Зажечь солнце (СИ)

Драхомир стоит на балконе и курит. Леди Мария охнула бы и заставила бы его потушить и выбросить сигарету. Отец бы… просто промолчал. Смерил бы сына недовольным взглядом, но промолчал. Как молчит почти всегда, когда что-то происходит. Киндеирн не будет поднимать шум из-ка каждой мелочи. Отец скорее отвесил бы ему подзатыльник, чем стал повышать голос.

Погружённый в свои мысли, Драхомир далеко не сразу замечает, что позади него кто-то стоит. По правде говоря, он никогда этого не замечал, если о чём-то размышлял. Даже на приёмах. Можно было окликать его сколько угодно — Мир просто не реагировал. Не замечал.

Когда он, наконец, начинает ощущать чьё-то присутствие рядом с собой и оборачивается для того, чтобы увидеть этого человека, оказывается, что позади него стоит леди Салинор. Даже она в трауре. Не в астарнских традициях, конечно — леди Салинор стоит в совершенно белом платье. Он знает, что согласно традициям её рода, траур должен быть именно белым. Не синим, как принято у Астарнов.

— Не злись на него, — задумчиво говорит леди Салинор. — Драхомир, твой отец любит тебя. Возможно, больше, чем кого-либо ещё из своих детей! Пусть у него и не сложилось счастливой жизни с…

Леди Салинор всегда была тактична. В ней нет ни капли резкости, что была присуща — в той или иной степени — почти всем жёнам Киндеирна. Чего только стоили леди Мария или царевна Варвара! Она была умна и добра. Должно быть, за эти качества отец и выбирал себе жён. Но леди Салинор была ещё мягкой и нежной. И в то же время Драхомир знал, что она никому не даст себя в обиду. Она не леди Иоанна и не Навидия Зервас, которых следует защищать. Она сама кого угодно может обидеть. Просто не чувствует в этом необходимости. А без необходимости леди Салинор не будет причинять кому-либо боль. Она была одним из тех светлых людей в окружении отца, которые никогда не сделают кому-либо зло просто так. Без причины. По собственной прихоти. Леди Салинор была терпелива и не слишком злопамятна. Жаль, Ариозелир не унаследовал от неё этих качеств.

У леди Салинор была одна удивительная способность — люди ей доверяли. Ей невозможно было не поверить, когда она начинала говорить своим тихим мелодичным голосом, когда твёрдо, но сочувственно смотрела в глаза, когда мягко подбирала нужные темы для разговора… Она никогда не говорила правду, если знала, что человеку будет слишком больно слышать. В этом было ещё одно отличие между ней и леди Марией. Та говорила правду всегда. Даже когда её никто не хотел слышать. Должно быть, из-за этого отец так сердился на неё. Драхомир знает — отец ничего не имеет против красивой лжи. И знает, что Елизавета Фольмар, женщина, которая его родила, была самой лживой тварью во всём Интариофе. И что только Киндеирн мог на такое купиться. Елизавета не была очень красивой. Это Мир слышал ото всех, кто знал Фольмар. Она была обаятельной и эффектной. Умела смеяться над собственными ошибками и порой верила в собственную ложь. Её называли принцессой Города Пороков, и она была ею — лживой, скрытной и жестокой, но всё же имеющей на многих какое-то гипнотическое влияние, заставлявшее верить в её чистоту. Да что там говорить — она сама порой в это верила. Елизавету Фольмар вряд ли можно было любить. Но ей можно было восхищаться. Отец любил восхищаться. Ему нравились люди, которые не подчинялись правилам, выходили за рамки обычного. Ему нравились люди, которые могли с ним состязаться, быть ему равными. Почти все его жёны были равны ему. Быть может, и все. Драхомир не знал ещё, проявят ли себя Маргарита, Навидия и Иоанна. Должно быть, проявят. Все остальные были личностями удивительными. Отец не терпел слабости и глупости рядом с собой. Ему нравились необыкновенные женщины. Вроде царевны Варвары или леди Салинор. Отец любит, когда его окружают поразительные люди. И жён он выбирал таких же. Драхомиру хотелось бы верить, что смерть леди Марии хоть немного повлияла на него. Что ему хоть немного жаль. Что её бледное мёртвое лицо заставило что-нибудь всколыхнуться в его душе. Что ему хоть немного было больно, когда её гроб опускали в землю. Но, должно быть, он никогда в жизни не услышит ничего подобного.

Чем была хороша леди Салинор — она ничего не говорила сейчас. Она знала, когда следует промолчать. И знала, как именно следует утешить. Леди Салинор не касалась его рук или плеч, не пыталась обнять, она просто стояла позади. Ждала. Ничего не говорила. И ей не нужно было ничего говорить. В её взгляде читалось сочувствие. Казалось, ей искренне жаль Марию. Они никогда не были слишком близки — леди Мария мало с кем общалась из последующих жён Киндеирна. Драхомир уверен, что ей было больно осознавать тот факт, что её муж берёт себе всё больше жён. Когда-то в детстве этот факт — что отец женится снова и снова — не вызывал у Мира никаких вопросов. Он помнит почти все отцовские свадьбы, начиная с тех пор, как отец решил взять себе в жёны Маргариту. Он помнит свадьбу с Навидией Зервас, помнит свадьбу с леди Салинор, а потом — с Кэт Сатор и леди Иоанной. В детстве ему нравились эти торжества. Красивые платья будущих отцовских жён, множество подарков и громких тостов. Когда-то Драхомиру нравилось носиться между кучей залов и что-нибудь выкрикивать. Что-нибудь смешное. Или даже торжественное. Он был маленьким. И ему это сходило с рук. Кажется, отца забавляло то, как он веселился. На своих свадьбах Киндеирн всегда был очень весел. Это своих дочерей он тяжело выдавал замуж. А кого-то даже и не выдавал. Лори была его любимой дочерью, и он никогда в жизни не решится с ней расстаться.

Киндеирн привык жить с размахом. Привык жить так, словно жизнь никогда не закончится. Это и отличало его от леди Марии. Она всегда думала о смерти. И вот — теперь это свершилось. Когда-то жизнь отца казалась Драхомиру правильной. Единственно правильной. Жизнь, полная славы и веселья. Жизнь победителя. Жизнь человека, имеющего всё на свете. И даже больше. Жизнь человека, который в Интариофе является олицетворением могущества и власти. Жизнь алого солнца Интариофа. Но с каждым днём Фольмар стал сомневаться в правильности такой жизни всё больше и больше.

— Он мог прийти… — говорит Драхомир тихо.

Теперь он почти не чувствует злости. Лишь гнетущую пустоту внутри себя. И усталость. Драхомиру кажется, что что-то внутри него должно вот-вот разорваться, сломаться. Какая-то ниточка, какая-то пружина. Он чувствует себя неправильным. Огромной ошибкой. Ему хочется ненавидеть Елизавету Фольмар за тот день, когда она танцевала в городе своего отца перед Киндеирном Астарном. Хочется ненавидеть её за то, что она улыбалась тогда. За то, что была смелой и наглой. За то, что подошла к Киндеирну. Хочется ненавидеть отца за то, что явился в Город Пороков. Зачем он пришёл туда?.. Зачем?.. Ему хочется ненавидеть всю вселенную за то, что эта встреча тогда произошгла.

Ему вспоминается, как глухо звучал голос отца, когда тот разговаривал с ним. Перед его взором словно встают серьёзные отцовские глаза, в которых не было ни капли привычной насмешки. Отец не смеялся на его словами. Не пытался выставить их ненужными и глупыми. Он так же, как и Драхомир, хотел поговорить. Чья же в том вина, если они оба не смогли друг друга услышать?

— Им обоим было бы только хуже, — мягко и тихо говорит леди Салинор. — Они бы снова разругались. И ни твою мать, ни твоего отца не остановило бы даже то, что один из них находится на смертном одре. И я думаю, ты понимаешь это лучше всех на свете.

Они разругались бы… Киндеирн и Мария были не из тех, кто может жить в мире друг с другом. Кто-то из них обязательно сказал бы что-то, что вывело бы другого из себя. Крики. Взаимные оскорбления. Колкие, жестокие слова. Драхомир слышит это так явно, словно это происходило на самом деле. Леди Марию и Киндеирна ничего не остановило бы, если бы они решили разругаться.

Леди Салинор смотрит на пасынка внимательно. Словно надеясь что-то прочесть в его лице. Забавно — она даже в лице Киндеирна могла прочесть всё, что угодно. Она знала, что человек чувствует. Всегда знала. И никогда не говорила об этом. Драхомир помнит её с того самого дня, когда она впервые вошла в астарнский род. Она была необыкновенной. Ещё более необыкновенной, чем царевна Варвара.