Зажечь солнце (СИ)

Подумать только — вырваться из самого ордена и забраться так далеко! Должно быть, были жрецы, что могли проделать такое же. Только Танатос ещё не был жрецом. Он был всего лишь послушником. Лишь мальчишкой, который посягнул на слишком многое. Ему просто хотелось жить… Но он смог добраться до Меливерта. Расслабляться было ещё рано, но это уже было победой. Орден больше не внушал ему страха, который невольно появляется, когда кого-то уважаешь.

Танатос Толидо гордился собой. Ему было приятно осознавать, что он сумел справиться с тем, чего раньше так сильно страшился. Ему было приятно чувствовать сильнее, чем он о себе думал. Он ведь был почти что героем — суметь вырваться из лап жрецов и отодвинуть хотя бы ненадолго неминуемую смерть Хелен. Вкусить свободы… Той свободы, о которой он раньше и мечтать-то не мог! Евискориа под конец пути уже начала ныть о том, как ей холодно, как она хочет есть… И это при том, что они останавливались в специально предназначенных для этого маленьких домиках каждые четыре-пять часов! Лучше было не спать, конечно, но можно было немного передохнуть, расслабиться, поесть и, наконец, отогреться… Йохан не ныл вовсе, но вид у него был столь несчастный, что это было даже хуже завываний Хелен.

Девчонка кажется уставшей. Она не привыкла к столь долгим нагрузкам, и Толидо прекрасно её понимает. Будь у него возможность, он остался бы в Меливерте на пару суток, чтобы отоспаться, хорошо поесть и снова двинуться в путь. Будь у них возможность, им следовало бы задержаться на три-четыре недели в каком-нибудь замке под видом прислуги, прежде чем отправляться в дорогу.

Бард отказался поехать с ними дальше. Он, очевидно, решил попробовать задержаться в Меливерте и подлечиться. Или просто обиделся. Танатос легко его отпускает. Во всяком случае, внешне. На деле же он чувствует смутное чувство вины за собственную грубость, но вряд ли когда-нибудь скажет об этом вслух.

Танатос бродит по городку и покупает себе и Хелен по меховой куртке. Так будет намного теплее, говорит мальчик себе. Так им будет легче добираться до Грамелена. И Евискориа будет меньше ныть о том, как сильно ей холодно. Она ходит за ним, крепко держа его за руку. Толидо это раздражает. Он не привык к столь пристальному вниманию. Не привык к тому, что кто-то его постоянно трогает.

— Иди пока с Йоханом, — хмуро бросает ей Танатос. — Где-нибудь встретимся, как надумаем идти. А не встретимся — пойдёшь одна или останешься здесь. Я тебя спасать в ущерб собственной жизни не собираюсь.

Хелен слушается его с радостью. Мальчик всегда видел, что бард нравится ей гораздо больше. Пожалуй, это было даже хорошо — она легко могла убежать от самого Танатоса. А все припасы и деньги были у него. Так что… Это будут проблемы самой Евискориа, если девчонка решит удрать от него. В орден она вернуться не сможет, там её убьют, а нигде больше ей жизни не будет.

Городок не представляет из себя ничего особенного. Маленький, немного шумный и грязный. Впрочем, он никогда не считался особенно крупным. Зато Авер-Кайи когда-то был самым настоящим чудом. А теперь он — просто легенда. От него остались только старые сказки, которые старики рассказывают маленьким детям. Красивые сказки — о торжестве справедливости и любви. Танатос не верит, что когда-то это было так. Танатос не верит, что когда-нибудь в этой жизни такое может наступить.

Ни один человек, имеющий власть, не будет ей делиться. Ни один человек, имеющий деньги, не будет ей делиться. Ни один человек, имеющий хоть что-то ценное для него, не будет этим делиться. Толидо никогда об этом не забывал.

Эрментрауда Танатос замечает сразу. Его легко узнать. Кто ещё из жрецов — и уж тем более, местных жителей — решит надеть на себя расшитый серебром тёмно-серый плащ? Кто ещё из жрецов будет ходить с таким видом, будто он не какой-то там представитель ордена, а самый настоящий князь или ландграф? Эрментрауда можно узнать по высокому росту, по копне тускло-рыжих волос… Наставник всегда заплетал их в тугую косу — так было принято у жрецов. Все они носили длинные волосы и не носили бород, все они носили роскошные плащи, но Эрментрауд выделялся даже на их фоне.

Танатос чувствует только злость и почти никакого страха. И решимость. Мрачную решимость умереть, если потребуется, только ради того, чтобы под конец собственной жизни позлить жрецов. Он готов сделать всё ради того, чтобы его смерть не оказалась напрасной. Убить его могли и там в ордене, но Толидо совершенно не хотелось умирать зная, что всё, что он проделал, будет растоптано. Бывший послушник не собирается сдаваться без боя и без пыток.

Эрментрауд может делать с ним, что угодно, но Хелен он не найдёт. Это Танатос может им обещать — хотя бы из принципа. Он готов умереть сам, он не слишком боится смерти, но отдавать им эту несносную девчонку мальчику совершенно не хочется. Его всё равно убьют. Толидо уверен в этом. Он прочёл это в глазах Эрментрауда. Танатосу совсем не хочется превращаться в хладный труп, но если этого никак не избежать, мальчишке хочется, чтобы Хелен осталась жива. Так будет хотя бы справедливо. Йохан отказался идти с ним, с Танатосом Толидо, но для Хелен Евискориа бард может сделать обратное — он почти привязался к этой девчонке. Танатос не боится. Он твердит это себе вновь и вновь. И почти верит своим словам.

Наставник стоит в шаге от него. Смотрит прямо на него. И, что самое страшное, видит. Эрментрауд не слепой старик. Он молод и видит очень хорошо. Насколько Танатос помнит, глаза наставника ещё никогда не подводили. Он был похож на ястреба. Кажется, так называлась эта хищная птица в книжке у Невера. Старик Невер… Если после смерти что-то есть, Толидо будет часто вспоминать его.

Эрментрауд тянет к нему свою руку. Осторожно. Пристально наблюдая за своим учеником — уже не раз Танатос кусал его за пальцы, когда Эрментрауд пытался как-то разобраться со своим подопечным. Жрец знает мальчика так же хорошо, как и сам мальчишка знает своего наставника. Он сумеет пытать его так, что пытки станут просто невыносимыми. От этого хочется зажмуриться или хотя бы отвести взгляд, но Толидо этого не делает. Ему совершенно не хочется показывать свою слабость.

— Эй ты, жрец! — услышал Танатос чей-то голос. — Помнится, в прошлый раз мы с тобой не закончили!..

Незнакомый. Он точно никогда такого не слышал. Толидо готов поклясться в этом. Только вот в его клятвах нет ровным счётом никакого смысла. Эрментрауд оборачивается быстро, но ударить незнакомца кулаком или заклинанием не спешит. Незнакомец — Танатос только сейчас сумел разглядеть его полностью — чуть ниже наставника и очень хорошо одет. На шерстяном — Танатос даже издалека видит, что шерсть хорошая — плаще у него вышивка. Должно быть, он принадлежит к числу местных аристократов. Возможно, даже к одному из тех зазнавшихся нивидийских домов. Слава Арэду, что это не может быть один из жрецов другого ордена — тех Танатос узнал бы сразу.

Бежать бы… Бежать!.. Только вот нельзя. Танатос прекрасно понимает, что ни в коем случае нельзя — возможно, Эрментрауд от нехватки времени убьёт его быстро. Или даже Толидо повезёт, и он попадётся кому-нибудь из дерущихся под руку, если наставник соизволит ответить на оскорбление. Нужно попасться кому-нибудь из них под руку. И лучше не наставнику — тот умеет ударить очень больно, не причиняя почти никакого вреда. У бывшего послушника нет почти никаких шансов выжить. И ему хочется умереть как можно более легко. Вот бы кто-то вонзил кинжал ему в сердце или просто перерезал горло! Это была бы лёгкая смерть. Достаточно быстрая. Менее мучительная, чем те пытки, которые может придумать для него жрец.

От незнакомца хочется убежать даже больше, чем от наставника. От Эрментрауда Танатос хотя бы знает, чего можно ожидать. Эрментрауда Толидо прекрасно знает. Знает, как именно тот бьёт, сколько ударов отвесит прежде, чем Танатос не сможет пошевелиться, с какой именно силой будет бить. Танатос так же знает, что Эрментрауда можно ударить по спине, чтобы тот на секунду отвлёкся от всего, что угодно. Танатос знает, что вонзить в спину Эрментрауда нож трудно даже тогда, когда он дерётся. Но можно взять меч и убить обоих.