Пронзая ветер (СИ)

— И как местное население относиться к пришлым?

— Ну, особого восторга не испытывают, но и вражды не демонстрируют. Скажем так, прагматично.

— Прагма…, - попытался повторить Папаша Мот незнакомое слово. — Как-как?

— Исходя из собственной выгоды, — пояснила Ланетта.

— Какая выгода может быть валгавцам от нас? — засмеялась Ртуть. — Вот если наоборот…

— И что наоборот? — тот час же насмешливо поинтересовался Шут.

— Ну, как же? Дикари хороши как Источники, — отозвался Папаша. — И если у них ума не хватает пользоваться своей Силой, так почему бы не воспользоваться ею тем, кто знает, как это делать?

— Ты, Папаша, тоже хороший Источник для Шэрона, — резко заметил Шут. — Смею заверить, ты даже пикнуть не успеешь, захоти он этого.

— Напомню, у меня и в мыслях нет причинять вам вред. Я чту Договор, — мягко произнес Шэрон, разряжая возникшее напряжение. — Что касается взаимной выгоды, она налицо. Валгавцы активно торгуют с купцами. Пушнина, горные травы, местные сыры — за все это на кросских рынках хорошую цену дают. А еще лен. Долина и называется Голубой, что здесь выращивают лен, обладающий удивительными свойствами. Одежда из нее пользуется огромной популярностью у кросской знати. Наравне с суэцкими шелками. Правда, в самом селении валгавцы оставаться не разрешают. Под стояку караванов у них оборудовано специальное место.

Ланетте нравился этот спокойный человек. Что-то в нем вызывало доверие, а негромкая речь заставляла вслушиваться в каждое сказанное им слово. А вот Ртуть сильно напрягала. После ссоры, ее будто подменили. Как только поняла, что Шэрон не валгавец, она полностью переключила свое внимание на Линнока. И, наверняка, лишь для того, чтобы досадить своей бывшей подруге. Делала она это настолько вызывающе демонстративно, что было неловко. Вот и сейчас, циркачка перегнулась, почти ложась на парня, чтобы взять отставленную им пустую тарелку.

— Линь, давай я тебе добавки положу? — промурлыкала Ртуть.

— Чего это ты такая пушистая стала? — подозрительно спросил Шут. — Признавайся, что за гадость задумала?

— Ну почему сразу гадость? — обиделась циркачка. — Просто выглядишь ты каким-то встревоженным. Вот и хочется тебя пожалеть, утешить… По товарищески. Ты боишься, что на нас кто-нибудь нападет? Не бойся. Тебе же Шэрон сказал, что Валгава вполне безобидная.

Линь действительно вел себя довольно странно. После того, как они пересекли Порог, несколько раз по дороге Шут круто осаживал свою кобылу и прислушивался. А иной раз принимался вдруг выписывать горящим факелом кренделя.

— Безобидной я ее не называл, — не согласился кроссец. — Я не знаю, что вас заставило приехать в Валгаву. Тракт очень и очень опасен.

— Все-таки монстры? — вздрогнул Папаша Мот.

— Нет, — покачал головой кроссец. — Орбы. В отличие от валгавцев, они не являются потенциальными Источниками ни для Кросса, ни для Митрилля. У них есть примитивная магия родственная магии крови с Южных Островов. Чтобы ее вызвать орбы проводят жуткие обряды-жертвоприношения. Именно эти племена стоят за всеми нападениями на обозы. Их вам следует опасаться. Купцы обычно или нанимают многочисленные отряды наемников для охраны, или откупаются рабынями. А у вас нет ни того, ни другого.

— Ох, страшно-то как! — воскликнула Ртуть, прижимаясь к Шуту. — Теперь я всю ночь глаз не сомкну.

— Они орудуют дальше, — успокоил ее Шэрон, — за Голубым Долом. У орбов с валгавцами что-то вроде договоренности о ненападении.

— А где ваш крыс? — поинтересовалась Ртуть, оглядываясь. — Разве его не надо покормить?

— Наш крыс — парень самостоятельный. Захочет поесть, сам придет, — несколько рассеянно отозвался Линнок.

— И все же мы ему отложим его часть, — отозвался Шэрон и поднялся со своего места.

Огонь тихо потрескивал. Ужик довольно урчал. Он уминал уже третью миску. Остальные артисты тоже отдали должное кулинарному мастерству кроссца. Каждый взял себе по второй порции. Путники довольно щурились, глядя на игривые язычки догорающего костра. Сейчас ни жуткие монстры, ни местные разбойники не внушали никакого опасения. Впереди ждал благостный сон на сытый желудок. Утомленная длительным переходом труппа не стала долго засиживаться у костра. Как только котелок был выскоблен до блеска, все побрели устраиваться спать.

Ланетта все никак не могла уснуть. Вот уже Папаша Мот захрапел, отгороженный от девичьей половины ширмой. К нему почти сразу присоединился Ужик, расположившийся, как всегда, под повозкой. Ртуть лежала тихо, повернувшись к Ланетте спиной. Слишком тихо для спящей. И эта спина излучала глубочайшее неудовольствие. Впрочем, неприязнь была взаимной. Весь этот вечер Ртуть своими разговорами и ужимками действовала Ланетте на нервы. Но возможно, циркачка здесь вовсе и не причем… Девушка вздохнула и повернулась на другой бок, чтобы было удобней. Не получилось. Сон упорно не желал приходить.

Вскоре, негромко напевая себе что-то под нос, вернулся Шут с купания. Недолго повозившись, он затих на куче сухого валежника.

Потом захрипела дверь хижины, и из нее вышли Коросс и Шэрон. Ланетта насторожилась, пытаясь расслышать, о чем они разговаривали.

— Будь осторожен, дружище, — негромко инструктировал Коросс. — Портал выведет тебя в Кросские Катакомбы, а ты знаешь, насколько это опасно. Чтобы их пройти, тебе придется…

И они скрылись в лесной темноте.

«Как долго длится ночь», — тоскливо подумала Ланетте и зябко поежилась. Становилось все холоднее. Потом заворочалась Ртуть, поднялась и выскользнула из фургона.

— Ли-инь, мне холодно. Ну, Линь, же…, - раздался шепот.

«Вот предприимчивая девица», — удивилась Ланетта. Она укуталась с головой и снова постаралась уснуть. У нее почти получилось…

— А-аа! Горю! Мамочки мои, я горю!

— Дьявольское отродье! Я тебе руки повыдергиваю!

Женский крик и мужская ругань заставили Ланетту подскочить на месте. Судя по глухому удару в днище повозки, Ужик тоже проснулся. При этом крайне неудачно.

— О-уу! — взвыл он.

— Где мой нож? О, Сила, куда я задевал нож? — это уже Папаша Мот присоединился к общему гвалту, шумно роясь в тюках.

Когда все повыскакивали наружу, увидели взлохмаченную и полуодетую парочку. Ртуть прыгала по одеялу, усыпанному тлеющими дырами, как ночное небо звездами. Смердящий запах паленой шерсти бил в нос и заставлял слезиться глаза. Шут, отчаянно ругаясь, наконец, распутал шнурки связанных между собой ботинок. Но сунул ногу в один и заорал еще сильнее. Где-то в лесу взвыл волк, и ему встревожено вторил птичий гомон. Линнок вытряхнул из ботинка тускло-оранжевый уголек.

— А ну выходи, дрянь! — он с криком бросился в темноту, отшвырнув испорченную обувь.

— Не там ищет. Она рядом стоит, — зло бросила Ртуть и зашипела гадюкой, обернувшись к Ланетте. — Значит вот ты как? Сначала платье мое спрятала, теперь раскаленные угли подбрасываешь. А я ведь к тебе сначала по-человечески…

— Да не я это, — ошарашено заметила Ланетта. — Зачем мне это?

— А затем, — повысила голос Ртуть, но Папаша Мот пресек зарождающуюся свару.

— А ну живо в фургон. Обе! Иначе возьму вожжи и по обеим задницам так пройдусь — неделю сидеть не сможете…

Скоро на поляне снова воцарился покой. Артисты посапывали или похрапывали: каждый в силу своих способностей. Линь, успевший вернуться из леса, тоже. Небо уже начало светлеть. И звезды гаснуть. Где-то раздалась одинокая птичья трель и оборвалась, словно испугавшись. Доски становились все жестче, впиваясь в тело, а одеяло тяжелей и колючей.

Не выдержав этих мучений, девушка выпрыгнула во влажность зарождающегося утра.

— Линь, — осторожно потрясла она за плечо парня.

Всклокоченная голова высунулась из-под одеяла и возмутилась:

— Слушайте, дайте, наконец, поспать!

— Да я, собственно, место свое предложить хотела, — смутилась она. — А то здесь сыро.