Возвращение

— Хорошо. Приходи завтра на пляж.

— В полночь?

— В полночь.

— Лена…

— Что?

— Ты вчера сказала… Что я тебе уже однажды говорил… о том… что ты красивая. Это…

Лена улыбнулась и произнесла:

Я подарю тебе букет не из цветов,

А из далеких звезд — детей полночной тьмы,

Из расплескавшихся от сладкой боли слез,

И из небес рассветной синевы…

У Андрея сжало горло. Он почувствовал, как что-то у него в груди дрогнуло, словно струна, отозвалось в ушах нежным звоном серебряных колокольчиков и затаилось, спряталось в шелестящей листве деревьев.

— Чьи это стихи? — спросил Андрей, чувствуя уже, догадываясь, каков будет ответ, ожидая его, страшась и надеясь.

— Твои, — ответила Лена. И шепот ее губ устремился вверх, вслед за серебряным звоном, и шум деревьев в полночном воздухе радостно принял и подхватил его…

— Светка! В последний раз спрашиваю! — Раздражение Андрея начинало приобретать все более угрожающие размеры. — Где мои плавки?

— Да не знаю я! — сердито отозвалась из ванной Света. — Сам ищи! Не знаю!

— А кто знает?

— Дед Пыхто!.. Посмотри в моей сумке…

Андрей с досады плюнул и полез в сумку. Плавок там, конечно же, не оказалось. Тогда он дернул замок на втором бауле и заглянул внутрь. Первое, что он там увидел, были его плавки, найти которые Андрей уже, честно говоря, отчаялся. Андрей уже было облегченно вздохнул, но воздух неожиданно, словно бы споткнувшись, замер у него на губах. Рядом с плавками в сумке лежал купальник. Женский купальник ярко-красного цвета. С маленьким вышитым черным сердечком. Очень знакомый купальник. Точно такой же, как и у Лены…

Андрей осторожно вытащил его из сумки. Купальник был абсолютно сухим, как воспоминание об ушедшем лете, но в застежке его запуталась какая-то морская травинка, а в складках швов спрятались песчинки летнего пляжа. И от него пахло морем.

Андрей заглянул в сумку еще раз и увидел там еще кое-что. Это была куртка. Женская куртка коричневого цвета с вышитым на левом рукаве золотым орлом. А в кармане куртки оказалась фотография. Цветная фотография, на которой был изображен он сам. И не один. Рядом с ним, прижавшись к его плечу, мирно улыбалась Лена.

Андрей и сам не до конца понимал свои чувства. Он знал, что очень и очень многого он еще не помнит. Например, он никак не мог вспомнить Лену, хотя, судя по всему, они были хорошо знакомы. Андрей только догадывался об этом, но не помнил. А когда Лена сама об этом сказала, он не удивился. Словно знал, что так оно и есть, словно он сразу же поверил в это, словно он ХОТЕЛ в это поверить.

Андрею Лена очень нравилась, но встречи с ней его слегка настораживали. Нет, не пугали, а просто… как бы сказать… Ну, словно ты встречаешься с человеком, с которым когда-то давно был очень близок, а потом поссорился. И эта размолвка оставила в душе какой-то неприятный осадок, какой-то нехороший след, который очень хочется исправить. Но ни причины ссоры, ни даже самой ссоры и, что самое странное, ни самого этого человека ты не помнишь. Встретился с ним, будто впервые (хотя сам-то уверен, что это не так!). И кажется, что у вас все будет хорошо, если удастся на этот раз обойти тот подводный камень, на котором однажды ты уже потерпел крушение. Но вот беда — что это за камень, вспомнить абсолютно невозможно. Память упорно молчит. Остались только ощущения. Смутные ощущения хрупкости и зыбкости всего происходящего; того, что все это в любой момент может неожиданно рухнуть, рассыпаться от неосторожного слова, движения, взгляда…

И, может быть, именно этим неосторожным движением и было то, что Андрей наткнулся в сумке своей сестры на вещи, как две капли воды похожие на те, что принадлежали Лене. И на ее фотографию. На ИХ с Андреем фотографию.

Испугавшись этих мыслей, Андрей быстренько затолкал все как попало в сумку и задернул молнию на ней. Ничего, придет время — и все разъяснится…

Вода в море была на удивление теплая и ласковая. Постепенно Андрей перестал относиться к ней как к чему-то страшному, таящему в себе зло и опасность. Он начал воспринимать море как доброе и хорошее послушное домашнее животное, нежно окутывающее его своими мягкими волнами. И держаться на воде Андрей научился довольно быстро. Вначале держаться на воде, а потом и плыть. Плыть, отталкиваясь от упругого зеленовато-черного моря, поднимая в воздух салюты из серебрящихся в лунном свете брызг.

Ощущения, испытанные при этом Андреем, трудно передать словами. Это была смесь радости победы над страхом и ликования первооткрывателя; необычайной легкости и свободы; чувства могущества и непобедимости, спаянные нежной благодарностью к Лене, чей радостный и веселый смех сопровождал все его попытки.

А потом они поплыли вместе, рядом, как два дельфина, все дальше удаляясь от берега, пытаясь обогнать друг друга, ныряя в морской мрак и вырываясь на поверхность, к лунному свету, смеясь и отфыркиваясь. И в какой-то момент этой веселой и беззаботной игры Андрею вдруг стало страшно.

Нестерпимо страшно, до боли в суставах, до темноты в глазах. Он представил себе, что тонет. Что ласковая теплая вода вдруг перестает держать его на себе, расступается под ним и увлекает его вниз, в густую чернильную тьму, на дно. Он представил себе, как соленое теплое море начинает заливать ему нос и рот, не дает вздохнуть; как вода, заткнув ему уши, делает отчетливо слышными шум крови и стук сердца, которое скоро замрет, остановится, захлебнется соленой влагой ночного моря. И Андрей так отчетливо представил себе (или, может быть, вспомнил?..) все это, что тело его мгновенно напряглось в жгучем желании жить, и он дернулся, испугался и, нелепо колошматя по воде руками, устремился обратно к берегу, к надежной и прочной суше.

Лена догнала его только тогда, когда вода уже доходила Андрею лишь до груди и он смог встать ногами на дно и перевести дух.

— Что с тобой? — встревоженно спрашивала его Лена, плывя рядом. — Что? Судорога, да?

Андрей помотал головой в ответ и, выйдя на берег, как подкошенный рухнул на песок. Лена тоже выбралась из воды и присела рядом с ним, настороженно глядя на него. Она больше ничего не спрашивала, ждала, пока Андрей придет в себя и сам расскажет, что случилось.