. Быть может, мы созданы только друг для друга в этой жизни? Наверное, мы – две половинки одного целого, оттого с другим я не могла испытывать такой радости и такой боли? Не отпускать бы, никогда не отпускать, ни на минуту, ни на секунду – разве можно расстаться, как можно расцепить переплетенные пальцы, уйти – точно с золотого берега броситься в омут головой.

Ушло «вчера» и никогда не наступит «завтра», осталось только «сейчас» - яркое, невыразимо прекрасное. Огонь внутри, давно забытый или никогда не изведанный. Мир – прозрачный, светло-серебристый, ясный, как никогда раньше. И нежность, и страсть, и счастье – тот от века неведомый сплав, который, наверное, люди зовут Любовью… У нас с тобой должна была быть постель из роз, и свадьба, и белое вино в высоком бокале, и кольца, и смех, и свой дом – а достался лишь походный шатер и ночь, украденная у жизни.

Он коснулся ее губ кончиками пальцев.

- Не уходи! Останься со мной… прошу, останься!

Тала едва слышно вздохнула, кладя голову на его плечо.

- Не могу… Пойми, не могу. У меня сын… и муж. Я должна уехать.

Саадан приподнялся на локте, взял ее руки в свои.

- Останься, прошу! Возьми сына и возвращайся ко мне. Мы вырастим его, я дам ему свое имя, мы…

- Нет, - Тала помотала головой - и отстранилась. – Я не могу. Это… будет подло.

… Словно напряженная струна лопнула – так резко и звонко прозвучало это.

- Подло? – он отодвинулся тоже. – А это - не подло?

- Что?

- То, что ты делаешь сейчас… Это – не подло?

Невыносимо долгую минуту они смотрели друг на друга.

Дождь снаружи перестал. Задул ветер, разгоняя тучи.

Потом Тала встала и потянулась за одеждой.

- Да, - голос ее прозвучал безжизненно-ровно, хотя пальцы дрожали. – Это подло, я знаю. По отношению ко всем – к тебе, к моему мужу. Утром я уеду.

- Тала…

Шелест одежды. Прерывистое, точно со слезами, дыхание…

Заколов волосы, женщина накинула плащ и, не оборачиваясь, вышла. Сделала несколько шагов, остановилась. И долго-долго стояла по щиколотку в грязи, вдыхая мокрый, холодный воздух.

* * *

Летнее утро – утро перед боем - занималось хмурое, серое, словно невыспавшееся. Покрывало тяжелых, низких облаков громоздились над горизонтом, давило к земле. Ночью дождь перестал, но мокрая земля под ногами хлюпала, как раскисшая каша. Будет нынче работы и лошадям, и людям - пробираться по этой грязи.

Конское ржание, людская ругань, торопливые сборы, отрывистые команды, звук боевых рогов. Лучники натягивали тетивы на луки, конники проверяли копыта лошадей, пехота гремела оружием и хмуро, без удовольствия, материлась. Пахло дымом костров, лепешками и почему-то свежим луком. Утро перед битвой. Последнее – для многих из них.

Тала не спала всю ночь. Легла, не раздеваясь, думая, что заснет тут же – да так и пролежала до рассвета. Молчала, глядя в темноту. Вспоминала. Иногда на губах ее появлялась слабая улыбка – или усмешка? – но некому было разглядывать ее в полной темноте. Иногда по стенам шатра скользил неяркий свет факелов, снаружи слышались шаги.

Утром. На рассвете она уедет. Ей дадут лошадь, и она уедет. А к тому моменту, как она доедет до города, там… Нет, армия идет уж наверное медленнее одинокого всадника. Она успеет. Она вернется. Тирайн, наверное, с ума сходит… А Лит? Накормила ли его нянька?

Утром она уедет. Больше они не увидятся. Силы Великие, о чем она думает! Как она могла… И все-таки – то, что случилось между ними… не было и не будет у нее больше счастья – такогосчастья. Такого сильного, невыносимо яркого счастья. Словно одну только эту ночь она жила, а теперь – снова лишь существует.