Камин-аут (СИ)

В комбинезоне, во всех этих побрякушках и на каблуках особо не побегаешь. Девушка уже натерла себе ступню.

На улице она шарахалась от веселящихся людей, бежала, наталкивалась, мямлила слова извинения.

Фрэя успела забежать и в ресторан с подмостками, где смеялись и пили, и в гримерки, и в зал за сценой.

– Где он?! Где Сатин?! – пристала она к Лим-Сиве.

Парни не могли оторваться от водного аттракциона с каноэ, горками и брызгами ледяной воды. Они полезли прямо в воду.

С ним Велескан и кто-то незнакомый совершенно затрапезного вида.

Тут же рука Велескана оплела её талию. Его отдающая алкоголем, эстрадная усмешка на тонких губах оказалась у самого лица девушки.

– Mien chatte****, куда намылились твои чудесные ножки?

– Я не пойму, я к тебе обращалась? И ты должен знать моё имя. Оно достаточно простое, чтобы запомнить, – брякнула девушка, отталкивая руки музыканта.

– Mienne fée*****, – исправился Вел, усмехаясь. – Не хочешь выпить со мной? – перешел он на финский, намеренно картавя.

– Отвали, если не хочешь иметь дело с моим отцом!

– Да ну, mienne fée… Не будь как восковая. Твой отец только рад будет перевалить заботу о тебе на чужие плечи, – бесцеремонно заявил Велескан, столкнувшись с ледяной стеной равнодушия. – Знала бы ты, как муторно иметь дочь, при его-то образе жизни.

Реплика Вела больно оцарапала слух и свилась тяжестью в желудке. Злость разобрала от такой неприкрытой наглости. Фрэя уже примеривалась, какая часть тела Велескана пострадает от её каблука первой.

– Ну ладно, Вел, отпусти девушку, – заступился за неё Лим-Сива и махнул рукой в глубину парка. – Сатин вон в тех трейлерах за колесом обозрения.

– Спасибо!

– А что случилось?! – крикнул Лим-Сива ей вдогонку.

– Спасибо!

До чего дошло! Как можно так напиваться?

То, что Лим-Сива назвал трейлерами, оказалось тесными комнатами в апартаментах Анны-Лизы. В коридоре было мрачно и накурено, музыка не смолкала здесь ни на минуту, сливаясь со всех концов парка «Enkeli» как в сточную канаву. Там, среди мусора и каких-то коробок, она столкнулась лоб в лоб с парочкой гомосексуалистов. И отскочила от них, как ошпаренная.

Парни скользнули по ней беглым взглядом и продолжили лобызать друг друга.

Картина, которая предстала её глазам, когда Фрэя прошла вперед, буквально пригвоздила к полу.

Они раскурили опиум. Этот наркотик проходят по биологии, в конце семестра весь класс выезжает в теплицу.

Фрэя не могла спутать его сладкий и горьковато-пряный запах.

В комнате было душно, воняло потом. Слабее ощущался приторный запах дешевых духов.

Сатин сидел в деревянном кресле, широко расставив ноги, волнистые локоны рассыпались по груди и плечам. Обувь он скинул, верхнюю часть костюма тоже. На его колене сидела молодая девушка, похожая на славянку, с пушистой русо-рыжеватой копной, в черном лифчике и чулках на подвязках; молния на короткой юбке сзади была расстегнута.

Холовора вдохнул, блаженно откидываясь на спинку стула. Наркотик, заволакивающий голову, следующая затяжка – и мужчина наклонился, чтобы поцеловать девушку. Рядом с левым подлокотником на коленях примостилась красивая блондинка с пышной грудью, в длинной юбке с разрезами. Красотка покрывала поцелуями шею Сатина, руки, пальцы, гладя по роскошным волосам, выбирая из них блестящую мишуру. По другую сторону – чернокожая девушка, платье съехало с тощей груди. Кто они, не иначе как шлюхи, проститутки. Рядом с креслом стояла пепельница, переполненная доверху, под ногами перекатывались бутылки с остро-пахнущим пойлом, все сплошь в импортных этикетках. Сатин отставил подальше руку с одноразовым стаканчиком и трубкой, чтобы не опрокинуть, грубо притиснул к себе полуголую девку, его рука соскользнула с её тонкой спины ниже, на упругие ягодицы, плотно обтянутые джинсовой материей. Она убрала колено. Его ладонь проскользнула под юбку, на мгновение девушка замерла, вцепилась ему в плечи, выпрямила спину. Из-за бедер девчонки было видно, как оттопырилась ткань на его ширинке. Блондинка наклонилась, провела языком по его груди, потянула зубами за правый сосок, медленно отпустила, оставив влажный след. У проституток у всех, как у одной, яркая помада, черные ногти. Девушка извивалась и мычала, тершись лифчиком о его тело. Сатин расстегнул ширинку. Лицо болезненно-бледное, взгляд мутный, волосы прилипли ко лбу.

Славянка соскользнула с его пальцев со стонами и вздохами, приподняла юбку и шире развела ноги, почти улегшись на него. Холовора дернулся под ней, исторгнув стон. В этот самый момент Сатин встретился затуманенными глазами с потрясенным взглядом Фрэи. Она оторопела. Как пригвожденная она стояла на пороге и смотрела на эту развратную сцену во все глаза. Рот невольно открылся.

Фрэя заторможено отвернулась, словно это было не её родное тело.

Мимо прошла Рабия, согнала проститутку и сама уселась на колени Сатину. Заметила ли она дочь? Но Сатин-то точно видел, посмотрел в самые глаза, а вот узнал ли?..

Храм блуда и мужской похоти какой-то! Фрэя до сих пор видела знакомые с младенчества женственные руки, только теперь они нежат плоть этих грязных женщин, такие же грязные руки.

Это был не просто секс, это был разврат.

Фрэя оттолкнула с дороги парочку геев, кормивших друг друга сладостями.

– Эй, что тебя так расстроило?

Она опустила голову, не зная, что казалось наиболее омерзительным, то, что Рабия тоже там и принимает участие в грязной оргии или же присутствие проституток. Групповуха, море алкоголя, наркотики и громкая музыка.

– А что ты ждала там увидеть? Лужок с бабочками? Чаепитие под солнышком? – заговорил второй, с упаковкой печенья в руках.

– Поплачься нам, милочка, сразу полегчает.

– Идите вы к черту!

И это её отец!?

От неё не отстали.

– Ты из-за Сатина Холовора такая расклеенная? Да всем уже давно известно, что он за человек… Не связывайся с его детьми, они все в него, у них порода такая, у этих Холовора, гнилая насквозь порода-то.

Один из парней склонил голову на бок и растянул губы в невеселой улыбке.

– Понимаешь, такова жизнь. Но всё будет нормально, найдешь себе кого получше.

– Да нет, что ты говоришь? – встрял другой. – Второго такого любовника как Сатин еще поискать нужно, – с самым задумчивым видом куснул печенюшку и протянул ей коробку. – Такое светлое личико не должно грустить.

*

Плохо, жжение в теле невыносимое, где-то в области желудка. Сердце колотится.

В туалете летают мухи – это действует на нервы. За спиной хлопает дверь, кто-то входит, кто-то выходит. Сатин видит себя в зеркале. Отражение постепенно начинает расплываться. Трет глаза. Оборачивается. Вытягивает руку и задевает о край раковины. Спотыкается на ровном месте. Уже не соображает. В горле першит, глаза режет, трёт так сильно, что белки покраснели. Смывает косметику с лица, без мыла так просто не отмыть, под глазами остаются темные разводы. Приходиться полоскать рот, пока полностью не исчезает привкус горечи. Мокрыми пальцами зачесывает волосы назад, глядя в зеркало.

После концерта головная боль прошла, но воспоминание о ней еще слишком свежее, чтобы так легко забыть. Холовора утирает шею влажным полотенцем. Полотенце грязное. Кидает его на крышку урны.

Действия замедленны, руки дрожат. Раскрывает ладонь и видит резинку для волос: кто-то дал… он сам просил… Холовора стягивает волосы в высокий хвост, пальцы мокрые, резинка мокрая, волосы мокрые – волосы рвутся. Проводит ладонью по плечу: рисунки въелись намертво, нужен специальный раствор, чтобы их снять. Отходит от раковины и приваливается плечом к стене. Что так на него подействовало: наркотики, травка, табак, всё «смазочно-горючее», что он вылакал сегодня?.. Или всё это вместе? Сам бы он до такого не дошел. Он бы не стал делать этого. У него поехала крыша.

Голова кружится. В коридоре стоит звенящая тишина. Сколько времени прошло с тех пор, как закрыли ворота? Уже не помнит и того, когда последний раз видел группу.