Инферняня (СИ)

— А мы пока вытащим наш транспорт, — досказал Алан. — Идемте.

Это уже относилось к нам.

— Алан, — сказала я тихо. — Я чуть не забыла. До просил передать…

— Ах он негодник! — прочел мои мысли Алан прежде, чем я высказала их вслух. — Ах они все! Брюхоногие! — рассердился Алан и горько пропел: — Мои помидорчики! Мои „дамские пальчики“!

Я поняла, что улиткам несдобровать — наверное, их ждет серьезный разговор.

Лошадки стали выходить через проем на крышу и взлетать, я не могла оторвать от этого необыкновенного зрелища глаз. Они взлетали так легко, будто ничего не весили, и крылья их раскрывались совершенно бесшумно, как раскрываются тонкие китайский веера.

Когда мы друг за другом спускались по лестнице — Алан с Томасом шли впереди, за ними Вивиан, а я отстала, так как любовалась лошадьми — Томас сказал:

— Что за транспорт, Алан?

Алан молчал, стуча домашними туфлями по железным ступенькам.

— Алан? — повторил Томас.

— Я думаю, — буркнул Алан. — А лимузин точно больше не…

— Не летает, — твердо сказал Томас. — Только не предлагай…

— Почему же? — сказал Алан.

Он‑то услышал окончание мысли Томаса. А мы — нет.

Я вышла на воздух вслед за всеми и спросила Томаса:

— Что „не предлагай“?

— Да? — поддержала меня Вивиан.

Томас вместо ответа откашлялся. Алан посмотрел на него, хмуро сдвинув лохматые седые брови и сказал вызывающе:

— Чего ты кхыкаешь? Отличный транспорт.

— Садовая тележка, — сказал Томас.

— Не принижай! Разве садовая тележка бывает три метра в длину? Разве она летает по воздуху? Еще скажи, что я ее держу, чтобы навоз перевозить!

— Ну иногда, — иронично сверкнул взглядом Томас.

— Иногда не считается! — отрезал старичок.

Тон Алана мне показался таким знакомым… Точно! Он так же говорил об улитках!

— Именно! — торжествующе посмотрел на меня Алан и сказал Томасу: — Не надо тебе ничему ее учить — она и так умница!

— Что? — растерялась я.

Нет, приятно, конечно, когда вас вдруг ни с того ни с сего называют гением, но лучше бы узнать, с чего.

— Улитки и тележка! — сказал Алан. — Ты права. Я горжусь, что оно пролилось именно здесь.

— Что — оно? — не понимала я. А кто бы понял?

— Топливо с инопланетного корабля, — сказал Томас. — Тогда то мы и познакомились с Аланом.

— Но ведь он же и так не просто человек… — удивилась я.

— Идемте же в сарай, — сказал вдруг Алан и бодро зашагал между яблонь.

— Он лизнул топлива, — тихо сказал Томас.

— И запил его Шато — Икемом, — крикнул Алан.

— И — кем — он? Запил? — тихонько спросила я Томаса.

— Вино такое, — сказал Томас.

— Значит, любой человек может стать телепатом? — ух ты, я бы не отказалась.

— Поверь мне, я бы и не нюхал это масло, если б знал, чем это обернется! — сказал Алан.

— Нет, — сказал мне Томас, — многие пробовали, и в лаборатории исследовали, и наши, и инопланетяне… Совершенно особый случай. Видимо, какие‑то личные характеристики…

— Моя мама была танцовщицей, — сообщил всему саду Алан, — а папа графом!

— Не думаю, что дело в этом, — тихо сказал Томас.

— Много ты понимаешь, — проворчал Алан.

Мы подошли к покосившемуся здоровенному строению из досок, и Алан открыл — нет, не дверь, а целые ворота.

— Пришлось из‑за тележки их сделать, — сказал Алан, — в дверь она не проходила.

Да. Вот это тележка! Ее ручка вздымалась высоко у меня над головой. Алан включил свет, подошел к тележке и почти нежно похлопал ладонью по дощатому ее боку (доски были будто из какого‑то баобаба — такие толстые и рисунок среза дерева будто нарисован толстой кистью, а гвозди так вообще походили на грибные шляпки).

— Да, — гордо сказал Алан. — Хороша?

— Хоть матрас какой‑нибудь дай, — сказал Томас. — А вы, дамы, лучше бы остались меня ждать в замке. Тряска в лимузине по сравнению с той, которая вас ожидает в этом чуде — просто покачивание колыбели.

Вивиан, сморщив нос, тронула пальцем тележкин бок:

— Да она вся в занозах.

— Зато внутри я сделал скамейку! — гордо сказал Алан.

Томас заглянул внутрь — благо его рост, в отличие от моего, позволял:

— Отличная скамейка. Хотя вряд ли кому удастся на ней удержаться во время полета.

Я ухватилась руками за край борта, потянулась, встав на цыпочки, потом еще и подпрыгнула и только тогда на мгновенье увидела вовсе даже не скамейку, а шикарный, бархатный с кистями и прочими украшательствами диван — спинка его лежала на стороне тележки, противоположной ручке.

— Ого! — воскликнула я. — Томас, ты такой придирчивый!

— Спасибо, — сказал довольный Алан. — Я посчитал, что эта чудесная тележка достойна самого чудесного дивана. Это Паолини. Его изготовили в Милане по заказу. Нужен был необычный размер, понимаете, — сказал Алан мне.

— Дизайнер Паолини, — шепнул мне Томас.

— Я знаю, — отрезала я.

Если честно, я подумала, что это название. Дивана, да. А что? Ведь у них бывают названия — когда мы ходили с Кэтрин присматривать диван для моей квартирки (финансов моих хватало только на диван секонд — хэнд, а присматривали мы новые, чтобы во — первых, понять, какую конфигурацию я хочу, а во — вторых, разведать диванную моду, да и вообще, ходить по мебельным так весело — заглядываешь в шкафы, выдвигаешь ящики комодов, садишься на кровать или кресло и воображаешь, что все это уже твое. И ведь это почти правда, потому что, возможно, когда‑нибудь ты сможешь купить именно этот лиловый шкаф с зеркалом во всю дверь!), так вот, насчет названий. Продавщица тогда представляла эти диваны нам, будто они были важными персонами: „А это — Гармония. А вон тот, с удобными, покатыми ручками — Соната“. (Разве покатые ручки могут быть удобными? Ни чашку чая ни поставить, ни тарелку).

Так что у диванов бывают названия! И если их могут звать Гармония или Соната (вы не знаете, кстати, почему производители мебели так любят музыкальные названия? Почему бы не назвать диван Жуком или Чемоданом, например? Диваны на них даже больше похожи). Так вот, если есть диван — Гармония, то почему не может быть дивана Паолини?

— Так ты купила тогда диван? — поинтересовался Алан.

Черт, все время забываю о его способности.

— Да, — сказала я. — Желтый в красную и зеленую клетку. Не новый. Соседка как раз собиралась его…

— Выбрасывать? — подсказала Вивиан.

— Продать, — огрызнулась я и, отвернувшись от нее, объяснила остальным: — Просто она сошлась с одним… пенсионером, а тот привез всю свою мебель. А диван очень даже…

— Приличный, — досказал Алан. — Значит, тебе повезло.

— Точно, — кивнула я.

Через минут пятнадцать мы втроем — я посередине, Вивиан и Томас по краям — сидели на удобном бархатном диванчике, вцепившись кто во что смог — Томас с Вивиан в борта гигантской тележки, а я — в них обоих, больше‑то было не во что!

Ветер дул в уши со страшной силой, мы неслись почти вертикально вверх. А где‑то еще выше, на фоне ночного облачного неба, мелькали здоровенные копыта, туши и крылья наших поэтических проводников.

Томас правил телегой с помощью тонкого желтого садового шланга, привязанного к длинной рукоятке (слышали бы вы, как возмущался Алан средству управления, так неподходящему для бесподобной чудесной тележки, и предлагал принести из дома свои шелковые шейные платки от Гуччи и связать их в одну уздечку, на что Томас возразил, что тележка садовая, шланг тоже, и, мол, лучшей пары не найти). Сейчас, разумеется, никуда Томас нашу повозку не направлял — он просто вцепился зубами в шланг, и тянул изо всей силы на себя. Даже жалко его стало — видели бы вы, какое странное выражение лица у него при этом было.

И я не ожидала, что Вивиан поедет. Она так долго ворчала по поводу неотполированых досок, отсутствия ремней безопасности и вообще, крыши, что я удивилась, когда она решительно поднялась по приставленной Аланом деревянной лесенке и, поддерживаемая Томасом, неуклюже плюхнулась на диван Паолини.