Бестиарий спального района

Странные люди, думал он о соплеменниках, словно о чужих. То есть, конечно, не странные, а обычные, но это и есть странность. Живут, плодятся; собирают травы и коренья, грибы и ягоды; рубят деревья, строят хижины и шатры; возносят хвалу Лесу и Небу, источают проклятия Черным Пещерам, Гнилым Топям, Желтой Степи, Железному Городу. Мучаются, каждый из них, от рождения до смерти; называют себя счастливыми, и почти все искренне. Только Мудрейшие, может быть, сомневаются в своем счастье, да виду не подают.

Странные люди, обычные люди. Охотно, даже радостно, принимают то, что приносим мы: воины, разведчики, следопыты, торговцы – бродяги, одним словом… Желчь Большого Морского Змея, кость Полуночного Призрака, сталь работы Горных Мастеров, бархат и шелк, награбленные неведомо у кого степняками и у степняков же отнятые. Деньги, коляски, пустые и непустые сосуды, джинсы, модные журналы, сигареты, добытые в Городе.

Принимают. Но смотрят на нас, бродяг, искоса, исподлобья. Славят нас, но стараются держаться подальше. Доброму жителю Леса не подобает заниматься такими делами. Добрый житель Леса должен – жить, плодиться, собирать травы и коренья, грибы и ягоды…

Да ведь мы-то, бродяги, – мы, почти все, обменыши. Что ж с нас взять?

Лишь Мудрейшие, быть может, думают иначе, да и они – поди пойми их…

Мудрейшие, догадался вдруг Радомир, они тоже вроде как обменыши. Только не по крови, а по мысли своей, по духу. Оттого они и наверху. Ибо обменышу – либо одному быть среди всех, либо скитаться где придется, либо наверх взбираться и наверху пребывать. Тоже в одиночестве.

Какое счастье, что есть Милена…

Он затянулся, выдохнул дым, швырнул окурок в урну, взглянул на напарницу. Та, он знал, высматривает добычу – молодую мамашу с ребенком в коляске. Войти в контакт – Милена делает это виртуозно, улучить момент, обменять младенцев и уносить ноги. Даст Небо – и балахон ее этот… как его… саронг, вот… не помешает.

В обычных обстоятельствах контакт длился бы до вечера: гуляли бы вместе, болтали о детях, о мужьях, о свекровях, о врачах, о модах, глазели бы на витрины; разлучились бы на несколько часов – обед, кормление, что там у них еще, встретились бы, словно невзначай, на вечерней прогулке, и – обмен! До ста досчитать, больше не нужно. До свидания – пока, увидимся завтра, и уезжает в чужой коляске сладко спящий Путята, а Милена увозит здорового, крепкого мальчишку без зловещего вида родимых пятен – она выбирать умеет, чутьем наделена исключительным; и менять умеет – мастерство высочайшее.

Ну а уж ежели что сложится не так – за восемнадцать их вылазок было два случая, – тогда в игру вступит Радомир. Отвлечет внимание обезумевшей жертвы, громко закричит что-нибудь вроде: «Женщину ограбили!» Соберется толпа – тут это в мгновение ока происходит, горожане любопытны и азартны. Примчится их Стража, называемая милицией, она зла и сильна, но простодушна. И направит Радомир всех по ложному следу. Да сам же и возглавит погоню, а в подходящий момент легко, несмотря на изувеченную ногу, оторвется. И встретится с Миленой в условленном месте, в полумертвом лесу, неподалеку от кладбища, от Двери.

И – дело сделано. В следующий раз Милена и Радомир появятся в этом районе не скоро, да и выглядеть будут по-иному. Милена окажется светловолосой, Радомир, к примеру, лысым и чернобровым, а шрам на его щеке будет замаскирован густой щетиной. И перчатки наденет, чтобы беспалость скрыть. Хромоту только не спрячешь, ну да мало ли хромых.

Радомир тряхнул головой. Это все не о том. Сегодня у них никак не обычные обстоятельства. Последняя операция, следующего раза не будет. Можно и нужно действовать резко, быстро. Так риска меньше. Контакт – обмен – Милена, скрытно сопровождаемая Радомиром, уходит, устраивается в том условленном местечке – Радомир возвращается в Город, усаживается на лавочку напротив приземистого здания, в котором служит нужный ему человек, – беседует с ним, сбрасывая камень с души или, наоборот, наваливая еще один, – и покидает Город навсегда. К Милене, вместе с ней и с обменышем к Двери, и – в Лес. Там, как ни крути, их народ. И там Квета и Ивор, они горюют, но ждут.

Или остаться здесь? Предательская, паскудная мысль, помрачнел Радомир, ведь лезет же в голову, и до чего назойливо… Нет, в который раз сказал он себе. Нет, мой народ – не тот, от которого родился, а тот, с которым и ради которого… Ну их, эти громкие слова – и без них все ясно…

Милена извлекла из кармашка коляски зеркальце, посмотрелась в него, покачала головой. Это означало: партнер, здесь ничего подходящего, отправляемся в центральный сквер. Что ж, ей виднее.

Радомир начал было подниматься со скамейки, когда из-за угла появился потный, расхлюстанный милиционер. Он мутно посмотрел на Радомира, не обнаружил, видимо, ничего для себя интересного, плюхнулся рядом и буркнул:

– Закурить есть?

Радомир протянул открытую желтую пачку.

– Я две возьму, – невнятно произнес милиционер.

Похоже, не разрешения спросил, а просто уведомил.

Взял даже три. Приподнял фуражку, сунул под нее две сигареты, третью сунул в рот, повернул голову к Радомиру, вопросительно задрал редкие брови.

Радомир щелкнул зажигалкой, затем неторопливо закурил сам. Мерзкая какая тварь, подумал он. Хоть бы поблагодарил. Впрочем, не нужно с ним связываться – есть дела поважнее.

Неприятный милиционер жадно выкурил сигарету, бросил окурок на асфальт прямо перед собой, поерзал, приоткрыл рот, желая вроде бы что-то сказать, потом передумал, закрыл рот, встал и поплелся прочь.

Милена повторно подала условный сигнал. Радомир поднялся, аккуратно опустил свой окурок в урну, взглянул на небо – солнце уже приближалось к зениту – и не спеша двинулся в сторону сквера. Милена, держа дистанцию, покатила коляску следом.

5

В лесок втянулись все еще порознь: Милена впереди, Радомир в небольшом отдалении. Когда гигантских домов Новокузина стало не видно из-за деревьев, Радомир ускорил шаг и догнал напарницу.

Обмен прошел без малейших осложнений. В сквере Милена разговорилась с молоденькой пухлогрудой блондинкой, покачивавшей яркую голубую коляску. «У вас мальчик?» – «Мальчик, два месяца. А у вас?» – «Тоже, два и восемь дней!» – «Уй, до чего холёсенький!» – «Ути, прелесть какая!» – «А балахончик-то у тебя какой прикольный!» – «Так последний же писк! Саронг называется!»

И поехало. Вот что-то обсуждают с уморительной серьезностью. Вот хохочут над чем-то, и обаяние Милены ломает последние остатки отчужденности. Вот встают и бок о бок покидают сквер, а Радомир, с видом праздного прохожего, следует за ними.

Вот он слышит, как Милена говорит: «Ой, Тань, мне в магазин зайти надо, смесь купить. Петька же на смеси, с молоком-то у меня, видишь, плохо. Отпустишь? Я быстро!» – «Да иди, Милка, – тараторит блондинка. – А потом я в обувной заскочу на минутку, а ты посторожишь, услуга за услугу, идет?»

Что и требовалось. Около того обувного обмен и состоялся. Да еще Радомир, в суете на автобусной остановке, что рядом с обувным, ловко вытащил немного денег из кармана у какого-то лопуха.

Вот и Танин дом. Молодые мамы расстались подружками, договорились встретиться там же, где познакомились. Завтра утром.

Ага. Как же.

Теперь несчастная блондинка уже наверняка обнаружила подмену. Но – поздно.

Девятнадцатый обмен совершен.

– Ты молодчина, солнце, – сказал Радомир.

Милена досадливо дернула плечом.

– Жалко ее? – спросил он.

– Конечно, жалко, – ответила Милена. И, помолчав, добавила: – Как всегда. Я еще и поэтому рада, что больше не пойдем.

Вот и укрытие. До Двери – шагов триста. Крохотная полянка, удобный пенек, кругом густые заросли кустов, несколько деревьев с плотной листвой. Милена тут в безопасности.

Из глубины леса донеслось троекратное заунывное уханье. Радомир насторожился:

– В прошлый раз тоже слышал такое.

– Да чепуха, – устало улыбнулась Милена. – Зверь меня никакой не тронет, а люди сюда не заглядывают. А и заглянет кто – справлюсь уж как-нибудь. За тебя вот неспокойно…