Пусть сегодня никто не умрет (СИ)

Дмитрий Лорин

Пусть сегодня никто не умрёт

Мне нормально.

Свет матовых ламп, проносящихся по белому потолку, напоминает встречное движение машин на зимней дороге. Мелькнул, исчез, мелькнул, исчез. Двигаюсь согласно светящимся вывескам, свободная операционная вправо, мне туда. На человека с расколотым черепом таращиться не надо, никуда он не денется, если лежит на каталке, которой я управляю. Не стоит жечь эмоции попусту. Кстати, это не он, а она. Молодая, должно быть красивая, девушка.

Я действую выверенно и слегка отстранённо, как хорошо отлаженный механизм. На полном ходу проскакиваю через стерильную камеру с дезинфицирующим туманом. Плазма и наркоз уже заказаны, инструменты на месте, теперь всё обойдётся. И слава богу! Пусть сегодня никто не умрёт.

Борис иногда спрашивает, что я ощущаю в момент операции. Цепляет на меня десяток датчиков, глядит в монитор, словно разочарованный принц на зачарованную принцессу, и хмурится. Просит быть предельно собранным, сосредоточиться и максимально объективно формулировать ощущения. А мне страшно, и я вру. Ничего не могу с собой поделать. Говорю про олимпийское спокойствие и неизменный позитив. А как тут не врать? Приходится. Ведь если сказать правду, мне не позволят помогать людям, которые попали в беду. Я знаю это совершенно точно, а потому просто не могу допустить. Конечно, Борис мне как брат родной, но в некоторых вопросах он хуже ребёнка.

Стоп, кажется, сосудик вскрылся. Алая змейка крови проворно скользнула по рассечённой ткани. Одновременно коагулирую разрыв и собираю красную жидкость. Третий расширитель должен слегка изменить угол наклона. Так нужно. Более безопасный доступ к повреждению. В правом верхнем углу появились данные экстренных анализов. Спокойней, ничего непоправимого не наблюдаю. Подумаешь, смена варианта наркоза. У пациентки индивидуальная непереносимость. Только не дёргаться, и всё получится.

Я покинул операционную через два часа одиннадцать минут. Девушка будет жить, и это главное. Кости черепа срастутся, а косметический шов, скорее всего, будет едва заметен. Так, кто у нас на очереди? Мои любимые бабушки!

— Ну что же вы, Ульяна Геннадьевна, не встаёте? Если не будете выполнять предписания, перелом не срастётся. Вам двигаться надо, кровь гонять по организму. Становитесь на опору и начинайте гулять до самого изнеможения.

— Шёл бы ты, умник, в задницу, — откликнулась бойкая старушка, — у меня голова болит и настроение гадостное. Пропиши промедольчику, и я прям щас на дискотеку свалю.

— С промедола не танцевать хочется, с него спится хорошо, — заметил я, аккуратно присаживаясь рядом. — А как боли в ноге?

— Отвянь, зануда. Пока не напомнил, не болела, — старушка передёрнула замысловатым лабиринтом лицевых морщин. — Слышь, родной, иди дальше. Не досаждай старой женщине. Моё здоровье, что хочу, то и делаю. После восьмидесяти переломы вообще не заживают.

— Неправы вы, Ульяна Геннадьевна. Ох, неправы! Современная медицина…

— В звезду засунь свою медицину, — грубо оборвала пациентка, — и сам туда иди. На девятом десятке легче сдохнуть, чем подпрыгнуть. Ты, вон, лучше с Кариной беседуй, это она по тебе сохнет.

Нехорошо мне как-то. Неуютно и немного муторно.

Есть проблема, но я просто не представляю, как её решить. Моя обязанность лечить людей. Мне известно, что нужно сделать для победы над болезнью, но у меня нет способов убедить человека действовать себе во благо.

Карина Степановна — сложный случай. У неё одновременно болит и всё и ничего. Некоторым людям не стоит читать медицинские книги. Выхватив из контекста пару впечатляющих фраз, они воображают себя Авиценной или Парацельсом. Обычная глупость.

— Доктор, ну что же вы утром не заходили, у меня всё тело ломило, и в сердце простреливало!

— Операция была, срочная.

— Да, да, понимаю, а вот у меня вчера зубы ныли, я, когда их пальцами щупала, решила, что десна кровит. Скорее всего, наглоталась плохой крови. А может от этого сердце колоть?

На Карину Степановну уходит двадцать две минуты. Меньше нельзя, ибо её лечение и заключается в обстоятельном разговоре на тему бесценного здоровья. Антидепрессанты и позитивное общение, вот лекарство, которое ей необходимо в действительности. Всё остальное — обыкновенная старость. Да, времени тратится с избытком, но, тем не менее, результат имеется.

Нужно заскочить к Борьке, он ругается, когда я увлекаюсь работой и забываю о науке.

— Молодец, Андрейко, вовремя, ну, как самочувствие?

— Слушай, Борь, у меня делов выше крыши, давай сегодня без твоих тестов. Вечерние показатели снимешь и попросту удвоишь.

— А вот это ты глупость сморозил, — невозмутимо констатировал Борис, — я науку развиваю. Причём ту самую, которую ты для лечения используешь.

— Да понимаю я.

— Ну, а если понимаешь, то добро пожаловать на мои экзекуции. Терпи, для медицины надо.

На Борькины тесты убиваются драгоценные минуты. Надеюсь, что ничего страшного за это время не случится. Выходя из лаборатории, получил внезапный сигнал тревоги из приёмного отделения. Ребёнок кипятком на руку плеснул.

Зарёванная мамаша в припадке самобичевания довела себя до истерики и этим запугала своё чадо, загнав в полуобморочное состояние.

— Господи, какая же я дура, дался мне этот компот! Санечка, миленький, прости меня-а-а-а-а-а-а…

Ожог не фатальный. Первой, местами второй степени. Пострадало плечо, задело живот, и небольшой волдырь на бедре. Через год на детской коже не останется ни малейшего следа, но в своих раскаяньях по поводу случайной неловкости молодая женщина доходит до исступления. Мальчуган закусил губу и мужественно терпит, молча роняя слёзы. Старается не реветь, дабы ещё больше не огорчить маму. С ним всё будет в порядке. В данной ситуации первую помощь надо бы оказывать не ему, а именно женщине. Успокоительная инъекция — то, что нужно.

Однако это просто невозможно объяснить обычным людям. Занимаюсь с мальчиком, а после этого успокаиваю истеричную мамашу.

Муторно мне, почти хреново мне. Понимаю, отчего, а справиться не в силах.

Выхожу из процедурной комнаты, ловлю сразу два сообщения. У мужчины из двенадцатой палаты желудочное кровотечение, девица в третьей собралась рожать. Роды быстрыми не бывают, а плод лежит правильно. Что там с желудочным кровотечением, вопрос более сложный.

Забежал к Борису, крикнул ему, чтобы он за роженицей приглядел. Увидел его изумление и потратил три минуты для разъяснений. Ну, не хватает меня на всех, не хватает. Порой полдня без дела, а временами такая запарка случается, что не приведи господь.

Родить можно и без помощи, а желудочное кровотечение ждать не станет. Вот только как это объяснить женщине при её первых родах? Она же боится. Для неё это, прежде всего, психологический шок. Борька хоть и не врач, но за ручку подержать сумеет. Большего и не надо. Иногда схватки длятся часами, скорее всего на обрезание пуповины я успею. Мчусь в двенадцатую палату, а думаю о роженице.

С желудочным кровотечением управился за сорок четыре минуты. Пришлось иссекать поражённый участок. Хорошо, что у мужичка жена не работает. В нашей колонии это большая редкость. На пальцах объясняю растерянной супруге, что именно надо делать и чего не стоит предпринимать даже при апокалипсисе. Уточняю, насколько верно она поняла мои слова, и несусь к роженице.

На повороте встретил Карину Степановну с очередным нелепым вопросом. На бегу извинился и пообещал, что загляну вечером.

— Ну да, чего уж там… Никому мы не нужны, нам теперь одна дорога — в могилу, — обиженно буркнула пациентка мне вдогонку.

— Неправда, — крикнул я, уносясь по коридору в сторону родильного зала, — я к вам вечером обязательно загляну!

Хреново мне, совсем нехорошо. Так случается всякий раз, когда обстоятельства заставляют несгибаемую логику идти вразрез с человечностью.

Бабульке ведь не объяснишь и никак не докажешь, что её «тянет в пояснице и голова кружится» на данный конкретный момент чуть менее важно, чем правильные роды. Жаль, конечно. Старушка два дня как почувствовала улучшение. Именно почувствовала, и это самое главное. Молодой она уже никогда не станет, и полностью излечиться ей не под силу, а значит, единственное, что имеет значение — это иллюзия хорошего самочувствия.