Кастор Прайд. Хохот шута (СИ)

   Лично мне показалось, что скульптуры его, мягко говоря, на любителя. Наверное, потому, что все они были насквозь пропитаны духом Шираз Донара. Его злым безумием, его вековыми тайнами и страхами. Каждый сотворенный им предмет источал мрачное торжество Древнего леса. Мне не нравилось, но я отлично понимал, почему его творения могли пользоваться расписанным успехом. Это было что-то иное, что-то из другого, непонятого никем мира. Что-то чего каждый боялся и каждый желал.

   Прямо на меня холодным взором глубоко утопленных глаз смотрел тайор. Он устало опирался на какой-то невообразимо уродливый камень, и казалось, давно уже хотел просто упасть. Ему было плохо, ему надоело бороться за свою жизнь. Может от старости, может от рокового врага, но у него не хватало сил даже на то чтобы поприветствовать свою смерть. Он мог только безразлично ждать её первого и последнего касания.

   Согнувшееся почти пополам дерево. Редкие, крупные листья выглядят сухими и вот-вот готовыми сорваться в предрешенный полет. А из-за дерева выглядывает что-то непонятное, размытое, что-то от чего не хочется отводить взгляд, несмотря на весь, моментально охватывающий ужас. Что-то из кошмарных снов самого Шираз Донара.

   Бегущая фея. На классически-красивом лице боль и отчаяние. Руки и ноги окровавлены, одежда порвана, голова чуть повернута назад, невольно обращаясь к своему загадочному преследователю. И почему-то сразу становилось понятно, что в этот раз лесная красавица не убежит. Только не в этот раз.

   Я обернулся. Дамми равнодушно прислонился к стене и хмуро смотрел в сторону скульптурной группы, показывающих каких-то маленьких, в достаточной мере омерзительных существ, совершающих что-то похожее на жертвоприношение. А наш хозяин уже успел усесться прямо на пол и сейчас лихорадочно набивал свелсом специальную трубку. Через минуту горький наркотический дым заполнил всю мастерскую.

   - И почему гению обязательно быть наркоманом? Или пьяницей? Садистом? Просто сволочью?

   - Не о том грустишь, Черный, - цверг со снисходительной усмешкой посмотрел на блаженно прикрывшего глаза скульптора. - Мы почему-то склонны считать, что гений он для всех. А ведь он, как и все мы, - только для себя. Но ему твердят и твердят обратное. И тогда становится тяжело. И чтобы сбросить эту тяжесть приходится падать на самое дно. Там легко на дне. Там никто никому ничего не должен. Там каждый только для себя. И там ему будет хорошо. А плохо станет лишь тогда, когда он поймет, что пора подниматься, но подняться уже не сможет. Но когда это ещё будет. А сейчас ему, поверь, гораздо лучше, чем нам.

   Я ещё раз взглянул в полное грез лицо и понял что верю.

   В себя скульптор пришел только часа через три. К этому времени мы с Дамми успели перекусить, подготовить одну из комнат к тревожному сну и выкурить по паре трубок (обычных). Ну а в дальнейшем лично я надеялся на ленивый и скучный вечер.

   - Это было красиво, - скульптор приблизился к нам нетвердым шагом. - После такого и работается по-иному. После такого хочется творить даже во сне.

   - И долго тебе осталось творить? После такого? - я никогда не любил наркоманов.

   - Гораздо дольше, чем большинство творит за свою длинную, полную свежих овощей жизнь.

   Я усмехнулся. Возразить мне было нечего. Оставалось лишь в очередной раз подумать о той цене, которую мы платим... или не платим. Как повезет. И ещё о том, что одинокий заблеванный наркоман может оказаться для этого мира намного дороже, чем набожный трезвенник, имеющий красавицу жену и охапку неугомонных детишек. Просто первый нашел в себе силы заплатить, а второй струсил и выбрал счастливую, глупую жизнь. Но мы будем осуждать первого, а не второго. Почему? Да просто потому, что мы-то все именно вторые.

   - Ладно, спите, - скульптор повернулся к нам спиной. - А мне ещё надо кое-кого покормить.

   Произнеся эту интригующую фразу, он наклонился и открыл незамеченную ранее крышку в полу, видимо в подвал. После чего, не тратя времени на дополнительные объяснения, спустился вниз, прихватив при этом изрядную порцию наркотика.

   - Интересно, он этого кое-кого свелсом кормить будет? - да и кого вообще здесь можно было кормить?

   - Так сходи, посмотри, - Дамми зевнул. - Но если разбудишь меня по возращении, будь готов, что отныне тебе будут сниться только кошмары.

   Я ухмыльнулся и не пошел. Стыдно признаться, но спать мне сейчас хотелось гораздо больше, чем вызнавать сомнительный наркоманский секрет. А уж после угрозы Даминиона вопрос и вовсе был решен практически моментально.

   Проснулся я среди ночи. Было тихо, Дамми хвала Диосу склонности к храпу не имел, но я отчетливо почувствовал чье-то постороннее присутствие. Я встал и зашел в соседнюю комнату. Любитель свелса спал, выгнувшись в неестественной позе, и поводов для волнения не подавал.

   Я заглянул в мастерскую. Ушедшее вроде бы чувство чужого присутствия мгновенно вернулось вновь. Я активировал амулет ночного зрения и медленно зашагал вдоль мрачных скульптур. Ночью как водится, они производили ещё более гнетущее впечатление. Честно говоря, хотелось побыстрее покинуть эту скорбную обитель и досмотреть более-менее приличный сон.

   Что-то мелькнуло возле темного умирающего дерева. Что-то изящное расплывчатое, немного пьяное (почему-то так показалось). Я замер в легкой нерешительности. Собственно у меня было только два варианта, - будить или не будить алого цверга.

   Будить Дамми мне не хотелось. Во-первых, он будет крайне зол. Во-вторых, если обнаружиться, что разбудил я его зря, то зол он будет вдвойне. И если первый вариант представлялся относительно терпимым, то второй был более чем не желателен. В этой связи, я сделал ещё пару шагов вперед и стал терпеливо ждать нового хода предполагаемого оппонента.

   Как ни странно он оказался достаточно вежлив и не заставил себя долго ждать. Снова легкое колебание воздуха, слабый цветочный аромат, ненавязчивая игра светотени и, наконец, мягкое, танцующее движение в сторону ближайшей скульптуры. Я сделал острожный шаг в том же направлении.

   Похоже, существо, наконец, заметило меня. Оно на несколько секунд замерло, а потом вместо того, чтобы прятаться или атаковать засмеялось. Причем смех этот я ощутил не столько слухом, сколько разумом. Казалось, оно смеялось только для меня. Так что бы слышал лишь я один. Вот только за какой плетью я должен был все это слышать? И не обернется ли через мгновение этот смех проклинающим рычанием?

   Но время шло, а смех не затихал. Он вливался в меня словно молодое вино. Он заставлял желать и стремиться. К чему? Неважно. Лишь бы желать, лишь бы не останавливаться, не успокаиваться. Вперед, назад, вверх, вниз, кругом. Неважно. Только бы не стоять на месте.

   - Разбудила?

   Я резко обернулся. За моим правым плечом стоял скульптор. Он влюблено смотрел мимо меня на едва различимые очертания ночного гостя (гостьи?). Глаза его все ещё были подернуты дымкой наркотического сна.

   - Меня часто будит. Почти каждую ночь. Я уже не помню, когда спал больше трех-четырех часов. Но я рад просыпаться под её голос. Иногда я даже работаю по ночам. В темноте. Не видя, слыша лишь её.

   - Кто она?

   - Моя муза. Мое вдохновение.

   - Это ей ты относил свелс.

   - Ей. Она любит свелс. Она становиться веселой. Она дарит мне жажду. Жажду, которую не утолить.

   - И все-таки. Кто она?

   - Я не знаю. Я не хочу знать. Я лишь хочу идти по дороге грез. Её грез.

   Смех усилился. Зазвучал громче, восторженней, непримиримей. Он буквально ранил. Оставлял царапины и кровоподтеки. Но он не был жесток, скорее это мы были жестоки с собой.

   - А ты хочешь пройти по этой дороге?

   - Зачем? - я с трудом держался на границе разумного.

   Скульптор не ответил. Он знал, что этот вопрос адресован отнюдь не ему. Я спрашивал себя. Спрашивал готов ли бросить все и идти по дороге, на которой увижу лишь чужие грезы. Грезы, которые для кого-то стали самой жизнью. Я не хотел отвечать. Я знал, что в любом случае отвечу неправильно.