Зверь Лютый. Книга 19. Расстрижонка (СИ)

А по сути - конура цепного пса. Оттуда можно только гавкать да рвать проходящих. Подняться самому, набрать и умножить дружину - не с чего.

А дальше? Вот Долгорукий умрёт и... Андрей, ломая "закон", полезет "на стол" в Киеве? С чем? С той сотней гридней, которую можно прокормить в Вышгороде? Против резко враждебного киевского населения? Против тысяч непрерывно скалящихся на него - кыпчака, "Бешеного Китая" - "чёрных клобуков"?

"Киевская тренога" Мономаха - система баланса политических сил: "чёрные клобуки", "киевляне", "княжья дружина". Две "ноги треноги" - против, третьей - нет.

Долгорукий не дал Андрею ресурсов - большого богатого города - на Юге. И отобрал, своим завещанием, доступ к ресурсам на Севере, в Залесье.

Впереди у Андрея - позор, нищета, заклание. Преступление против "Закона Русскаго" - вокняжение не по "лествице", избиение гражданского населения - враждебных киевлян, собственный неизбежный разгром многократно превосходящими силами торков и княжеских дружин. Безудельность, жизнь "из милости за печкой" у кого-то из младших братьев.

Вот такую судьбу готовит своему сыну Юрий Долгорукий.

Они все видели его несколько покатый лоб, блистающие, в моменты ярости, глаза, высокомерную осанку. Они все над ним посмеивались:

-- До седых волос дожил, а своего удела не сыскал. Только и годен, чтоб головёнку под вражий удар подставлять. Шелом-то - в куски, а лобешник - меч не берёт. В мозге, видать, одна чугунина. Годен только у князь Юрия на посылках бегать. В подручниках.

Не в подручниках - в противниках. Не из-за власти, земель, доходов... По своим характерам.

По своим ценностям и допустимостям, по образу жизни, по социальным ролям... они - враги. Но этого не видно. Как и не видно со стороны того, что за этим чуть покатым лбом трудится очень неплохой ум. С весьма нетривиальными, для святорусской господы, мыслями. С постепенно меняющимися "границами допустимого".

Снаружи: типичный пожилой кавалерист-рубака. "Как одену портупею - всё тупею и тупею". Внутри - мятущаяся, пребывающая в напряженном борении сама с собой и с миром, душа. И острый, последовательный интеллект.

Все нормальные русские князья стремились в Киев, к высшему "столу", к высшей должности в княжеской иерархии. Андрей никогда не был "нормальным". Это его свойство прорывалось во множестве дел.

"Ежели стол не идёт к человеку, то человек идёт к столу" - писал некогда Изя Блескучий, оправдывая свой захват Киева.

Андрей, "сходив к столу", утащил "стол" за собой. Даже и став Великим Князем Киевским, он остался во Владимире.

То, что Залесье, не смотря на "духовную" Долгорукого, не смотря на присутствие в Суздале вдовы и младших сыновей, признало Андрея князем, пережило высылку "гречников" и "торцеватых" племянников Андрея, что, фактически, ликвидировало саму основу для введения в Залесье удельщины, что есть основной тренд, основное стремление боярства во всех русских землях - есть, в немалой степени, результат страстной проповеди, поддержки Феодора.

Насколько это было непросто - видно из Никоновской летописи:

"И тако изгна братию свою, хотя един быти властель во всей Ростовской и Суждальской земле, сице же и прежних мужей отца своего овех изгна, овех же в темницах затвори; и бысть брань люта в Ростовьской и в Суждальской земли".

"Неблагодарность - из числа самых тяжких грехов человеческих". Андрею - несвойственна.

Другая причина невозможности отправки Феодора к Манохе - общая "святорусская".

Русские князья не казнят русских иерархов. Русская церковь отделена от государства. В том смысле, что церковные - неподсудны светскому суду. "Да не вступает владетель в то". В "то" - что творится в монастырях, церквях, епископских дворах. Я уже цитировал "Устав церковный". Даже изгнание или пожизненное заключение может быть применено рюриковичами друг к другу. Но не к епископам. Им - только церковный суд. Высший суд - митрополичий. Именно так будет в РИ решена судьба зарвавшегося "бешеного Феди".

Давнее соратничество, благодарность за оказанную помощь и юридическая, освящённая верой и традицией, неприкосновенность епископа - не позволяют князю Андрею применить к Феодору "силовые меры воздействия".

Итого: "допрос третьей степени" - невозможен дважды.

Вот и стоит перед окном этот невысокий, крепкого телосложения, с ярко выраженным сколиозом, человек. Смотрит, не видя, в темноватое стекло и рвёт себе душу:

-- Друг?

-- Нет, враг!

-- Врага - казнить!

-- Нет, нельзя.

"Рука не поднимается" - старинное русское выражение.

Интересно: а если ногой? Не в смысле: "приподнять ножку и пометить", а - пяткой? В лоб. Или, там, коленом по почкам? - Ах, да - капоэйры с карате здесь не знают.

***

-- Тебе виднее, но уверен ли ты? Может, понял неправильно или, там, у него зубы болели.

-- Поэтому, Иване, ты пойдёшь в Ростов. И привезёшь её сюда.

Что?! А... э... ё!

Где найти мне слов не затёртых, чтобы выразить, хоть бы и лишь частично, всю меру своего недоумения, удивления и изумления...? А так же - раздражения, возмущения и посылания...

Смысл приказа - понятен. Как в частушке:

"А я пошла с другим. Ему не верится.

Он подошёл ко мне удостовериться".

Андрею охота "удостовериться". Путём личного общения со своей экс.

Но я-то здесь причём?!

Первая реакция - чисто инстинктивная: мужик, ты с какого дуба-ясеня упал?! У меня своих дел... в гору глянуть неколи! У меня там этногенез выкипает! А стекло ещё и варить не начали!

И я ещё много всяких умных слов сказать могу. И аргументов с доводами - просто охапками навалять.

Можно понять причины решения Андрея: он не уверен в своём окружении в ситуации конфликта с епископом, не хочет расширять круг посвящённых в "это дело", у меня - репутация человека ловкого...

Все мои "мозговые шевеления" - значения не имеют: он - решил. Он - начальник.

***

"У всякой женщины должно быть пять мужчин. Муж, друг, любовник, гинеколог. Мужу - ничего не рассказывает, и ничего не показывает. Другу - всё рассказывает, ничего не показывает... И пятый - начальник. Как он скажет - так и будет".

***

Так на кой - воздух переводить и сотрясать?!

-- Когда?

Вот тут он оторвался от бесконечного разглядывания кругляша бутылочного стекла в окошке. Повернулся всем корпусом, посмотрел испытующе.

-- Завтра. Утром. Затемно.

-- Как?

-- Лодочкой. От пристани. Один. С моим слугой и её служанкой.

-- Баба в лодии...

-- Она её знает. Иначе... не пойдёт. Силком... крайний случай. Слуга - верный. Тебя - мало здесь знают. Но... Уж больно приметлив. Пойдёшь тайно. Переоденься. Цацки свои возьми. Которыми ты сегодня тысяцкого... Денег...

-- Не надо. Свои есть.

Ё-моё! Вот сейчас мне это всё...! Как серпом по...

Ваня, эмоции позже. Есть позиции, которые надо закрыть нынче же. Как бы оно потом не...

-- Есть забота. Калауз на меня вызверился. За то, что я твой человек. Пытался прошлой осенью прихватить мой караван, который из вотчины Акима Рябины к Стрелке по Оке шёл. Сейчас, как лёд сошёл, пойдёт второй. Пошли человека в Коломну или, лучше, Серпейск, который бы присмотрел. И проводил до Стрелки.

-- Ладно. Нынче же пошлю.

-- Другое дело. Я вокруг Стрелки ставлю вышки сигнальные. Для бережения от разных... находников. Вниз по Волге - до устья Ветлуги. Надо и вверх. Прикажи воеводе Радилу в Городце на Волге, мне в том помочь.